Но эти размышления весьма далеки от того, о чём сейчас действительно стоило подумать. Несмотря на все эти громкие слова касательно доступности информации я понимал, что многое в сеть просто не попало, а что попало — подверглось цензуре или было вырезано. Вот только я даже так был обязан изучить всё имеющееся, чтобы сформировать некую базу. Зачем? Просто для того, чтобы в дальнейшем собирать информацию лично, проверяя её правдивость и постепенно интегрируясь в дворянское общество на правах «не совсем уж неандертальца», коим я сейчас и являюсь.
Знаете, сколько раз поднимались темы, в обсуждении которых я просто не мог принять участие? За эту фактическую неделю — без малого сотню, это я вам как обладатель идеальной памяти говорю. Что Ксения, что Синицын, что те же Литке просто привыкли говорить «о своём», и как бы они ни старались, как бы ни не хотели ставить меня в неловкое положение, отличия определённо проскальзывали.
Я не мог мигом стать своим, ибо даже потомственных аристократов обучали с малых лет. Они изначально знали, кто есть кто, где враги а где союзники, какими тайнами не стоит делиться, а какие можно и приоткрыть перед достойным. Их учили много лет, и только потом отпускали в «свободное плавание», если таковым можно назвать вращение в среде, наполненной такими же детьми и подростками, будущими аристократами, не без помощи которых страна должна будет смело шагать вперёд.
Я же не знал ничего, и никто, ни за какие деньги не смог бы этого исправить. Просто потому, что необходимые мне знания — это не драгоценная книга в сейфе за семью печатями, которую достаточно лишь прочесть, предварительно выторговав её за верность или услуги. Это опыт множества людей, последствия личных взаимодействий, твои взгляды на разные события, деньги и деяния. Академии и «высокие» школы существуют не потому, что аристократия была не в состоянии самостоятельно дать своим детям сравнимое образование. На самом-то деле в стенах своих поместий они могут обучить и лучше… но знания и умения — это ещё не всё. Во многом по этой причине я нахожусь здесь, а не на какой-нибудь военной базе по подготовке боевых псионов.
К слову, это было бы даже логично: всех псионов-простолюдинов определять в армию, и уже там отсеивать самых неспособных. Почему так ещё не сделано — большой вопрос, ответ на который я обязательно когда-нибудь получу…
Ноутбук выдавал информацию крайне неспешно, немного раздражая этой своей медлительностью, но темп всё равно был взят неплохой. Ниточки сплетались в нити, а те образовывали первые намётки канатов, связывающих сотни и тысячи частей воедино. Параллельно с тем я «копался в самом себе», открывая уже известные возможности со всё новых и новых сторон. Что есть разум? Это некое подобие порядка в океане хаоса. А что такое разум псиона? О, господа, это нечто куда более существенное! Ведь как я уже постановил, моё мышление не было привязано к серому веществу в черепной коробке: в противном случае «остановка времени» или прошла бы для меня незамеченной, или высосала бы все доступные ресурсы, тем самым приведя к смерти. Но у меня имелось ментальное поле и ментальное же ядро, в котором, как я предполагал, и существовало моё «я». Даже ограничения, призванные остановить проецирование эмоций и желаний вовне накладывались на ментальное поле, а не на черепушку. Так что и «копать» я решил в этом направлении, быстро дойдя до того, что мой разум являлся, по сути, крошечной сторожкой, торчащей посреди фундамента, предназначавшегося для здоровенной египетской пирамиды.
И сторожка эта ломилась от обилия хранящихся внутри воспоминаний, бережно мною рассортированных и разложенных по «коробкам».
Даже по одному только этому направлению мне предстояло очень и очень много работы, а ведь сие — лишь вершина айсберга, показавшаяся при беглом осмотре, занявшем где-то пару часов реального времени. Всего-то и надо было, что задуматься, перестав просто пользоваться имеющимся без обретения полного понимания касательно того, чем это имеющееся является. А к чему это приведёт…
Из размышлений меня вырвал тихий стук в дверь, за которым последовал вопрос от главной служанки, немолодой женщины, контролирующей прислугу и отвечающей за состояние этого дома.
