Amazerak
Холод
Пролог
* * *
— Ну и как там житуха на материке, в Москве твоей? Рассказывай давай, — в голосе пожилого шофёра как будто промелькнул упрёк, или мне это просто показалось.
Старенький Камаз мчал по зимнику сквозь укрытую снегом тайгу. Трясло так, что я периодически чуть не стукался макушкой о потолок. За окнами проплывали ели в белоснежном наряде, солнце зависло в небе, слепя глаза пронзительными лучами; раскатанная тракторами колея уходила за очередной поворот. На улице стоял собачий холод: сегодня градусник показывал минус сорок три. Здесь — обычная температура в январе, но после вечно слякотной Москвы подобные морозы казались непривычными.
А в кабине стояла жара. Я даже куртку снял. Пахло сигаретным дымом и солярой. Дядя Витя крепко держал потёртый, замотанный синей изолентой руль и всматривался в дорогу. Он все местные маршруты назубок знал за двадцать с лишним лет работы, и всё же, по его словами, нет-нет, да подкидывала трасса сюрпризы. А у меня на душе было одновременно радостно и волнительно. Ведь ехал я домой, в свой родной посёлок, в котором прошли мои детские и юношеские годы, и где меня не видели уже очень давно.
— Да ровно всё, дядь Вить, — ответил я. — Бизнес небольшой имеется, квартира в центре, ипотеку вот почти выплатили, сын растёт, через месяц пять лет исполнится. Не жалуемся, одним словом.
— Устроился ты, Саня, как погляжу, — хмыкнул дядя Витя. — В гору пошёл. Молодец. Жизнь кипит.
— Кипит, дядь Вить, ещё как кипит. Ты в Москве-то бывал? Нет? Ну вот. Там совсем всё иначе. Не то, что у нас тут, на северах. Там… — я задумался, не зная, что сказать, чтобы в двух словах описать пожилому шофёру, как там. — Большой город, в общем. Сложно представить, если не бывал.
Я снова ощутил тревогу. Весь вчерашний день, с тех пор, как самолёт сел в аэропорту, сердце было не на месте. Никогда не испытывал такого странного чувства. И вроде радуешься: дом, мать увижу, а с другой стороны — кошки на душе скребутся. Даже сон дурацкий приснился, будто тону то ли в реке, то ли в озере. Пытаюсь выплыть, барахтаюсь изо всех сил, а поверхность всё дальше и дальше. Так и ушёл ко дну. Никогда не верил, что сны могут предвещать какие-то события. Сон — это просто причуды мозга, переработанная за день информация, всплывающая в случайных, порой нелепых и абсурдных комбинациях образов, но вчера это сон показался мне чем-то большим, нежели просто бессмысленный визуальный набор.
Зимник петлял по лесу, огибая сопки, а мы с дядей Витей чесали языками — а чем ещё в дороге заниматься? Я рассказывал про жизнь, про семью — много чего рассказывал, а старый шофёр слушал, ухмылялся сквозь щетинистые усы и крутил баранку.
— Деловой ты человек, Саня, — в очередной раз ухмыльнулся дядя Витя, — я ж тебя ещё шкетом помню, всё надоедали вы с пацанами, чтобы покатал вас. Помнишь? То-то… Ну кто б мог подумать, что большим человеком на материке станешь?
— Да какой же я большой человек, дядь Вить! — рассмеялся я. — Так, мелкий предприниматель. Там таких, как я — что собак нерезаных.
— Ну собак не собак, а чего-то достиг… — вдруг он нахмурился, и тон изменился. — Только вот про дом родной забыл совсем. Этот плохо. Мать старенькая уже. Ей бы по хозяйству помощь не помешала. А ты пропал с концами. Думали, не приедешь уже. Когда я тебя видел-то последний раз? После армии же, так? Когда отца хоронили? Скока годков минуло, а? Десять али больше?
— Двенадцать почти, — вздохнул я. — Сам знаю. Да как вырвешься-то? Работа. То одно, то другое. У меня ж даже отпуска не было за эти годы. Всё время этой мастерской отдаёшь. Я же — всё сам, с нуля всё. Поначалу просто зашивался, минуты лишней не было. Сейчас, как более менее устаканилась житуха и посвободнее стал, так сразу и вырвался на Родину, так сказать. Сам понимаю всё, дядь Вить. Но вот так сложилось.
