После объединения всех советских, американских и европейских космических колоний в политический союз их стали воспринимать как единое целое — «конфедераты». Так было удобнее, хотя я знал, что внутри Конфедерации есть свои трения и разногласия.
— Кто это — Барк? — спросил я.
— Моя собака. — Старуха посмотрела на меня, как на дебила, словно любой нормальный человек должен знать, что Барк — ее собака.
— Послушайте, автобус…
— А ты никак будешь парнишка Бишопов? — перебила она меня.
Я опять посмотрел на дорогу. Вечно одно и то же. Парнишка Бишопов — это прозвище ко мне прилипло с детства. Друзья моей матери называли меня так до тех пор, пока я не поступил в университет. Я имею в виду не родную мать, конечно. Мои родители погибли во время войны, и я их плохо помню.
Я вообще довоенную жизнь плохо помню. Почти все жители здешних мест погибли от биологического оружия русских во время войны. Чума выкосила на юге целые штаты. В результате угрозы бактериологической войны был заключен мир. Страны сократили запасы ядерного и биологического оружия. Построили мощные и надежные системы космической защиты. Для их создания потребовались большие поселения в космосе, и это привело к бурному расцвету городов Конфедерации. На орбите стали развиваться промышленность и торговля, для молодых людей открылись новые перспективы, новые рабочие места, и целое поколение нашло применение своим силам в космосе. В том числе и я. Я работаю связным Земля — орбита, и четыре месяца в году провожу на ЮЭС2. Но в этих местах я все равно остаюсь старшим парнишкой Бишопов.
Бишопы. Из всех, кто жил здесь до войны, уцелел я один. Уезжал погостить, когда все случилось. Потом приехали из Бирмингема мой дядя Бишоп с тетей. Они усыновили меня, вырастили, их я и называю своими папой и мамой. А фамилия у нас у всех одна — Бишопы. Так я и остался Бишопом. Единственным Бишопом из семьи, который пережил бомбардировку и ядерную зиму, и все прочее. Люди смотрят на меня как на диковину: настоящий коренной житель, ничего себе!
— Да, мэм, я Бишоп, — ответил я без энтузиазма.
— Так я и думала.
— А вы, простите?..
— Сьюзен Макензи.
— Очень приятно.
Мы закончили официальную часть знакомства, теперь могли приступить к светской беседе. И тут зашевелись воспоминания…
— По-моему, я видела тебя раньше. — Она прищурилась.
Возможно, она не так уж стара, не больше пятидесяти.
Но люди, пострадавшие от радиации, выглядят старше своих лет. А может, трудности и испытания состарили ее раньше времени.
— Да-да, я точно видела тебя. Во время войны.
— Я находился тогда на сто миль севернее. Ездил погостить. Домой вернулся много позже.
— Так и я тоже.
— Родственники привезли меня к родителям, и тут мы узнали, что случилось с Фэйрхоупом.
Она снова прищурилась, и тут ее обтянутое кожей лицо озарилось:
— Боже мой! Вы еще искали большой такой компьютер, это место называлось Информационный центр?
— Да, кажется. Я плохо помню.
— Ну да, конечно! Джонни! Ты Джонни?
— Да, мэм. Я Джон Бишоп.
Мне не нравится, когда мое имя произносят на детский лад. Но ничего не поделаешь — люди тут никак от этого не отвыкнут.
— А я Сьюзен! Помнишь, я поехала с вами? Только я знала коды доступа, помнишь?
— Ну… да. Кажется. — У меня в голове возникли какие-то смутные образы. — Мы вас нашли в страшном здании…
— Да! Я сторожила криокамеру. В ней лежал Джин.
— Джин…
То жуткое время вызывало ужас в моей душе. Чтобы справиться с болью, я подавил все воспоминания. И вот сейчас они нахлынули…
— Я ведь спасла его тогда! Представляешь? Мы поженились. У нас родились дети.
Она нерешительно протянула мне изможденную руку, и я пожал ее. В горле образовался комок, на глаза навернулись слезы. Почему-то за все эти годы я не попытался разыскать тех моих спутников: старина Турок, Анжела, Бад, мистер Акерман. Наверное, опять же — боялся боли. И потом, когда ты ребенком остаешься один, без родителей, в грозном мире, ты не можешь позволить себе оглядываться назад.
