Морская вода, схлынув с палуб, стремительно уходит и из трюма. Величественное громадное нечто появляется в тумане и дыме прямиком под разведывательным бригом. Тот в одно мгновение разрывает на части, а обезумевшая от ужаса команда не может прийти в себя. Люди бросаются кто куда, спешат спрыгнуть за борт, но под напором невиданной силы начиненный порохом трюм взрывается. Яркая вспышка, рев огня. Экипаж поджаривается заживо, а восставшему из пучины галеону не страшны ни порох, ни всепоглощающее пламя.
И темный силуэт направляется в сторону испанских судов с несвойственной для такого корабля скоростью.
Мощная волна заставляет содрогнуться испанские фрегаты прежде, чем за Матео прибегает его самый лучший лейтенант, доверенное лицо и товарищ по оружию. Валерия охает, хватается за первое, что попадается под руку, но ненадежный круглый столик падает вместе с ней, и подол ее желтого дорожного платья оказывается залит чернилами.
– Валерия…
– Капитан, – в каюту врывается лейтенант. Он ориентируется быстро, двое мужчин подхватывают да Косту и ставят ее на ноги. – Наш разведывательный бриг уничтожен. На горизонте неизвестный корабль.
– Флаги?
– Без опознавательных знаков.
– Как вооружены?
– Галеон.
– Опять будет пальба?
Капитан и лейтенант усаживают Валерию в кресло, Матео решительным шагом направляется к выходу.
– Закрой дверь и не высовывайся, – приказным тоном отдает он команду сестре. Той ничего не остается, как подчиниться, закрыть дверь на ключ и, поджав ноги под себя, сидеть на кресле, дрожа всем телом от страха новой битвы.
На море разворачивается кошмар наяву. Набожные католики-испанцы начинают молиться вслух. Вид корабля неприятеля поражает: разодранные в клочья паруса, обугленные по краям, гнилые доски, потрескавшийся корпус, и все это месиво из досок, некогда бывшее кораблем, объединяет едкая зеленоватая дымка. Капитан флагмана испанцев нервно сглатывает, глядя в подзорную трубу. Когда-то галеон мог затмить своим богатством и красотой солнце, но от былого великолепия остался лишь леденящий душу страх.
– Mierda [42], – выпаливает Матео. На истрепанной носовой фигуре льва гордо реет флаг Компании.
– Открыть огонь! Vamos, vamos! [43]
Флагман первым делает залп. Едва долетевшие ядра даже не пробивают обшивку, лишь оставляют несколько трещин. И эти трещины мгновенно заполняет зеленоватое свечение. Махину не остановить, не свернуть с пути.
– Матерь Божья…
Два брига идут вперед на перехват. Испанская корона не прощает трусости. Суда разворачиваются бортами, тут же обрушивая залп один за другим, но чем больше ядер ударяется об обшивку, тем зеленее и ярче горит под килем гнилого судна.
Вместо ответного залпа неизвестный вражеский корабль, треща изуродованным «брюхом», уничтожает один из бригов искрящимися молниями. Они дробят корабль испанцев не хуже хорошего выстрела из мортир. Второму же бригу везет чуть больше, если вопль боли, выстрелы и звуки рвущейся плоти можно назвать везением. И так не сделав ни единого залпа, гнилая посудина расправляется с испанскими кораблями, одним за другим, ломая их, как копну сухих веток. Один из бригов галеон и вовсе таранит, под весом невиданного нечто тот уходит на дно.
На плаву остается лишь флагман – единственный против дьявольской силы. Нет грохота пушек. Нет предложения вступить в переговоры. За дверью каюты капитана на верхней палубе суетливая испанская речь, громкая ругань матросов, и все подгоняют друг друга. Наперебой слышны молитвы.
Такого не было, когда брат выигрывал. Поэтому Валерия осторожно поднимается из кресла, подходит к стеклянному оконцу в двери и, встав на носочки, выглядывает, чтобы понять, что происходит снаружи.