Сосны расступились, и нам открылась ровная белая гладь — река, закованная льдом. Дорога здесь разветвлялась: одна колея уходила вправо, а другая шла напрямик через водоём.
— Так, сейчас переправа будет, — предупредил дядя Витя.
— Погоди-ка, — насторожился я. — Она же, кажется, правее была, насколько я помню. А теперь здесь сделали?
— Так и там тоже есть. Просто эту мы сами накатали. Наши поселковый тут ходят. Хрена ли нам такой крюк делать?
— Может, всё-таки по официальной переправе? — тревога накатила на меня с новой силой. — А то как-то рискованно.
— Да ты не ссы, — буркнул недовольно дядя Витя. — Я всю зиму тут езжу. И прошлую ездил. Нормально всё будет.
Машина медленно въехала на лёд, и тот зловеще затрещал под колёсами.
— А мы ещё и порожняком идём, — продолжал дядя Витя, с прищуром всматриваясь в белую колею впереди. — Тут фуры по двадцать тон ходят. Мороз вон какой ударил! Это ежели бы весной, в оттепель, тады я бы и сам не сунулся. Не дураки же мы тут, в самом деле. Думаешь, только в Москве твоей все умные?
Потихоньку, метр за метром старенький Камаз выбрался на середину. Лёд продолжал трещать, но машина уверенно ползла вперёд. Противоположный берег становился всё ближе, и я успокоился.
Раздался треск — жуткий и оглушительный. Машина дрогнула и резко пошла вниз.
— Сигай! — раздался крик дяди Вити, и я дёрнул ручку. С огромным усилием толкнул дверь, но меня тут же захлестнула ледяная вода.
Холод сковал меня. Словно тысячи игл пронзили тело. Машина уходила под лёд, а я даже пошевелиться не мог. Спасение было так близко, но руки и ноги не слушались. Их сводило судорогой. Дыхание перехватило. Даже мыслей никаких не осталось: боль затмила их.
Тело больше не принадлежало мне — оно оказалось в плену ледяной реки. Сердце остановилось, а мозг ещё работал. Перед глазами пронеслась жизнь, я видел лица жены и сына, видел лицо матери… Как же так? Не могу же я погибнуть так нелепо? Остатки умирающего сознания противились этому, но я был бессилен что-либо изменить.
В глазах потемнело, я больше ничего не видел. Звуки стихли, холод больше не чувствовался. Все ощущения пропали. «Я умер», — пронеслась в голове мысль. Вот только страха не было. Страх был минуту назад, но не сейчас — теперь остались лишь сожаление и ужасное желание вернуться и исправить ошибку, которую даже не я допустил. Но исправить ничего уже нельзя. Это конец.
Однако время шло, а сознание не угасало. И тогда снова пришёл страх. Я испугался того, что навечно останусь в этой тьме, где нет ничего: ни звуков, ни ощущений, ни образов. Паника овладела мной. Захотелось крикнуть, позвать на помощь, но я не мог. Меня не было, и в то же время я существовал. Вот только существовал я в пустоте — абсолютной, бесконечной и бессмысленной. Но как? Как это вообще возможно? Как такое могло случиться? А может, я не умер? Может, меня всё же спасли, и я просто лежу без сознания?
А потом вернулись ощущения. Я чувствовал спиной что-то твёрдое и бугристое, словно на камнях лежал. По телу разливалась боль. Вначале тихая, расплывчатая, но постепенно она усиливалась, приобретала ясность и конкретику. Особенно болело в области сердца. Грудь жгло огнём и в какой-то момент показалось, что выносить это я уже не в состоянии. Вот только сделать ничего не получалось, и я продолжал терпеть. Я не чувствовал ни ног, ни рук, я был неподвижен и беспомощен. А перед глазами — всё та же безысходная тьма.
А потом вернулись звуки. Я явственно слышал какую-то возню рядом, и тихое рычание доносилось до моих ушей. Оно было совсем близко. Дикие звери? Первым делом подумал о них. Меня кто-то вытащил и бросил одного на льду, а теперь вокруг собралась волчья стая, которая желает пообедать. А я не то, что защититься, даже пальцем пошевелить не в состоянии!
Но рычание совсем не походило на волчье. Оно разбавлялось какими-то странными подвываниями, визгами и хрипами. Ни одно из существ, которых я знал, не могло издавать такие звуки. Кто это? Что тут происходит? Стало страшно.
