Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

А вот в углу, где сидели представители Министерства культуры СССР, наблюдалось обратное. Три мужика с одинаковыми причёсками и массивными очками с толстыми стёклами угрюмо переглядывались. Один из них скривился так, будто ему под нос подсунули селёдку с вареньем. Другой что-то записывал в блокнот. Третий отчаянно жевал ус, вероятно, для того чтобы не сорваться и не заорать: «Что за бесовщина⁈ Кто приказал⁈».

И всё бы ничего, может быть, оно и прокатило. Но прямо в этот момент какой-то подросток из толпы прорвался к барьеру и поднял самодельный плакат: «WE LOVE YOU!» На английском! Вот тут чиновники синхронно схватились за головы.

В воздухе тут же запахло запретом на вид деятельности и прямо-таки ГУЛАГом!

Нужно было срочно что-то предпринимать, и я таки предпринял, запев полупопсовую танцевалку, дабы отвлечь ответственных товарищей от горестных мыслей. Luis Fonsi — Despacito ft. Daddy Yankee

Многомиллионному люду, как и следовало ожидать, песня очень понравилась. А вот чиновники от культуры продолжали хмуриться, изводя пишущими ручками листы бумаги. Чтобы ещё больше уменьшить страсти и излишнюю языковую англофикацию концерта, перешёл на другой язык.

Когда прозвучали первые жёсткие гитарные аккорды «Du Hast», поле вновь буквально взорвалось.

И пошла потеха…. Толпа не просто прыгала — люди орали, ритмично подпрыгивая и вытягивая кулаки в воздух. Тысячи голосов кричали вместе со мной:

— DU! DU HAST! Rammstein — Du hast

Никогда ещё в СССР никто не видел такого единодушного слияния сцены и народа. Даже милиция, которая должна была «держать порядок», растерялась. В кордоне краснопогонных солдатиков внутренних войск сержант, пытавшийся грозно смотреть на молодежь, сам невольно заорал припев. Его лейтенант тут же шикнул на него, но было поздно — уже половина солдат, приставленных к охране правопорядка, дружно подпрыгивала и орала «Du hast! Du hast!»

В VIP-секторе же творилось нечто невероятное. Американский посол, который до этого вежливо сидел и хлопал ладошками «для приличия», вскочил, скинул пиджак и принялся рубить воздух руками. Французы последовали его примеру. Немцы вообще устроили целый хор — орали припев так, будто вернулись на родину. А чиновники из Министерства культуры… тут я едва не рассмеялся прямо на сцене. Один из них закрыл уши руками. Другой шептал что-то вроде молитвы. А третий — самый толстый — явно хотел закричать: «Выведите это срамное безобразие и сразу же закройте в психушку!»

Финал я готовил особый. Как только зазвучали первые аккорды прекрасной песни, по толпе прокатилась дрожь. Гости тушинского поля затихли, будто боялись пропустить хоть слово. Музыка звучала величаво и торжественно. Толпа стояла и пела вместе со мной, будто это был гимн — неофициальный, но настоящий.

Я видел слёзы на глазах у людей, и это было прекрасно, ибо это были слёзы не горя, а восторга. Черный Кофе — Владимирская Русь

После того, как музыка стихла, а поле замерло в тишине, я поставил на пол многострадальный чайник и понял, что совершил огромную ошибку. Слишком тяжёлой вышла концовка, слишком грустной, словно мы хоронили сам концерт. Миллионы лиц застыли в недоумении, словно ждали от меня какого-то иного слова, последнего жеста. А я в этот момент почувствовал себя не рокером и даже не артистом, а виновником маленькой катастрофы.

«Ёлки-палки! — мелькнуло в голове. — Так нельзя заканчивать! Нельзя отпускать людей в ночь с такой тяжестью в сердце. После концерта они должны уносить с собой огонь, а не тоску. Нужно исправлять. Причём — срочно!»

Шагнул к микрофону и, сам ещё не зная, что скажу, выкрикнул:

— Друзья! Сегодня финал будет другим!

Толпа разразилась криком облегчения. Кто-то засвистел, кто-то завопил, люди снова начали махать руками, поднятые плакаты и флаги качнулись в воздухе.

