Herr Интендантуррат - Дроздов Анатолий Федорович

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58

– Ты, Фролов, типичный мелкобуржуазный элемент, – сказал сердито. – Правильно товарищ Ленин писал о крестьянстве. Ты и в комсомол хочешь за взятку пролезть. Не получится!

– Я хочу быть передовым! – возразил Титок. – Почему вы меня отталкиваете? Я не виноват, что из крестьян!

– Ладно, – неохотно согласился секретарь. – Походи на собрания, послушай. Понравится, поручение дадим…

Титок стал ходить на комсомольские собрания, где тихонько сидел в заднем ряду и внимательно слушал. Его не привечали, но и не гнали. Титок скоро понял, что от него требуется. Как-то секретарь зачитал директиву из центра, в которой комсомольцев нацеливали на борьбу с пережитком прошлого – религией. Директива вызвала у школьных комсомольцев растерянность: в городе действовали пять церквей и одиннадцать синагог, мещане отличались исключительной религиозностью, а церковные праздники отмечали даже члены партии. Как с этим бороться, никто не знал. Титок попросил слова.

– Надо сделать транспаранты: «Долой опиум для народа!», «Бога нет!», «Молодежь выбирает науку!» – предложил он, – стать с ними возле церкви и петь наши революционные песни. Пусть видят!

Предложение приняли на «ура», в райкоме его утвердили, и комсомольцы принялись за дело. Шагающие к службе прихожане шарахались от комсомольцев, вопивших в отличие от церковного хора не в лад, но в храм шли. Зато инициативу заметили. В район приехали журналисты из областной газеты, сфотографировали передовиков и написали восторженный репортаж. Титка большинством голосов приняли в члены ленинского союза молодежи (сын сапожника голосовал «против») и дали направление в педагогический институт.

Для изучения Титок выбрал немецкий язык. Иностранный язык в деревенских школах не преподавали, и Титок всерьез рассчитывал, что, получив диплом, он останется в городе. Жить в деревне ему не хотелось. В городе не надо с рассвета до заката ковырять землю, здесь сытнее, уютнее и больше возможностей для умного человека. Правда, к родителям Титок ездить любил. Не только потому, что они наваливали ему полные сумки вкусной снеди, с которой в городе было не просто. Семья встречала его, как героя.

– Деды наши землю пахали, прадеды пахали, а сын будет ученый! – хвастал отец за столом.

– Это мамочка надоумила! – говорил Титок, обнимая мать.

– Ладно тебе! – отмахивалась та, но Титок видел: матери приятно.

Старшие братья и сестры, давно жившие своими семьями, в дни его приезда собирались в отцовской хате и жадно внимали городским новостям. Послушать приходили и соседи. Отец радушно ставил на стол четверть самогона, мать – миски с разносолами; начинался праздник.

– Учись, сынок! – кричал отец, захмелев. – О деньгах не думай! Прокормим! Советская власть хорошая, продразверстку отменила, крестьянина больше не ущемляет. Бедствуют только лодыри. У нас, смотри: кобыла с жеребенком, две коровы и телка, кабанчик, птица всякая. При царе так не жили…

В институте Титок учился старательно. Преподаватели здесь были из бывших, спрашивали строго и подношения не брали. Почти все сокурсники Титка жили впроголодь, подрабатывая кто как мог. Титок мог позволить себе этого не делать. Он, усвоив урок из школьных лет, делился с товарищами прислаными из дома едой и деньгами (в меру, конечно), те отвечали ему уважением. Комсомольские поручения Титок исполнял старательно. В активисты не лез, но на собраниях не отсиживался. Профессора и руководство института его хвалили. Все шло к тому, что по получении диплома студента-отличника оставят в вузе преподавателем, и Титок уже мысленно видел себя за профессорской кафедрой.

Беда случилась на последнем курсе. Титок получил письмо от сестры и, прочитав его, обомлел. Сестра, жившая с мужем в другой деревне, сообщала, что родителей раскулачили. Забрали добро, хату, а самих стариков и жившего с ними сына, в чем стояли, погрузили в теплушку и отправили в Сибирь. Сестра умоляла брата немедленно вмешаться, похлопотать, чтоб ошибку исправили, ведь они никакие не кулаки, батраков никогда не держали, а добро заработали собственным горбом. Сестра искренне считала, что раз Титок учится в городе, то ближе к начальству и сможет добиться справедливости.

