– Навестим его превосходительство Коулсона? И покажете мне… Пиратскую республику? Хочу взглянуть на то, что вы отняли у английской короны.
Моргана не очень-то рада подобному положению дел, о чем свидетельствует кислое выражение лица, но Бентлею отказать не смеет. Конечно, она может начать брыкаться, но, сдержанно улыбнувшись, капитан указывает ладонью в сторону.
На них поглядывают, то и дело добавляя испанское escoria или французское envahisseur – «захватчик». Справедливее было бы, если бы последнее бросила Моргана, уж у нее-то найдется что припомнить из истории своей страны. Весьма ожидаемо услышать от нее что-то в духе: «А сколько территорий и земель отняла Англия у коренного населения Ирландии?» – но О’Райли будто и вовсе остается безучастна. И Кеннет решает, что правильнее будет просто последовать за своей спутницей. Тем более что та прибавляет шаг.
– Нассау – обычное место. Прогуливайтесь по улицам, наблюдайте – и вы поймете, чем живут здесь.
Но Бентлей и так наблюдает. И не видит никакой хваленой свободы, за которой так гоняются разбойники. Пока они шли неспешным шагом с лейтенантом, Кеннет даже подметил для себя, что на улицах дежурят солдаты, но уж насколько эффективны их действия и кому они подчиняются – осталось для него тайной.
– Но, может, вы не сочтете за труд и расскажете мне что-нибудь пиратское? Иногда так занимательно развлечь себя разговорами о… непристойном, – лорд выдает короткий смешок.
На улице становится душно, ведь время близится к полудню. Солнце припекает все сильнее и сильнее, и как же было бы прекрасно сейчас очутиться в тени раскидистых деревьев или навеса. Кеннет привык к жарким карибским денькам, но иной раз жаждет очутиться в промозглой Англии. Для него это будет подобно глотку студеной воды из колодца.
– Непристойно лишь то, о чем думаете вы, Кеннет, и ваши солдаты. – Моргана пожевывает нижнюю губу, явно размышляя, затем продолжает, причмокнув: – В тридцать втором году умер губернатор Нью-Провиденса, Роджерс. Английский парламент думает, что именно после этого им удалось подмять под себя Багамы и искоренить пиратство. Это не так. Пираты свободно живут и здравствуют, пусть и не как в лучшие времена. Некоторым приходится скрываться, но Коулсон успешно покрывает всех.
– В том числе и вас, – с легкой улыбкой добавляет Кеннет.
Он ловит довольно странный взгляд Морганы и замолкает, чтобы она могла продолжить. О’Райли приятно слушать. Хотя бы потому, что ее рассказы – не сухие факты, вычитанные из книг. Моргана высказывает собственное мнение.
Редкую женщину в Англии можно спросить о политике и услышать внятный ответ, не затрагивающий короля Георга и его светлое семейство. Его невеста беспросветно глупа и может только щебетать о новой итальянской пьесе, которую посмотрели все ее подруги с открытыми от изумления ртами. Моргана не сравнится с ней, она знает много. И это делает ее только привлекательнее для Кеннета, хотя невежи образованную женщину прозовут ведьмой, а дай им волю – и сожгут на костре.
О’Райли бы сгорела незаслуженно. И мир бы многое потерял.
Встреться они в иных обстоятельствах и окажись на одной стороне, Бентлей бы с радостью послушал ее мнение по поводу проводимой Компанией политики и, может, даже почерпнул бы что-нибудь для себя. Он бы послушал ее мнение о музыке Георга Фридриха Генделя, о нашумевшей недавно «Опере нищего» композитора Пепуша или о странных идеях материалиста Локка. В общем, оказал бы самое пристальное внимание и поцеловал бы руку на прощание чуть выше запястья.
– В том числе и меня. Но, думаю, нам стоит упомянуть действующий девиз Нассау: «Пиратство искоренено – коммерция восстановлена».
Ироничнее вряд ли можно что-то придумать. Лорд удовлетворен тем, как тонко Моргана задевает его национальную гордость. Он бы не отказался от возможности взглянуть, как умело она обводит вокруг пальца знать. О, она была бы жемчужиной салона. Все собирались бы вокруг нее лишь для того, чтобы послушать умные и блистательные речи. И Моргана бы сияла, не оскверненная связью с пиратами. Она была бы превосходна в свете множества люстр, и мягкие дорогие ткани Компании пошли бы на лучшие платья для нее. Леди Бентлей Кеннет была бы красивым завершением его коллекции.