— Я хочу, чтобы на сцену поднялись все музыканты и певицы, кто играл сегодня! — крикнул я. — Мы завершим этот вечер вместе так, как и должно быть всегда! Мы споём песню о прошлых, нынешних и будущих поколениях! Мы споём песню о нас!

За кулисами началось небольшое замешательство. Но вскоре все девчонки, включая Марту, выбежали на сцену.

И зазвучала музыка…

Никто ещё не понял, что именно сейчас прозвучит, а тут уже ударили первые аккорды — тяжёлые, с грохотом барабанов и стальным звуком гитар. Павел Пламенев — Русский не побеждён

Люди впервые слушали данную композицию и вначале не сообразили, как себя вести. Но уже через пару секунд маршевый ритм подхватили тысячи ладоней. А как только я запел первые строчки, толпа взвыла — кто-то от шока, а кто-то от восторга.

В VIP ложе в этот момент начался сущий переполох, а затем и танцы, которые активно включились не только послы, но и даже чиновники из Минкульта СССР.

Когда последние аккорды стихли, стадион ещё долго пел часть припева, гудя как раскалённый котёл. Люди не расходились, скандировали, махали руками. И я видел — даже самые строгие лица в ложе теперь смягчились. Да, они морщились от того, что такая песня прозвучала в рок исполнении, но толпа была покорена, и спорить с этим было бессмысленно.

Мы стояли на сцене, измотанные, все в испарине, но счастливые. Нужно было заканчивать шоу и подводить финальную черту. И я сделал это громогласно, заявив:

— А теперь, товарищи, трёхкратное «ура» всем нам!

Толпа без замедления и проволочек ответила так, что у меня, в который уже раз за сегодня заложило уши:

— Ура! Ура-а!! Ура-а-а!!!

Этот рёв не был просто формальным выходом эмоций. Это был крик единой души, победный, радостный, всепоглощающий!

— Друзья, спасибо, что пришли. До следующих новых встреч! — по моей команде произнёс Антон, ибо он был главой группы и главным солистом. А значит, и запомниться больше всего людям должен был именно он.

Мы поклонились, поблагодарив публику и, сжав волю в кулак, на негнущихся от усталости ногах убежали за кулисы.

Но далеко мы убежать не успели. За сценой, нас сразу окружили. Кто-то ждал с поздравлениями, кто-то — с рукопожатиями, кто-то — с обещаниями представить к наградам. «Ордена! Медали! Государственные премии!» — сыпалось со всех сторон. Нам жали руки дипломаты, хлопали чиновники разных министерств и ведомств, даже суровые начальники Минкульт СССР, кажется, впервые за весь вечер выглядели довольными.

Но всё это сейчас воспринималось нами как-то на отдалённом фоне. Мы были будто выжаты. Не в плохом смысле — нет, это было похоже на то, как спортсмен после победного забега падает на траву, не чувствуя ног, но с улыбкой на лице. Мы отдали себя публике до последней капли и в ответ получили ту же силу.

Когда удалось добраться до гримёрки, дали команду никого не впускать и опустились на скамьи и стулья. Никому говорить ничего не хотелось, но я, как создатель, как духовный отец коллектива должен был найти в себе силы и сказать.

И я это сделал.

— Ребята, оглянитесь вокруг, вспомните всё, что только что было, прислушайтесь к себе — к своим сердцам, и вы поймёте: вот оно, настоящее искусство. Оно неоценимо и неосязаемо. Оно не о славе и не о наградах. Оно не о деньгах и не о вещах. Оно о главном — о том, чтобы соединять сердца. Сегодня мы это сделали. И пусть завтра на нас обрушатся разборки, отчёты и бюрократия — это будет уже потом. Сегодняшний же вечер останется в памяти ныне живущих и их потомков навсегда. Во всяком случае, лично у меня на этот счёт нет никаких сомнений. Спасибо вам за то, что вы есть, и я очень рад, что судьба свела всех нас вместе.

Остановись, мгновение…

Глава 17

Обещание

Проснулись. Мамуля приготовила нам завтрак. Как и ожидалось, разговоры за столом у женщин были про вчерашний концерт. Я, разумеется, в разговоре участвовал на двести процентов, потому что работал переводчиком. Мама не знала английского, а Марта не знала русского. Вот я и вещал, постоянно поворачивая голову то вправо, то влево, лишь изредка успевая запихнуть в рот порцию омлета.