Титок не был так наивен. Он читал газеты и знал установку партии на борьбу с кулачеством как классом. Глаза держал открытыми и видел, что творится. Как комсомолец, Титок выступал на собраниях, где гневно клеймил троцкистов и требовал сурового наказания. Но он не ожидал, что раскулачивание коснется его семьи. Родители действительно не держали батраков, разве что нанимали помощников в посевную и при сборе урожая. Желающих помочь было много. Фроловы щедро платили работникам и сытно кормили. Родители вообще были не жадными. Помогали соседям, одалживали односельчанам хлеб, коня… И вдруг такое!

Хлопотать Титок не пошел – испугался. Это могло навлечь беду. Комсомолец – и вдруг из раскулаченных! Он порвал письмо, отвечать сестре не стал. Она написала еще. Второе письмо Титок порвал, не читая. Учеба заканчивалась, надо было успеть получить диплом и хорошее распределение. О должности преподавателя в родном институте Титок уже не мечтал. Из этого города следовало уехать. Желательно, туда, где не хуже, но никто не знает о родственниках. Не вышло. Однажды Титок как обычно пришел на занятия и увидел на стене объявление – вечером комсомольское собрание. Повестка дня: «Персональное дело комсомольца Фролова Т. И.». Титок видел, как перешептываются его товарищи, как сторонятся его, и понял: для них он уже никто. Исключат из комсомола, после немедленно выгонят из института. Куда идти? В батраки? Или грузчики? Титок переборол страх и решил сражаться.

Собрание началось как Титок и предполагал. Секретарь комитета комсомола сообщил о раскулачивании семьи Фроловых и попросил присутствующих высказаться по существу. Титок немедленно вскочил:

– Можно мне?

– Тебя мы выслушаем позже! – оборвал секретарь.

– Почему мне затыкают рот? – возмутился Титок. – Я пока комсомолец!

Секретарь растерялся. Титок нагло вышел к трибуне.

– То, что вы слышали, не вся правда! – сказал он. – Я давно порвал со своими родителями-эксплуататорами. Отрекся от них!

Зал недоверчиво загудел.

– Я год, как не езжу в деревню! – продолжил Титок. (Это было правдой, но Титок просто готовился к государственным экзаменам.) – К тому же, товарищи, вы меня знаете. Я живу с вами в одном общежитии, мы вместе учимся, делим кусок хлеба, участвуем в одних мероприятиях. Разве я когда-нибудь призывал щадить врагов? Отказывался от поручений? Якшался с мелкобуржуазными элементами? Я не виноват, что у меня такие родители! Товарищ Сталин сказал: «Сын за отца не отвечает!» Или вы не согласны с товарищем Сталиным?!

Зал растерянно умолк.

– Ты знал, что родители раскулачены? – спросил секретарь.

– Знал! – признался Титок.

– Почему не сообщил в комитет комсомола?

– Стыдно было! – повесил голову Титок.

Позже Титок не раз укорял себя за это признание. Избранную линию защиты следовало гнуть до конца. Титок просто испугался. В своем неуемном стремлении спасти родственников сестра могла написать в инстанции, и в тех письмах упомянуть о брате.

Собрание зашумело. Люди почувствовали, что Титок врет, но выступать против товарища Сталина никому не хотелось. Титка осуждали за малодушие, которое он проявил, скрыв факт раскулачивания. И наказали его жестоко: выговор с занесением в учетную карточку – самая суровая мера перед исключением из комсомола. В институте Титка оставили, но о светлом будущем следовало забыть. Его блестящие ответы на государственных экзаменах комиссия оценила лишь «удовлетворительно», всем было понятно, почему. Распределение Титок получил в родной район.

Поначалу Титок не слишком огорчился. Районный центр, где он окончил школу, был не маленьким, здесь работали четыре школы и библиотека, кинотеатры, магазины, по выходным в парке играла музыка и танцевала молодежь. Но ему пришлось разочароваться.

– В городе нет вакансий преподавателей иностранного языка! – сообщил заведующий отделом народного образования по фамилии Абрамсон.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58