Фактор роста (СИ) - Сурмин Евгений Викторович

— Можно и я уж тогда добавлю свои пять копеек, — попросил майор Карпин.

— Давай.

— Насчёт авторитета и владения пистолетом. Пока Жуков сидел в полуторке у него произошёл маленький инцидент с шоферами Фомина. Сам лейтенант, кстати, про это ничего не знает.

— А разведка знает?

— Служба у нас такая. На самом деле просто повезло. Шофёр красноармеец Костюк земляк одного из моих взводных. С одного села они, чуть ли не родственники. Вот и поделился. Понятно, что что-то Костюк приукрасил, о чём-то умолчал, но в целом картина следующая.

Есть в нашем автотранспортном батальоне боец один, Симаков. Я поспрашивал народ, так вот недолюбливают его. Со слабыми нагловат, перед сильными трусоват.

— Стоп! Стоп! Это не тот ли Симаков, что пятый день в лазарете лежит? Доктор говорит, что на боли в животе жалуется, но стул хороший. Думал может симулянт, но какой смысл? Так что он, опасаясь чего-то инфекционного, на всякий случай, отослал анализы этого Симакова в киевскую лабораторию, — перехватив осуждающий взгляд разведчика, комдив чуть приподнял ладони, как бы сдаваясь, — молчу, молчу, Пал Петрович.

— В общем, в кузове, пока Жуков спящим прикидывался, этот Симаков лейтенанта Фомина полоскал, ну и вообще всех. А потом решил сержанта за нос ущипнуть. Не лыбтесь! Не лыбтесь говорю, дослушайте до конца!

Вот Костюк клянётся, что Жук, не открывая глаза как гаркнет: «Ты паскуда может и на товарища Сталина лаять надумал!» И как ткнёт пистолетом Симакову в глаз. Так вот тот на жопу шмяк…

— Петрович! Не томи! Сил нет, щас заржу!

— Шмяк… и обосрался!

Отсмеявшись и смахивая одной рукой слёзы с глаз Пушкин погрозил разведчику пальцем.

— Ты это, Пал Петрович, предупреждай в следующий раз, а то я чуть из кресла не вывалился. И давайте, товарищи командиры, посерьёзней, посмеялись и хватит. А ты, Дмитрий Георгиевич, с этим засранцем разберись, если надо, привлеки особистов.

— Сделаем, Ефим Григорьевич, — Чепига достал блокнот и быстро сделал пометку.

— Зато теперь знаем, что инфекции нет. Надо доктора обрадовать.

Слова начштаба вызвали новый взрыв хохота парализовав ход совещания ещё на несколько минут.

— Всё прекратили! Продолжай, Михаил Петрович, слушаем.

— Так с чего начать то? С досок или с Кривошеева?

— Кривошеев — это лейтенант из нашего полка? — уточнил Яккер.

— Да, он.

— Давай тогда с него что ли.

— Хорошо. Там всё просто. Кривошеев, как говорится, изволил откушать водки и утомившись прилёг отдохнуть на складе. А старшина Байрамов между делом пожаловался Жукову, мол ходють тут всякие работать мешають.

— И что сержант? И лейтенанту пистолет в глаз воткнул?

— Плохо ты, Борис Абрамович, знаешь старшего сержанта Жукова. Зря что ли он связи с комсомолом налаживал. Так что отдали Кривошеева на товарищеский суд комсомольской организации. Ещё и пригласили несколько человек от Партии в качестве наблюдателей поприсутствовать, вот Дмитрий Георгиевич не даст соврать. Ну а там Жук врезал, морально, конечно. Тебе говорит, товарищ лейтенант, хорошо, тебя с таким отношением к службе, просто быстро убьют и будешь ты на радость червячкам спокойненько в земле гнить стыда не ведая. И что немец, тобой не убитый, будет с твоими близкими вытворять не узнаешь.

— Сильно. Но не слишком ли товарищ сержант нагнетает? Вроде как малой кровью на чужой территории, — поинтересовался начштаба Зимин.

— Не слишком, — комдив яростно затушил очередную папиросу, — то, что я вам сейчас скажу, строго между нами.

— На самом верху, — полковник показал себе за спину, — отношение к предстоящей войне немного изменилось. Теперь велено говорить бойцам, что первоначальный период, пока не сломим фашистской гадине хребет, будет тяжёлым и кровопролитным. А малой кровью и всё остальное останется для тех, кто не служит. Ясно?

— Ясно.

— Вон оно как.

— Понятненько.

— То-то мне показалось, что сержант не от себя говорит, а озвучивает чьи-то тезисы. Теперь понятно это не отсебятина, а новая линия партии. Так что предлагаю отреагировать и провести в дивизии митинги. Скажем побатальонно.

