Катя на бегу подцепила китель. 'Что тут у нас тяжеленькое? На ощупь — документы, на хер эту "липу". Обоймы…. А здесь? Кругляшик? Ну да, любимые в продвинутых кругах спецслужб гранаты Миллса. Тяжело с ними бегать, да?'
Упала за дерево Катя очень вовремя — пан Кула решил дать бой, засев за углом солидного каменного забора. Шпарил гад с двух рук, — парабеллумы гавкали не хуже пулемета, Катя, скорчившись за тонковатым стволом каштана, чувствовала, как в дерево стучат пули. Только эта пальба скорее психологический выкрутас, с перепугу. Не ждал, гайдамакский атаман, что так плотно на хвост сядут, да?
Катя бабахнула в угол забора из маузера, опять же исключительно в воспитательных целях. Теперь была уверенна, что поговорить удастся. Зайчик кинулся прочь, Катя следом. Мешала граната в руке, вот фигня, и сунуть бомбу некуда, и расстаться жалко.
Пан Кула неожиданно свернул в подворотню. Странно, судя по всему, двор не проходной. Зайчик выстрелил в сторону преследовательницы и, не скрываясь, нырнул в полуподвал. Задолбал, честное слово. Что за крысиные ухватки?
К двери Катя приблизилась не торопясь. Морщась, пощупала бок. Вроде царапина, но болит зверски. И крови многовато. Надо бы быстрей побеседовать, да собственным здоровьем заняться.
Дощатые полусгнившие ступени, сплошь поросшие мхом, низкий свод. Натуральный склеп. Витка согласится: петлюровцы — суть упыри богомерзкие. Может, он уже в гроб залез и крышкой прикрылся?
Катя подняла половинку кирпича, швырнула вниз в гостеприимно приоткрытую дверь. Дверь беззвучно, — петли смазаны, — качнулась, и тут же затрещала, разносимая выстрелами изнутри. Катя, успевшая прижаться к стене, стряхнула с плеча щепки. Вот блин, — не с одного ствола бьют и даже не с двух.
Расстрел ни в чем неповинной двери прекратился. Нервишки подводят. Катя отправила вниз еще один кирпич, — на этот раз в ответ торопливо хлопнул единственный выстрел, винтовочный.
— Сопротивление бесполезно, — громко сказала Катя. — Хорош баловать. Обещаю сохранить жизнь. Вылазьте.
— Ще не вмерла Украина, — ответил вздрагивающий юный голос. — Спробуй сунься.
'Нехорошо, сопляк какой-то идейный. А где же наш прыткий зайчик? Уходит какой-нибудь норой? Уже ушел?'
— Хватит пальбы бессмысленной, — сказала Катя. — Сейчас здесь вся контрразведка будет. Давайте без перегибов. Первым выходит Горбатый, — в смысле — пан Кула.
— Ти, жидовка чекистська, не шуткуй. Ти ж никому нас не сдашь. До тебе куди бильше питань буде. Давай так поговоримо, — откуда-то из глубины подвала отозвался напряженный голос пана Кула. — Коллеги ведь, чому нам договор не заключить?
'Да пошел ты. Чудом ведь башку взрывом не оторвало, а теперь договор с тобой заключай?'
Катя швырнула очередной кирпич в ощетинившуюся пулевыми пробоинами дверь:
— Вылазь, гад!
— А верно не убьешь? — насмешливо отозвался Кула.
Катя выдернула кольцо, сосчитала до двух и аккуратно закинула увесистое тело "миллсы" за дверь.
Грохнуло, мелькнул язык оранжевого пламени тротила. Это вам не смесь с каким-нибудь модерновым гексогеном. Катя попыталась врезаться в дверь здоровым боком, — не очень-то получилось, — с матом влетела в узкий проход. Проскочила по чему-то раскинувшемуся телу с обрезом в руке. Навстречу с опозданием хлопнул пистолетный выстрел. Катя упала на колени, ответила из маузера, стараясь бить поверх вспышки выстрела. В тесноте "львиный" маузер грохотал как пушка.
В гулкой тишине слышно было как осыпаются разбитые пулями кирпичи. Из глубины подвала простонали:
— Сдаюся. Не стреляй, сука.