— Господин Геслер, к вам прибыла гостья. Мы разместили её в гостиной, но требуется ваше личное присутствие. — Я нахмурился, окинув восприятием всё здание. Действительно: к привычным блеклым разумам обычных людей прибавился хорошо мне знакомый псионический. Ксения собственной персоной нагрянула в первом часу ночи, когда и прислуга-то уже должна давно спать. Тем не менее, девушку нашлось, кому встретить, и ей не пришлось всячески привлекать моё внимание. Ломиться в окно, например, если принимать во внимание её способности к полёту…
— Одну минуту. Сейчас я спущусь. — Без веского повода она не пришла бы. Следовательно высока вероятность того, что что-то всё-таки случилось. Учитывая тот факт, что сегодня её должны были опросить, случившееся, скорее всего, связано со следствием. Чем это грозит? Пока неясно, но накрутить она себя могла знатно. Потому первый приоритет — убедиться в том, что Ксения не пострадала ментально. Второй приоритет — утолить своё любопытство.
Наскоро переодевшись в нечто более-менее приличное, я спустился вниз через три минуты с небольшим. Беловолосая девушка, удерживающая аристократическую осанку и пригубившая чашечку ароматного чая, обнаружилась на диване в гостиной комнате, за столом, заставленным разного рода закусками. Было тут и то, чем можно утолить голод, и то, что подходило исключительно в качестве невесомого лакомства. Отлично, с точки зрения практичности, сервированный стол, на который сама гостья не обращала никакого внимания. Ксения сидела, придерживая практически нетронутый чай, и задумчиво смотрела вникуда. Едва ли её внимание привлёк отсутствующий узор на шкафу, так что в своих предположениях я не ошибался.
— Технически уже начались новые сутки, так что… привет? — Я решил начать с нейтральной, в общем-то, фразы, попутно прислушиваясь к ментальному восприятию и пытаясь собрать из ощущений цельную картину. Получалось неплохо, но вот результат… странный. Вроде бы обычные эмоции, но со странной посторонней примесью. Как будто в тот же чай плеснули скисшего молока, испортившего напиток и осевшего липкими, тянущимися хлопьями. — Что случилось?
В Ксении преобладало облегчение, отчего-то соседствующее со страхом и опасением, направленным, впрочем, куда-то вовне. Это давало ряд зацепок, но без объяснений тут было не обойтись. И всё бы ничего, да только отвечать девушка не спешила. Мешкала, колеблясь между двумя одинаково весомыми желаниями: промолчать и смириться, и выговориться, положив начало… чему-то. Насколько я могу интерпретировать, это «что-то» должно было вырасти из моей реакции на услышанное. Что ж, худшие опасения понемногу подтверждались: со следствием что-то пошло не так.
Я встал с только-только занятого стула, усевшись на диван рядом с девушкой. Рука сама легла ей на макушку, взлохматив волосы и принеся Ксении щепотку облегчения. Ей определённо стало легче, хоть виду она и не подала, продолжая изображать царевну-несмеяну.
— Если ты хочешь, чтобы я мог помочь, лучше будет самой обо всём рассказать. — Я старался подбирать как можно более нейтральные и подходящие слова, задействуя для этого немалую часть потенциала своего разума. — Но если тебе просто нужна поддержка, и ты будешь молчать, я ничуть не обижусь.
Затянувшаяся на полминуты пауза была прервана шумным недовольным выдохом, после которого девушка, задрав голову, посмотрела на меня взглядом взлохмоченного, расстроенного и одновременно недовольного зверька. Причёску я ей действительно испортил, но это стало лишь поводом продемонстрировать эмоции. Иногда мне действительно жаль тех, кто в силу воспитания изо всех сил сдерживает эмоции, что б в конечном счёте взорваться точно как забытая в кастрюле банка варящейся сгущёнки.
— Я что, так похожа на маленького ребёнка? И зачем ты испортил мне причёску⁈
