Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 193
По лицу ведущего пробегает тень понимания. Готова поспорить, ему известно, что птица не просто какой-то там талисман. Что она означает гораздо больше. И если капитолийцы увидели впечатляющую перемену костюма, то в далеких дистриктах эта сцена произведет эффект степного пожара. Впрочем, он продолжает делать хорошую мину при очень опасной игре.
– Да уж, снимаю шляпу перед твоим стилистом. Вряд ли кто-то поспорит: подобного мы не видели ни на одном интервью. Думаю, Цинна, тебе лучше выйти на поклон! – провозглашает он с широким приглашающим жестом.
Тот поднимается и, повернувшись к зрителям, коротко и грациозно кивает. Мне вдруг становится страшно. Цинна, Цинна, что ты наделал? Что-то ужасное, непоправимое. Собственный небольшой мятеж. И все это ради меня. Помню, как он сказал: «Я привык изливать свои чувства в работе, так что если кому и сделаю больно, то себе одному».
…И вот уже сделанного не вернуть. Можно и не надеяться, что смысл моего волшебного преображения ускользнет от внимания президента Сноу.
Зрители, пораженные до немоты, устраивают шквал аплодисментов. Я еле слышу сигнал окончания интервью – время вышло. Цезарь благодарит за участие, и я возвращаюсь на место в теперь уже невесомом платье.
Пит проходит мимо меня, избегая смотреть в глаза. Осторожно сажусь в свое кресло. Убеждаюсь, что не пострадала, если не считать еще не погасших струек дыма, и превращаюсь в само внимание.
Цезарь и Пит еще с того раза сошлись на сцене, точно приятели. Публика без ума влюбилась в этот дуэт, умеющий и посмеяться, и в нужный момент перейти к разрывающим душу сценам вроде неожиданного признания в обреченной любви. Разговор начинается с легких шуточек насчет пламени, перьев и пережаренной дичи. Однако все видят, что Пит озабочен, и Фликермен решает перейти сразу к теме, волнующей всех.
– Скажи нам, что ты почувствовал, когда после таких испытаний узнал о Квартальной бойне? – забрасывает удочку Цезарь.
– Я был потрясен. Представляете, минуту назад на экране показывали Китнисс в очаровательном платье, и вдруг… – Пит умолкает на полуслове.
– Ты понял, что свадьбы уже никогда не будет? – участливо произносит ведущий.
Мой напарник долго молчит, словно взвешивая каждое слово. Смотрит на онемевшую публику, потом на пол и наконец – на Цезаря.
– Как, по-твоему, наши друзья, собравшиеся здесь, умеют хранить секреты?
В зале слышны беспокойные смешки. Что это значит? Хранить от кого? За ними теперь наблюдает весь мир.
– Абсолютно уверен, – отчеканивает Фликермен.
– Мы уже поженились, – тихо говорит Пит.
Зрители в изумлении, а мне приходится спрятать пылающее лицо в складках юбки. Господи, куда его понесло?
– Но… как же так? – лепечет ведущий.
– Ну, это был не официальный брак. Мы не ходили в Дом правосудия, ничего такого. Видите ли, не знаю, как в других дистриктах, а у нас в Двенадцатом есть собственный свадебный обряд. Его мы и провели, – поясняет Пит и рассказывает о поджаренном хлебце.
– Ваши родные, конечно, присутствовали? – уточняет Цезарь.
– Нет, мы никому не сказали. Даже Хеймитчу. Мама Китнисс бы нас не одобрила. Понимаете, в Капитолии свадьба прошла бы без общего хлебца. И потом, дожидаться было невмоготу. Поэтому как-то раз мы взяли и сделали это. И знаете, никакая бумага с печатью, никакой пир на весь мир не свяжет нас более крепкими узами, чем сейчас.
– Но это произошло до объявления о Квартальной бойне? – интересуется Фликермен.
– Разумеется, до. Позже мы бы так не поступили. – У Пита страшно расстроенный вид. – Но кто же мог знать? Ни одна душа в целом свете. Мы прошли через Игры, мы победили, все умилялись, видя нас вместе, и тут, словно снег на голову… Ну, то есть как можно было такое предвидеть?
– Понимаю, Пит. – Цезарь обнимает его за плечи. – Целиком согласен с тобой. Но я искренне рад, что вы двое хотя бы несколько месяцев наслаждались семейным счастьем.
Публика оглушительно хлопает. Будто бы приободрившись, я наконец поднимаю лицо и одариваю зрителей скорбной улыбкой благодарности. Глаза чуть слезятся от дыма – это сейчас очень кстати.