А за дверью с оконцем преисподняя. Команда мечется, и перед глазами разворачивается то, о чем не расскажет в сказках даже ее грубоватая нянька. Испанка закрывает рот ладонями, чтобы не завизжать. Сквозь палубу, мачты и неизвестно откуда еще просачиваются призраки в обугленных мундирах. Но мозг подсказывает: не призраки – мертвецы. Сожженные трупы в поблекших алых одеждах. Глаза каждого горят зеленым, а кожа – потрескавшийся фарфор, из-под которого сочится черная вязкая дрянь. Кара обрушивается на фрегат. Испанцы сражаются против самой смерти. Кровь напитала половицы. Живые трупы не жалеют никого из них.
Страшно. Валерия труслива, да до такой степени, что, когда ее сестра сбегала, чтобы увидеться со своим возлюбленным, сама она боялась выйти за приоткрытую калитку в саду, чтобы переглянуться с сыном кузнеца, сковавшего однажды для нее невероятно изящный, пусть и железный, цветок. Она всю жизнь была трусихой, тряслась от лая собак, от громких звуков и шума. И вот вокруг нее творится чертовщина.
– My god, porque usted es infinitamente bueno… [44] – лепечет она, когда Juno сотрясается неизвестно отчего.
Девушка, в страхе отпрянув от двери, бросается к креслу и, еле сдвинув его с места, подпирает спинкой дверь. Подскакивая, спотыкаясь о свои же ноги, путаясь в подоле, Валерия забирается под письменный стол, надеясь, что так она себя спасет. Она прежде никогда не видела ничего подобного, да и вряд ли уже когда-нибудь увидит.
Смерть дышит в затылок, ее зловонное дыхание парализует, но из глаз не катятся слезы. Шок сильнее обычных эмоций.
Происходящее нельзя назвать ни боем, ни сражением. Настоящая резня. Беспощадная, несдержанная и неконтролируемая. Кто-то из живых в пылу сражения разбивает масляную лампу, разливая горючую смесь. И вспыхивают размокшие доски.
Juno полыхает, а по палубе медленно движется фигура, опираясь на трость с золоченым набалдашником, держа в другой руке поблескивающий клинок. Мимо мужчины не может проскользнуть ни один испанец, чтобы не получить последний, но все же милосердный удар. Солдаты сражаются долго, но неизбежное всегда настигнет, когда сгорит в пламени надежда, и многие решают опустить оружие, полагая, что это сохранит им жизнь.
Мертвые английские офицеры ставят испанцев на колени. Лязг клинков, крики и вопли стихают. Но мужчина с тростью все еще бредет в сторону каюты капитана.
– Приговор – смерть… – голос звучит хрипло, будто в горле шуршат осколки стекла. Испанцы не понимают языка, но понимают кивок, который отдает силуэт. В то же мгновение спины матросов протыкают клинки призраков.
Остановившись возле двери, мужчина берется за ручку и медленно поворачивает ее то в одну сторону, то в другую. Никакой реакции. Силуэт хмыкает, пока за его спиной выстраиваются выцветшие красные мундиры.
Валерия сильнее вжимается в угол под столом. Она обнимает свои колени и трясется. Что еще может испытывать юная прекрасная особа, неожиданно ставшая свидетелем резни? Что она должна испытывать, увидев собственными глазами, как мертвецы убивают живых? Испанка мечтает, чтобы все это оказалось кошмаром. Всего лишь дурным сном.
Тук. Тук. Тук.
Стучат не у нее в голове, стучат в дверь – уверенно, но вежливо. Валерия все еще сидит под столом, зажимая руками уши. Не дождавшись ответа на любезность, призрак проходит сквозь дверь и кресло. Он окидывает ярко-зелеными глазами каюту, прихрамывая на одну ногу, направляется прямиком к последнему рубежу защиты.
Лезвие шпаги втыкается в дерево, пронзая рисунок, лежащий чуть ли не в центре. И да Коста кусает костяшки пальцев, потому что острие останавливается всего лишь в нескольких дюймах от ее лица. Призрак выдергивает шпагу, подносит к себе поближе, после чего снимает бумагу с клинка.
– Моргана О’Райли?.. Знаешь такую?
Валерию бьет мелкая дрожь. Он не может обращаться ни к кому, кроме нее. Но вылезать и смотреть на нечто не хочется, не хочется и думать, что смерть теперь имеет воплощение и у нее почти человеческое лицо. А мертвец все смотрит на листок и портрет на нем: шпага распорола бумагу на месте левого глаза.