— Товарищ старший батальонный комиссар прав, но все мероприятия проведём в конце месяца. И личного состава будет больше и притрутся все друг к другу хотя бы немного. Так, Михал Петрович, значит по Кривошееву всё?

— Пожалуй да. Один побочный эффект только хочу отметить, товарищи командиры в полку вчера и позавчера были более собранными, более ответственными.

— Ха, а чего тут удивляться. От начальства можно спрятаться, а от своих бойцов как? А тут такое дело, придёшь с запахом, а тебя на проработку. Ясное дело поднапряглись лейтенанты.

— Ну да и бог с ними, только на пользу. Что там с досками то, Михал Петрович?

— А с досками вот что приключилось. Жуков у нас человек деревенский, он хоть и учился в Рязани, но хватка у него осталась крестьянская. В том смысле, что в хозяйстве всё пригодится. Три винтовки снайперских и два пулемёта он себе, как сержант сам же метко выразился, уже «прихватизировал».

— Что, что сделал?

— Прихватизировал.

— Какое ёмкое слово, первый раз слышу, а что значит абсолютно понятно.

— Верно, Дмитрий Георгиевич, надо запомнить.

— А всё-таки. Что Жуков любит оружие мы все знаем. И про пистолет знаем и про два ножа. Но три винтовки и два пулемёта⁈ Их же просто на себе не утащишь.

— Так не для себя старается. Всё в дом, всё в семью. Обещал мне, если найдёт подходящих бойцов, выучить пулемётный расчёт и пару снайперов

— Он что и в этом спец?

— Не спец, но основам обещал обучить, а уж дальше сами, насколько таланта хватит. А спец он, ни за что не догадаетесь, по минно-взрывному делу.

— Чтоб я так жил! Пал Петрович, а точно нельзя нам ещё такими сержантами разжиться? Человеков пять хотя бы для начала, — с затаённой надеждой обратился начштаба к разведчику.

— Я вам, Сергей Васильевич, тот номерок, что мне в наркомате дали запишу, вот у них и спросите, — рассмеялся в ответ Карпин. И уже обращаясь к майору Павлычеву, — извини, Михаил Петрович, что перебиваем.

Майор кивнул, принимая извинения.

— Так вот… доски. Ещё в первый день Жук дал своим бойцам указание, дерево от тары грузить и отвозить в расположение дивизии.

— Правильно, в хозяйстве всё пригодится.

— Вот. А ещё ему сразу не понравился ЗИС-6 с номером ФК — 01–80.

— Почему?

— Смотрели на него из кабины недобро, это раз. И два, все машины корпуса, которые он успел увидеть имели номера ФК — 70−00 и выше.

— Как-то неубедительно.

— Верно. Чистая интуиция. На следующий день этот ЗИС опять появился. Вечером сержант не поленился, нашёл старлея Сидорова из автобатальона и уточнил у него, есть ли автомобиль с таким номером в корпусе. Нужно говорить, что машина оказалась чужая?

— Да уж понятно.

— Вот. На третий день он эту машину нашёл. Посмотрел издали, а они в открытую брус с вагона себе перегружают. Сержант к часовому значит, что за дела? Часовой говорит, так бумага у них. Всё честь по чести. Печать, подпись начальника, официальный бланк, какие часовой каждый день видит. Разрешить значит отгрузку пиломатериалов товарищам таким-то. Не придерёшься. Вот значит, промучился сержант так часа два и снова к часовому. Говоришь подпись начальника. А чья? Власова [6]? Пушкина? Или майора?

Павлычев достал очередную папиросу и принялся её тщательно разминать.

— Ну! Михал Петрович, не томи!

— А неразборчиво там, часовой отвечает, только ясно что первая «Ш».

— Шахрай!

— Борис Абрамович, ну будет сдержаннее! Сейчас всё узнаем.

— Извините.

— Шахрай не Шахрай, Жукову ведь пофиг. Сержант если удила закусывает для него авторитетов практически нет, но правда и разума не теряет. Поэтому сразу к лейтенанту Фомину с вопросом: «С какого это перепугу железнодорожники распоряжаются нашими дровами?» Покумекали они вдвоём, всяко может быть и договорённость какая-то между военным и железнодорожниками. И кто-то из командиров в корпусе с фамилией на «Ш» запросто может быть. Хотели начальство найти, спросить, да как на грех разъехались уже все. И опять же чуйка у Жукова. Понаблюдал он за ними, работают уж больно не по-русски. Без перекуров, без матерков, как заведённые в общем.