– А я – нет, – неожиданно возражает Пит. – Лучше бы мы подождали, когда все решится официальным путем.
Фликермен даже отступает на шаг.
– Разве краткое счастье хуже, чем никакое?
– Пожалуй, Цезарь, я бы с тобой согласился, – с горечью продолжает Пит, – если бы не ребенок.
Ну вот. Он опять это сделал. Устроил подлинный взрыв, уничтоживший все старания предыдущих участников. А может, и нет. Может, в этот раз он поджег запальный шнур от бомбы, сооруженной другими трибутами в надежде, что кто-нибудь бросит искру. Думаю, люди ждали этого от меня, облачившейся в платье невесты. Если бы они знали, насколько я завишу от своего стилиста, тогда как Питу довольно и собственного ума!
Выстрел гремит в виде многочисленных грозных выкриков с мест, обвиняющих Капитолий в несправедливости, в варварстве и жестокости. Даже самые преданные столице, самые жадные до кровавых зрелищ люди не могут хотя бы на миг отмахнуться от ощущения бесчеловечности происходящего.
Я беременна.
Новость не сразу до всех доходит. Она ударяет как молния, проникает в умы, подтверждается голосами соседей, и вдруг толпа начинает реветь, визжать и вопить, точно стадо израненного скота. Слышатся крики о помощи. Ну, а я? Знаю, камеры взяли мое лицо самым крупным планом, но мне не приходит на ум опять закрываться. Потому что в эту минуту я тоже пытаюсь переварить слова Пита. Разве не это сильнее всего страшило меня в разговорах о свадьбе, о будущем – необходимость отдать своего ребенка на Игры? А ведь ложь Пита вполне могла обернуться сегодня правдой, разве нет? Не потрать я всю жизнь на возведение крепких барьеров – таких, что любая мысль о семье и браке вызывает мгновенное отвращение.
Цезарь снова не может угомонить толпу, даже после того, как звучит сигнал окончания интервью. Пит молча кивает и возвращается на свое место. Фликермен шевелит губами, однако в поднявшемся гвалте его никто не слышит. И только мелодия гимна, запущенная так громко, что у меня содрогаются даже кости внутри, напоминает нам об идущей программе. Я невольно встаю и принимаю протянутую Питом ладонь. Слезы бегут по его лицу. Интересно, искренние они или нет? Может, это признание, что мы долгое время терзались одними и теми же страхами? Как и все прочие победители. Как и любая семья в Панеме.
Смотрю на публику, а перед глазами встают родители Руты. Их лица, скорбящие об утрате. Повинуясь порыву, я вдруг протягиваю руку Рубаке. Пальцы крепко смыкаются вокруг его культи.
И тут начинается. Победители по всему ряду берутся за руки. Одни – торопливо, как морфлингисты, Вайресс и Бити. Другие неуверенно медлят, но подчиняются остальным, как Брут с Энорабией. К тому времени, когда отзвучали последние аккорды мелодии, мы, двадцать четыре человека, образовали неразрывную цепь, – первый знак единения между дистриктами со времени Темных Времен. Разумеется, телеэкраны один за другим отключаются и чернеют. Поздновато опомнились. Все уже видели.
На сцене тоже творится черт знает что: прожекторы быстро гаснут, и мы в полутьме бредем в Тренировочный центр. Пит провожает меня до лифта. Финник с Джоанной хотят присоединиться к нам, но подбежавшие миротворцы перекрывают им путь, и мы уезжаем наверх в одиночестве.
Как только выходим из лифта, мой спутник хватает меня за плечи.
– Времени не осталось, поэтому лучше сразу скажи: мне извиниться?
– Нет, – отвечаю я.
Конечно же, пойти на такое без моего согласия было не очень благоразумно, однако я рада, что не имела возможности отговорить его от безумной затеи, например, из-за чувства вины перед Гейлом. Зато теперь меня наполняет новая сила и вдохновение.
Где-то там, в далеком Двенадцатом, мама, сестра и друзья недоумевают, отчего это вдруг почернели экраны. Всего лишь в полете отсюда – арена, где Пита, меня и прочих трибутов ждет неотвратимая кара. Но даже если мы все погибнем в мучениях – того, что произошло сегодня на сцене, уже никто не отменит. Мы, победители, начали собственное восстание, и может быть – ну, ведь может такое быть? – Капитолию не удастся с ним справиться.
Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 193