Если бы Моргана стала леди Кеннет. Если бы все изначально сложилось по-другому.
Но они встретились тогда, когда того возжелала Фортуна. А следовательно, Кеннету не пристало думать о том, какой могла бы быть, если бы осталась той, кто она есть на самом деле. Но он думает и знает: не может такая красота и образованность выйти из семьи кузнеца или портного, а уж тем более бандита и головореза. Давно уже стоит сделать запрос в Англию да узнать, кто же отец Морганы. И, может быть, если она беглянка, ее удастся вернуть на родину.
«Вернуть и завладеть».
Как же она пьянит, просто стоя рядом и ведя беседу. Затуманивает разум сильнее опиума или самого крепкого алкоголя. Она вполне могла с улыбкой дерзко оборвать свое платье, отрезать косу и в одежде юнги рвануть куда-нибудь прочь. Нельзя женщинам давать популярные нынче романы. А Кеннету нужно увлечься работой и пресечь любые фантазии.
– Это все, конечно, весьма занимательно. Но, может, расскажете что-нибудь еще?
– Пираты все еще живут согласно кодексу.
– Кодекс, – усмехается лорд, – то, что вы так чтите, но отказываетесь этому следовать?
Он весьма наслышан о пиратском кодексе. И в начале своей службы ему довелось даже посмотреть на его копию. Уж насколько та была достоверной, никто сказать точно не мог, но подписи кружками и крестами под ним позабавили порядочно народу.
– Отребье выдумывает себе законы, при этом говоря, что они свободны от досаждающей им власти. Давно пора вас всех окончательно переловить: кого-то вздернуть в назидание, а кого-то выпороть.
– Так почему же еще не вздернуты два британских офицера, изуродовавших девушку ради забавы? – голос Морганы становится жестким, глубоким. Так же она говорила с ним, когда протягивала плеть. – Почему никто не получил свою долю наказания?
Разговоры про тех самых трех офицеров выводят Кеннета из себя. И не потому, что Моргана припоминает эту историю. Среди любого общества есть отбросы, но таких не должно быть в рядах британских солдат. Как человек служивший, Кеннет считает, что военные должны быть эталоном, особенно офицеры. Пытки – последнее, к чему кто-то из людей в мундирах должен прикладывать руки.
За всем никогда не уследишь. И бывают случаи, когда иначе поступить не получается. Но не ради забавы. Нет. Пытки – лишь инструмент, позволяющий получить желаемое. Но, как рассказала Моргана, эти люди не желали ничего, кроме веселья и кровавой радости.
– Один уже мертв. Остальные… Ост-Индская торговая компания этого не оставит. Нельзя, чтобы такие, – Кеннет делает небольшую паузу, он взвешивает, стоит ли произносить такое, но все же продолжает, – мрази порочили мундир.
Он лично этого не оставит. Прибудет домой и разберется с каждым из оставшихся. Только бы удержать ирландку от мести и не стать свидетелем кровавой расплаты еще раз. Кеннет искренне сочувствует О’Райли и между тем ощущает свою личную ответственность перед ней за совершенное. Хоть он не знает еще живых ее обидчиков, но жажда справедливости бывает необычайно заразительна.
А может быть, это то, о чем Бентлею бы не хотелось даже помыслить. Нет, возможно, и помыслить-то он может, но признаваться самому себе в искренности испытываемого невыносимо и непростительно.
Моргана нервно ведет плечом. Вся ее фигура содрогается от одного такого действия, напрягаются спина и шея, отчетливо видна синеющая вена, задетая черной линией татуировки. Он задерживается на ней, подбирая, что бы такого можно еще возразить.
Кеннет нашел среди своих людей ирландца. Одного-единственного матроса: конопатого, рыжего, говорящего, как деревенщина. И некоторое время выпытывал, что же за символ изображен у О’Райли на коже. Бентлей нацарапал его кончиком пера на клочке бумаги, но кривые линии не легли в идеальный узор. Это было даже не близко с тем, что запечатлела на своем теле капитан. Но ирландец все равно узнал трикветр [24].
