Крепостной Пушкина (СИ) - Берг Ираклий

— Неужто? Гм, ваша правда, — Безобразов поковырял мизинцем в стволе, — и как вы из них стреляете?

— Муху в стену на спор впечатываю, два раза из трёх, — похвастался Пушкин, — но после обсудим, дорогой кузен, сейчас нам надо проявлять осторожность.

— Да, верно. Вы сказали о засаде, которой опасаетесь, растолкуйте же мне, сделайте одолжение. Какая засада, чья, почему? — Безобразов ловко заткнул пистолет за пояс, и, опираясь на свою трость с набалдашником в форме головы льва, вопросительно уставился на поэта.

— В этой роще кто-то есть, — сказал Пушкин, — я это чувствую. И наблюдает за нами.

— Отчего вы так решили, Александр Сергеевич?

— Чувствую, — просто повторил Пушкин, — на нас глядят, и взгляд этот недобрый.

— Ну знаете... Вы не сердитесь, кузен, бога ради, но как-то это звучит...

— Странно? — подсказал Пушкин, и не думавший обижаться.

— Да, именно. Странно. Сломалась у нас бричка, жаль. Осерчал я было, расстроился. Оно и понятно — моя ведь бричка, и это я уговорил вас ей воспользоваться, пригласил. И такое позорище вдруг на голову! Но глаз ваш зорок, первым вы увидели подпил, а значит не моя вина в том, а чья-то шутка глупая, злая. Это и плохо, да мне лучше. Пусть. Яшка этот ваш удрал — пусть. Поймаем, да поговорим с ним, потолкуем по-свойски. Но вы здесь видите что-то такое, о чём в книгах пишут, а в жизни...

— Что?

— Редкость. Ещё раз прошу вас простить, Александр Сергеевич, говорю вам прямо, как на духу, не кривясь.

— Ценю вашу деликатность, Пётр Романович, — Пушкин тепло улыбнулся, но Безобразов видел, что тревога не покидает его, — наоборот, в чертах лица поэта явственно проступало нечто острое, хищное. Он понял, что тот уверен в наличии какой-то опасности, и решил не перечить сейчас, не подшучивать, не быть упрямцем ради упрямства, а помочь и тем выразить своё расположение на деле.

— Командуйте, кузен, — неловко помешкав, сказал он, — вам и карты здесь в руки.

Пушкин кивнул благодарно, и, повернувшись по направлению их пути, ещё раз зорко оглядел лес вдоль дороги.

— Пойдёмте же, но будьте начеку, кузен.

Тот буркнул, что всегда начеку, покорно вышагивая рядом с Пушкиным. Поэт мысленно поставил ещё один плюсик к характеру гусара, обладающему покладистостью, столь редкой у бравых вояк в отношении людей во фраках. Что Безобразов ничуть не верит в какую-либо опасность, было вполне понятно, Пушкин видел это ясно как день. Что тот считает всё иллюзией богатого воображения штатского, не нюхавшего настоящего пороха, и оттого испытывает неловкость за него, за Пушкина. Однако же не спорит, не настаивает, а даёт возможность самому убедиться в беспочвенности подозрений.

В том, что опасность была, сам Пушкин не сомневался. Чувство тревоги, охватившее его, никогда не приходило впустую. Он вспомнил случай в Петербурге, когда стоял на Невском, словно праздный зевака, и бездумно разглядывал проезжавшие экипажи. Внезапно закололо в затылке, улица как потемнела, — он даже помотал головой, чтобы сбросить наваждение, но оно не уходило. Тогда он зачем-то сделал несколько шагов в сторону и всё прояснилось, как звук глухого удара заставил обернуться. На месте, где он только что стоял, тротуар украшал разбитый цветочный горшок, выпавший из окна особняка. Пушкин запомнил тот случай. Были и другие. Вот и сейчас он понимал, ощущая знакомое чувство, что здесь какая-то опасность грозит ему, надеясь, что обойдётся, и стараясь успеть её заметить вовремя.

Заметил её, однако, не он. Пушкин почувствовал, как сильный толчок в плечо от «кузена» сбивает его с ног, и, уже падая на землю, услышал выстрел.

Глава 5

В которой Пушкин сражается

— К лесу!

