– Ну, не знаю, сказать, что мы с ним теперь неразлейвода, я точно не могу.
– Хорошо, давайте я по-другому вопрос поставлю. Вы как к нему относитесь?
– Замечательный актёр и автор-исполнитель. Хорошо я к нему отношусь. Не пойму… Что вы хотите услышать, Юрий Фёдорович?
– Помочь ему хотите? Даже не так, спрошу по-другому… Помочь Высоцкому согласитесь?
– Да, конечно. А что я должен?..
– Да ничего вы не должны. Поступила информация из-за рубежа. Готовится провокация, целью которой является Высоцкий. Во время очередной поездки к жене его будут настойчиво убеждать не возвращаться. На него уже сейчас определённые люди собирают компромат. Будут ему там рассказывать, что в СССР его ждёт тюрьма.
– Да нет! В Володе я уверен! Он никогда невозвращенцем не станет!
Нет, ну что за чушь, я то знаю, что Высоцкий будет мучаться от разлуки с женой, звонить ей по ночам, но не уедет. Да он ещё Жиглова не сыграл!
– И тем не менее выезд ему пока задержали. А по стране сейчас дано задание собрать сведения о гастролях Высоцкого. Обязаны найти, на что его могут подловить. Вы представляете, какой вред стране может быть нанесён? Это вам не Барышников, которого, кроме любителей балета, и знать-то у нас никто не знал до его отъезда. И то раздули до небес. Спроси любого токаря или слесаря: кто такой Барышников? Во-от! А Высоцкий? Так что вы должны ему сейчас помочь.
– Я? Но как?
– Вот вам бумага и ручка, я прошу вас подробно написать всё, понимаете, ВСЁ, что вы, Сергей Андреевич, знаете о приезде Высоцкого в Пензу. Как появилась мысль о концерте, кто предложил, кто с кем обговаривал условия, кто крутился вокруг него там, кто уже здесь. О чём вы с ним разговаривали. С кем ещё он говорил, о чём. Насколько можно подробнее. Вдруг удастся вычислить тех, кто… Я прямо скажу: тех, кто выполняет задание вражеской разведки по дискредитации Советского Союза. Вы не подумайте, что мы сидим сложа руки, на восемьдесят процентов мы уже определились с подозреваемым. Но это наш, советский человек. И пока стопроцентной уверенности не будет, мы не можем его обвинить. Ну, вы понимаете, Сергей Андреевич! Права граждан нарушать никому не позволено, презумпция невиновности. Но и Высоцкого мы им не отдадим! Порвём всю эту шайку-лейку, что к нему примазалась! Ладно, ладно, не буду отвлекать, пишите, а я чайку нам организую. У нас тут, знаете ли, цейлонский имеется. Вам с сахаром? Лимончик?
Макеев снял трубку внутреннего телефона и кому-то передал просьбу о чае. А я активно начал описывать, что да как было. Никакого криминала или каких-то посторонних людей я не заметил, ничего противозаконного не было. Даже жаловался мне Высоцкий на завистников, а не на власть. А на прощание подарил написанные на салфетке стихи, я их по памяти здесь и привёл. Так что писалось мне легко. И во время работы я думал о том, как, наверное, сходит с ума Володя в Москве, не понимая, почему его не выпускают к Марине в Париж… Что он такого сделал? Клянёт кровавую гебню и грёбаных вертухаев. Небось уже и песню об этом сочинил.
Много времени моя писанина не заняла. Не так уж много я и знал. Но чай, вкусный, кстати, появившийся как-то незаметно около моей руки, я выпить успел.
– Вот, – протянул я Макееву пару исписанных листков, – тут всё, что я знаю.
– Дату и подпись поставили? Замечательно. Спасибо ещё раз, что откликнулись на нашу просьбу. Если что потребуется или где какой непорядок и надо с ним разобраться – звоните, не стесняйтесь. Вот мои телефоны, прямой и через дежурного. До свидания, Сергей Андреевич. Надеюсь, если что, могу к вам ещё обратиться?
– Конечно, Юрий Фёдорович, без проблем. Чем смогу – помогу.
– Да, если кто будет спрашивать, скажите, что приходили к нам по восстановлению данных о себе. А то, знаете ли, народ у нас мнительный. Да и подписку вы давали.
– Понял… Вы только стульчик, что ли, поменяйте, а то сидеть на нём неудобно.
