«У меня остались долги перед тобой… Пока рано тебе об этом узнать…»
Спустя полтора месяца, как я попала в Лабораторию, Михаил Маркович сделал мне внушение, что она умерла «давно». Теперь ясно, что это не было правдой. Я представляла себе, что она рыла окопы в воде и осеннем холоде, как описала тогда Нина Анфилофьевна. Простудилась, заболела туберкулёзом… Смутно так представляла. Но даже если она и правда надорвалась на тяжёлой земельной работе, отчего я ни разу не увиделась с ней до того, как она слегла? А если убита при фашистском налёте, то не в первый же день по приезде? Значит, опять же должны мы были увидеться. Николай Иванович не стал бы препятствовать этому: зачем? А если – в первые же дни?
Первые дни…
Меня пригласили в Москву по рекомендации Аглаи Марковны. Речь шла о каких-то моих способностях, о которых ни матери, ни мне до поры не полагалось знать, раз Аглая Марковна умолчала. Вызов был подписан майором государственной безопасности. Нас шикарно встретили и разместили. Какие выводы мать могла из всего этого сделать?.. Никогда прежде не задумывалась: какую легенду ей рассказали? Рассказали бы, если б она не погибла в первые же дни…
Формула! Снова… Ощущение опасности. Опасная тайна существует, и я подошла к ней очень близко.
Единственный способ преодолеть формулу – отбросить страх. Пойти навстречу страху. Какая бы информация ни открылась – это будет благом, потому что я смогу распорядиться ею по своему усмотрению.
Сознание освободится, успокоится, тогда и контрформула найдётся, и, возможно, вернутся способности, и пространства откроются, как раньше, я смогу отыскать всех, кого люблю, – живых и ушедших…
Итак, иду на страх. Чего же я боюсь? Чего я боюсь больше всего на свете?..
Боюсь узнать, что люди, которые открыли для меня прекрасный, интересный новый мир и подарили возможность в него войти, как к себе домой, что они…
Спокойно, спокойно! Я доверяю миру, в который вошла однажды.
Я хочу узнать всю правду.
Сердце стоит, не запускается. Воздух
Дайте нашим
поймут тут
ключи
– Теперь понимаешь?
– Да. Теперь я знаю всё.
– Какое твоё решение? Сможешь простить?
– Отработаем.
– Что?
– Отработаем долг. С кем не бывало?
– Ну, это ещё зачем? Я возвращаю тебе то, что взял без спроса: мать, детство. Ты вольна принять или не принять. Тебе не требуется ничего отрабатывать.
– Принимаю. Но те три года… Я бы не променяла их ни на что. Ни на что. Понимаете? Значит, часть вашей кармы – моя по праву.
– Что ж, тут я – не советчик. Главное – не перестарайся: это никому пользы не принесёт.
– Когда мы встретимся?
– Очень не скоро.
– Почему?
– Иначе всё повторится. Мне не хватает терпения. Я опять слишком скоро узнаю тебя, слишком скоро разгляжу твои возможности – и опять всё тебе испорчу. Беда – в моей привычке действовать стремительно. Как ни стараюсь думать, взвешивать, подольше тянуть с решением, а в самый неподходящий момент срабатывает рефлекс стремительного броска.
– Не похоже на вас.
– Так кажется.
– Откуда он взялся?
– От Копья, конечно. Оно не ошибается. К этому привыкаешь. Но без Копья ты не безупречен, а привычка действовать стремительно гляди как въелась!
– Вот оно что! Лысый, худющий, высоченный копьеносец. Ни одной черты сходства – только энергетика. Как я тогда ещё, в Берлине, не поняла?
– Уже не важно. Ты, главное, сама не слишком спеши. Ты тоже – торопыга. Вот и теперь поторопилась: могла ещё пожить, уйти позже; успела бы.
– Вы сами сказали: всё готово, меня ждут.
– Так во сне время течёт по-другому. Забыла?
– В этом теле всё равно больше ничего было не исправить. Тупик.
– Ты ведь знаешь, как устроено: родишься с тем же поражением, с каким ушла. Ну ничего. Там возможностей будет больше. Спокойно восстанавливайся, учись. Я уже говорил: твоя семья – они дадут тебе довольно времени – столько, сколько потребуется.