Мы так и держались за руки.
— Мне кажется, однажды я видела тебя. Правда. На рыбной ловле в Пойнт-Клире. Ты с мальчиками дурачился, вы играли среди сетей. В то время рыбалка как раз стала налаживаться, все очистилось от русских микробов. Джин спустился вас отогнать подальше от лодок. Я узнала тебя. Но почему-то побоялась подойти. Ты прыгал, хохотал, был так весел. Я не захотела напоминать тебе о нашем ужасном прошлом.
— Да… Я понимаю вас.
— Джин умер два года назад.
— Мне жаль…
— Мы с ним всю жизнь прожили вместе… — Она попыталась улыбнуться.
— А помните, как мы… — начал было я и тут же спохватился: — Миссис Макензи, у нас мало времени. Автобус должен сейчас подойти.
— Я жду Барка, — сказала она.
— Где же он?
— В лес побежал. Охотится на кого-нибудь.
Времени действительно было в обрез. Скоро начнется.
Я знал последовательность этапов, потому что занимался техническим обслуживанием и модернизацией модульных зеркал на ЮЭС2.
Сначала большой отражатель сфокусирует солнечный луч в газовой трубке. Исходный луч запустит процесс генерации лазера, возбужденные молекулы перейдут из одного квантового состояния в другое, более низкое. В трубке образуется волна, которая выбьет большое количество фотонов, согласованных по фазе, и, достигнув конца стометровой трубки, они превратятся в меч, и его отточенный клинок разрежет пространство. Возникнет мертвая полоса в двадцать метров шириной, которая пройдет через поля и леса на юге Алабамы. Просто небольшая демонстрация, как говорят конфедераты.
— Скоро автобус, давайте я отнесу ваш чемодан.
— Сама справлюсь. — Она смотрела куда-то вдаль, и я вдруг понял, как безмерно она устала. — Я дождусь Барка.
— Бросьте, миссис Макензи, пойдемте на автобус.
— Да на черта мне сдался этот автобус!
— Как так?
— Мои дети переехали в Мобайл. Они обещали заехать за мной.
— Но по радио, — я показал на свой приемник, — передали, что на дороге возле Мобайла большие пробки. Они могут застрять.
— Они сказали — приедут, и точка.
— Но остается совсем мало времени до крайнего срока.
— Они знают, что я буду ждать здесь. Значит, они приедут.
— И все же…
— Успокойся, — перебила она меня. — У меня хорошие дети. Они уважают меня. Они знают, сколько я пережила ради них. Они приедут за мной.
— И все же давайте пойдем на автобус. Это совсем недалеко. Я вам помогу.
— Без Барка я никуда не пойду. Он меня никогда не бросает. — Она улыбнулась.
Я вытер пот со лба и стал вглядываться в даль: не мелькнет ли между сосен силуэт собаки. Какое там! Собаке есть где разгуляться в лесу. Из прострации меня вывел сигнал приемника. Конфедераты давали последнее предупреждение.
Они выбрали для своей акции эту малонаселенную местность. Хоть люди и стали потихоньку возвращаться сюда после того, как бактериологическая опасность миновала, все равно обитателей в здешних местах было немного. Когда я вырос, мне стало нравиться это малолюдье. Совершенно нехоженые леса. Именно поэтому я приезжал сюда при каждой возможности.
По сути дела, конфедераты контролируют весь земной шар. А ООН по-прежнему считает их обычным государством в ряду других государств. Никто тут внизу, на Земле, не понимает, что конфедераты рассматривают планету как одну большую проблему. Потому что прошлое ничему не научило людей внизу: они все так же соперничают, враждуют, не хотят расстаться с грязным оружием, которое уничтожает все живое подряд. Послушать их — они не извлекли никаких уроков из прошлой войны. Они уже забыли, что только благодаря орбитальным системам защиты была спасена биосфера, что только благодаря космическим поселениям была восстановлена нормальная жизнь — они в течение десяти лет предпринимали гигантские усилия, чтобы ликвидировать последствия войны. Без вакцин, созданных в условиях невесомости, мы погибли бы от всевозможных кочующих инфекций. Люди совершенно об этом забыли.
