– Извини, Андреич, спать до обеда будем в другой раз. Поскольку тебе придётся заменить сегодня Барыкина, то нужно хотя бы разочек прорепетировать. Пока ты дрых, я уже обзвонил всех наших ребят, рассказал о ситуации с Сашкой и попросил собраться к одиннадцати на базе. Все отнеслись с пониманием. Давай вдарим по яишенке и взбодримся кофейком. Он у меня настоящий, не какой-нибудь цикорий.
Пока завтракали, Слободкин поинтересовался, что было накануне интересного, пока он отсутствовал. Я рассказал о знакомстве с Высоцким, как спел пару песен и отказался от записи диска во Франции, и как Тарковский предложил сотрудничество.
– Вот и оставь тебя одного, – хмыкнул Павел, смакуя кофе. – Шустрый ты товарищ, даром что из провинции.
– Ну дык мы, провинциалы, такие…
Репетиция прошла сносно, и, даже не имея специального музыкального образования, я весьма неплохо справился со своим заданием. В итоге Слободкин махнул рукой: «Сойдёт» – и, взглянув на часы, констатировал:
– Народ, время половина второго, нам через полтора часа нужно быть у Дома союзов. Все сегодня завтракали? Зря, Аллочка, говеешь, ведь как говорили древние: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу». А пообедать, как я догадываюсь, никто не успел, поскольку мы все находились здесь и репетировали. Чтобы у вас на сцене в животах не урчало, заедем в одно скромное, но приятное кафе.
В «скромном, но приятном» кафе мы управились за полчаса, и за пять минут до назначенного времени наши три машины – «Волга» и двое «жигулей» – припарковались на стоянке Дома союзов. Все, кроме Слободкина и Пугачёвой, держали в руках кофры с инструментами. Мне тоже досталась чешская полуакустическая гитара, на деке которой золотилась надпись «Jolana». С её помощью я на репетиции изображал ритм-гитариста, и получалось вроде очень даже сносно.
Дежурный лейтенант на служебном входе проверил наши документы, посмотрел список и поинтересовался, почему вместо Барыкина приехал какой-то Губернский.
– Не какой-то, а писатель, поэт и композитор, автор песен, которые мы сегодня исполняем, – встал в позу Слободкин.
– Сейчас с начальником свяжусь, ждите, – равнодушно заявил дежурный и принялся кому-то названивать.
– У тебя же есть пригласительный на меня, может, я по нему зайду через главный вход, а потом как-то к вам проберусь? – шепнул я на ухо Павлу.
– Не суетись, – дёрнул щекой Слободкин, – щас всё утрясётся.
И действительно, проблема была вскоре улажена, после чего проверили наши кофры («А как же, – шепнул мне Павел, – сегодня Брежнева ждут») и проводили в предназначенную для нас гримёрку. Оказалось, что помимо нашего ВИА сегодня выступают Кобзон, «Песняры» и Кола Бельды. Последнего, наверное, пригласили для экзотики. Он и впрямь выглядел экзотично, выскочив распеваться в своём уже сценическом наряде из меха.
Ему и выпало по списку выступать первым по окончании официальной части. Нас записали вторыми, потом пели «Песняры», а завершал концерт Кобзон. Хотя, по моему сугубо личному мнению, логичнее группы и сольно выступающих выпускать поочерёдно. Ну да здесь и без меня умных голов хватает. Надо бы сосредоточиться на предстоящем выступлении, ещё раз пропеть в уме песню, а то не дай бог слова забуду на сцене, вот конфуз выйдет…
Мы нервно переминались за кулисами, пока Кола Бельды отплясывал свои «А олени лучше!» и «Увезу тебя я в тундру». И вот наконец ведущая праздничного вечера Ангелина Вовк объявила наш выход:
– Встречайте! Алла Пугачёва и вокально-инструментальный ансамбль «Весёлые ребята»!
Гляди-ка, Пугачёва уже стоит особняком, на моих глазах растёт певица-то.
– Ну, с Богом! – выдохнул Слободкин, который сегодня замещал барабанщика, и повёл нас на сцену.
У меня реально едва не подогнулись колени, когда я увидел полный зал, хотя и погружённый в полусумрак, а в ложе прямо напротив невооружённым глазом я разглядел генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза. Судя по жестикуляции и движению головы, Леонид Ильич в данный момент о чём-то негромко переговаривался с сидевшим рядом человеком, но того мне признать уже было трудно.