– Я хочу восстановиться как можно скорее!
– Ещё раз: не торопись! Не лезь ни во что раньше, чем полностью восстановишься, наберёшься сил, наберёшься знаний. Держись подальше от любых тайных военизированных обществ. Хорошо? Это – наш пройденный этап. Это будет шаг назад. Слышишь меня? Понимаешь?
– А вы?
– У меня – другая судьба. Но я тоже должен поскорее набрать форму. Представляешь, живу уже пять лет – и ни лешего не помню! Надо заканчивать с этим. В следующий раз надо уходить и приходить в полном сознании. Иначе так и будем болтаться, как поплавок в проруби.
– Вы же понимаете, что я всю жизнь буду вас искать.
– Что, если найдёшь в виде сварливой тётки вроде Анфилофьевны? Ерунда! Подумай, скольких ещё людей тебе хотелось бы встретить. А скольких надо встретить – хочешь не хочешь.
– Не с каждым в силе древнее братание.
– Э! Со многими!
– Буду тосковать по всем нашим. А разве вы не тоскуете?
– Мы столетиями держались вместе. Мы слишком долго искали силу друг в друге. Теперь задача – научиться жить и работать поодиночке.
– Очень больно расставаться.
– Ну-ну… Умиравшим бойцам было больно и одиноко. Но, сама знаешь, многие справились…
– И стали небесным воинством…
– Прощай теперь. Удачи тебе!.. Да, чуть не забыл: на сей раз ты будешь учиться в Московском университете. Вот это запомни хорошенько, обязательно поступай и ничего не бойся!
После
– Удалось найти в архиве другие документы по деятельности нейроэнергетической группы?
– Кроме рукописи, ничего нет.
– Следовало ожидать. Иначе рукопись не лежала бы так неприкаянно, а была подшита к остальным материалам. То есть наши предшественники в середине шестидесятых этих материалов тоже не нашли. Тем не менее проведём собственный поиск.
– С моей формой допуска куда ни сунусь – отказ.
– Оформим, но это потребует времени. Пока посмотрите, нет ли в обзорах по работам Грина, Колокольникова ссылок на предшественников?
– Грин – это, кажется, эксперименты по экстрасенсорике? А Колокольников…
– Телепатия. Приём-передача мыслеобразов на дальние расстояния, в том числе в экстремальных условиях. Исследования Грина – семидесятые – восьмидесятые годы, Колокольникова – конец восьмидесятых – девяностые. Вашего допуска хватит с лихвой. Многое учёные публиковали и в открытой печати, но это можно не смотреть: там ссылок на секретные материалы точно не найдёте.
– А почему вы не допускаете мысли, что рукопись – обыкновенная беллетристика, которую сохранили на всякий случай? Хотели разобраться, потом отложили в долгий ящик.
– Рукопись снабжена обширными дополнениями и комментариями. Вы обратили внимание на почерк, которым они сделаны?
– Изредка вклинивается ещё кто-то. Правильно?
– Вот! Эту «беллетристику» дополняли и комментировали как минимум двое.
– А может… как это называется… Соавторы?
– Чтобы не гадать на кофейной гуще, ройте архивы дальше, ищите следы сотрудников группы нейроэнергетики с особыми способностями. Комментатор – из них.
– Вряд ли ещё кто-то жив. Это ж какие годы!
– С тысяча девятьсот тридцать седьмого примерно по пятьдесят третий – пятьдесят пятый существовала группа. Далее надо искать следы деятельности отдельных сотрудников.
– Где?
– В Караганде!.. На базе разных ведомств. Прочтёте внимательно – получите наводки. Молодёжь, своей головой когда начнёте думать?!
– Даже если и найдём кого-то, толку мало. Это ж дедушки-бабушки лет по девяносто как минимум!
– А у дедушек-бабушек не бывает детей, внуков, воспоминаний, личных архивов? Вы найдите хоть какие-то зацепки, там разберёмся… Но это – не всё. Представьте на секундочку, что рукопись не врёт, и, возможно, какой-нибудь балбес вроде вас ходит прямо сейчас по этой планете и носит в себе знания, о которых не догадывается. Живые воспоминания о деятельности Лаборатории нейроэнергетической разведки и контрразведки, например. Память можно отомкнуть, и у нас есть для этого ключ.