Крик Петра, короткий и хлесткий, привёл Александра в состояние полной собранности. Вскочив, он в два прыжка ушёл с дороги за ближайшее дерево. Где-то рядом шумно дышал Безобразов, тоже укрывшийся за деревом.

— А вы были правы, кузен, не подвела вас интуиция!

— Что это было? — Пушкин выхватил пистолет и постарался аккуратно выглянуть.

— Выстрел, Александр Сергеевич. Блеснуло что-то, как ствол мушкетный, я и толкнул вас машинально, подумать даже не успел. И вовремя, должен признать. Пуля прошла прямо над вами.

— Где?

— Да вот, из того кустарника, — Пётр ткнул тростью в направлении произведённого выстрела. — Саженей тридцать, не более. Эй, разбойничек! — заорал он, обращаясь к невидимому злодею. — Ты ещё там? Или пятки уже салом смазал?

Тишина была ему ответом.

— Думаете, стрелявший ушёл?

— Пока мне сие неведомо, Александр Сергеевич. Может, и ушёл, а может, перезаряжает. Я бы поставил на второе. Стрелял-то он в вас, дорогой кузен. Нет никаких сомнений. Скажите, у вас враги смертельные есть?

— Враги? Недруги есть, разумеется, да у кого их нет. Но чтобы так... Нет.

— Думайте, Александр Сергеевич, думайте хорошенько. Кто-то ведь подловил вас на лесной дороге, да застрелить хотел, как куропатку.

— Отчего вы решили, что стреляли непременно в меня, а не просто разбойник решил подстрелить одного из путников, а второго запугать, например.

Безобразов рассмеялся.

— Случайный разбойник здесь — уже невероятно. С ружьём! Слыхали вы когда-либо о подобном в этих краях? Но пусть так, представим подобное. Отчего же он стрелял в вас, а не в меня?

Пушкин понял. Действительно, ситуация смотрелась как на ладони: случайный злодей стрелял бы в офицера, оставив штатского на закуску. Гусарский мундир, право на ношение которого в отставке Безобразов заслужил на полях сражений — чем был горд (а кто бы не был?), — не мог не привести преступника к простой мысли о том, что первым надо убить офицера, как человека непременно опасного, и лишь потом заниматься господином во фраке.

— Вы точно уверены, Пётр Романович, что стреляли в меня, что это не случайный промах?

— С тридцати саженей немудрено и промахнулся, Александр Сергеевич, если рука нетверда или фузея плохая. Но как же ваша интуиция, которая столь блистательно подтвердилась? — насмешливо поинтересовался ротмистр. — Нет уж, дорогой кузен, сколь я был недоверчив поначалу, столь же верю вам ныне. В вас палили, господин поэт, в вас... а, впрочем, давайте проверим?

— Каким же образом, Пётр Романович?

Безобразов, не отвечая, снял кивер с головы и насадил на трость. Осторожно двинулся, чтобы с той стороны казалось, будто это попытка выглянуть, и подождал некоторое время. Ничего не произошло, никто не стрелял, и вовсе никакого движения у места выстрела не было.

— Может, и правда ушёл, — прокомментировал Пушкин эти манипуляции.

— А теперь вы, Александр Сергеевич, — Безобразов водрузил кивер на голову и протянул свою трость Пушкину. Тот пожал плечами, но повторил операцию со своим цилиндром, осторожно выставив его на обзор. Долго ждать не пришлось — тяжёлая ружейная пуля пробила головной убор почти сразу.

— Вперёд, братцы, на вылазку! — заорал ротмистр, выбегая на дорогу. — Вперёд, Александр, возьмём его, пока безоружен!

Пушкин замешкался было, но быстро опомнился и побежал следом, дивясь прыти отставного вояки. Тот действовал грамотно и решительно, быстро сокращая расстояние до места, откуда велась стрельба. В том кустарнике кто-то что-то выкрикнул, не разобрать, и сразу раздался долгий протяжный свист.

— А ну стоять! — кричал Пётр, подбегая уже совсем близко. Лезть в кусты, однако, не пришлось — из них внезапно вышел человек, а за ним ещё один. Оба — молодые ещё, коренастые мужики с недобрыми глазами. Один держал в руках ружьё, причём за ствол, собираясь, видимо, использовать его как дубину, другой, недобро ухмыляясь, поигрывал ножом, коим обыкновенно режут свиней.