– Не забудь, сначала «Арлекино», потом «Посидим-поокаем», а потом три твоих, – шепнул мне Мушкарбарян, надевая на шею ремень от саксофона. – Если ноты подзабыл, можешь сделать вид, что аккомпанируешь, мы сами вытянем.
Блин, кто бы ещё научил меня этим проклятым нотам?! Впрочем, чего расстраиваться, мне же была отведена роль ритм-гитариста, а все сольные вставки помимо обычного аккомпанемента играл Буйнов на своём электрическом клавесине. Всё ж таки не рок-группа, где без соло-гитары и всяких примочек не обойдёшься. А свои состоявшие только из аккордов нехитрые партии я прекрасно помнил, тем более к последним трём песням.
Пока Пугачёва пела своего орфееносного «Арлекино», я играл словно на автомате, невидяще глядя в зал, заполненный заслуженными учителями. На «Посидим-поокаем» уже немного пришёл в себя, даже начал слегка двигаться, притопывать ногой и улыбаться в камеру, перестав изображать творение скульптора. А затем стоявший рядом всё тот же Мушкарбарян толкнул меня в бок:
– Готовься, сейчас твоя «Потому что нельзя».
Да знаю я, знаю! Я эту песню тут стою жду, как кару небесную. Блин, быстрее бы отмучаться.
Слободкин дал отсчёт, и мы начали играть проигрыш, а затем я запел. Господи, как пел, как пел… Это было божественно! Именно так я хотел бы думать после финального аккорда, но на самом деле исполнил песню я на средненьком уровне, и себя обманывать не было смысла. С другой стороны, не облажался, да и ребята помогли на припевах, так что в итоге вышло более-менее сносно. Аплодисменты зала и букет, который я тут же переадресовал Алле, стали наградой за выступление. Даже бровеносец из своей ложи несколько раз хлопнул в ладоши и благосклонно кивнул.
Затем последовали «Позови меня с собой» и «Миллион алых роз», сорвавшие овации слушателей.
Когда мы уступили сцену «Песнярам» и доползли до гримёрки, мою одежду можно было выжимать. Павел выглядел почти что счастливым.
– Молодцы, ребята, здорово отработали! Аллочка, целую ручки. Сергей, крепко жму твою мужественную руку. Все мо-лод-цы!
Тут в дверь постучали, и в гримёрку важно вошёл Раймонд Паулс. Степенно пожал нам руки, клюнул в щёчку Пугачёву, вручив ей букет алых роз, словно из песни, и поздравил всех с удачным выступлением.
– Жаль, что ваша супруга не смогла приехать, – огорчился он, узнав о беременности Вали. – Ну ничего, как-нибудь ещё встретимся, а пока передавайте пламенный привет.
Дождавшись, когда композитор покинет помещение, Слободкин вновь взял инициативу в свои руки:
– Товарищи, я к администратору, требовать законную оплату нашего скромного труда. Никуда не расходитесь.
Через пятнадцать минут он появился, ещё более счастливый:
– А вот и гонорар! Аллочка, твоя доля, ты сегодня по-стахановски отработала. Сергей, держи.
Мне протянули стопку десятирублёвых купюр, которые я даже не стал пересчитывать. Навскидку там было рублей триста.
– Это тебе, тебе и тебе, – продолжил худрук раздачу слонов.
– Спасибо, Павел Яковлевич, – тряхнул кудлатой головой Буйнов. – Теперь до среды можем быть свободны?
– А что у нас в среду? Ах да, гастроли начинаются… Так, все свободны, кроме Пугачёвой и Губернского. У меня к вам кое-какое дело.
Когда музыканты покинули гримёрную, Слободкин сообщил, что нас троих хотят видеть на банкете после окончания концерта.
– А отмазаться нельзя? – без особой надежды поинтересовалась Пугачёва. – Я Криске обещала пораньше приехать, она ж мать совсем не видит.
– Нельзя, Аллочка. На банкете будет САМ, и вполне вероятно, что захочет с тобой пообщаться. Так что терпи, и тебе воздастся. А тебе, Сергей, до завтрашнего вечера вообще делать нечего, так что не закатывай глаза, а ждём окончания выступления Кобзона и двигаем за мной…
Банкет проходил в зале, по размерам где-то вполовину меньше Колонного. Ослепляющий свет люстр, длинный стол, уставленный бутылками и снедью, снующие официанты с подносами, на которых в тонких бокалах пузырилось шампанское… Впечатляло, чёрт возьми!