На лице Макеева промелькнуло непонятное выражение, но вылилось оно в добродушную улыбку.
– Да-да, не вы первый говорите. Просто всё руки не доходят. Завтра же обговорим этот вопрос с завхозом.
Расстались мы вполне довольные друг другом. Ну вот, стучать я ни на кого не собираюсь, а от меня и не требуют. Не, ну помочь Высоцкому я был должен, тут без вопросов… Чем быстрее разберутся, тем быстрее выпустят к жене. С моей стороны всё кристально чисто.
Да и мои худшие опасения не подтвердились. Ни про 10 тысяч, полученных от Чарского, ни про письма в МВД и ГРУ ничего сказано не было, даже если намёк и прозвучал, то скорее насчёт пакетов. Правильно, что не стал акцентировать внимание на этом вопросе, надеюсь, Макеев догадался, что я понял его намёк, и тоже не станет в дальнейшем бередить, что называется, былую рану.
Увидел на улице бабульку, торговавшую ландышами. Остановился, вспомнив песенку про ландыши – светлого мая привет, и купил букетик за 50 копеек. Захотелось сделать жене такой маленький подарок. Она достойна и больших подарков, которые я, впрочем, делал время от времени, но и мимоходом купленный букет ландышей тоже её порадует. Женщинам внимание мужчины всегда приятно, это я запомнил ещё из своей первой жизни.
Геннадий Борисович Марченко
Меняя историю
© Марченко Г.Б., 2017
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2017
© «Центрполиграф», 2017
Глава 1
– Всё, я так больше не могу! Что хотите делайте, Андрей Арсеньевич, но это не скафандр, а настоящая душегубка.
Тарковский и сам понимал, что Олегу Янковскому, игравшему роль советского космонавта Виктора Огнева, в скафандре на тридцатипятиградусной жаре приходится нелегко. Хотя нелегко – это мягко сказано. Я, сидя под большим навесом, и то постоянно пил тёплый зелёный чай и вытирал носовым платком пот с лица и шеи. Что уж говорить о Янковском, которому приходилось часами париться в скафандре под палящим солнцем Кызылкума, изображая бродящего по Марсу космонавта.
Пустыня Кызылкум была выбрана Тарковским неслучайно, поскольку местный песок по цвету совпадал с красным марсианским. Недаром с тюркского Кызылкум так и переводится – красные пески. Да и горы имелись, дополняя марсианский пейзаж. Мы расположились у горного массива Букантау, на склонах которого, по счастью, ничего не росло. Иначе зритель потом поднял бы нас всех на смех с такими кино ляпами.
Честно говоря, когда Тарковский предложил мне съездить с киногруппой на натурные съёмки, я не выказал по этому поводу особой радости. Это же целый месяц предстояло жариться в пустыне, центром которой был тот самый Учкудук, городишко на то время, кстати, закрытый по причине разработки урановых руд. Но Валя неожиданно предложила мне развеяться, отправившись в Среднюю Азию.
– Когда ещё посмотришь, как настоящее кино снимают?! Да ещё и мой любимый Янковский в главной роли! Возьми с собой фотокамеру и обязательно сфотографируйся с ним. А заодно и проследишь, чтобы Тарковский ничего не напутал, а то ты одно написал, а он снимет совсем другое.
Вот именно последний аргумент и склонил чашу весов в пользу того, чтобы отправиться в киноэкспедицию. Зная режиссёра как любителя философских сцен, превалирующих над действием, я собирался по возможности окорачивать Андрея Арсеньевича. Хотя на самом деле слабо представлял, как можно окоротить славящегося своим жёстким и непреклонным характером Тарковского. Это со мной он пока был вежлив и обходителен, а я ещё в аэропорту Внуково стал свидетелем, как его помощница получила нагоняй за то, что опоздала всего на три минуты к условленному времени.
Кстати, ещё на стадии подготовки я поинтересовался у Тарковского насчёт спецэффектов. Мол, космический корабль окажется размером один к десяти, а актёры, играющие космонавтов, будут болтаться на леске, изображая парение в невесомости?
– Сергей Андреевич, я, признаться, не большой специалист по спецэффектам, они для меня не первостепенны. У нас есть художник-постановщик Миша Ромадин, он со мной над «Солярисом» работал, я ему, в принципе, доверяю. Но последнее слово всегда за мной.
