После этого никаких поводов для волнения у экипажа бомбардировщика не осталось. То, что бомба легла мимо корабля, ни командир, ни штурман, разумеется, не видели.
Вахтенные немецкого линкора весьма бурно отреагировали на спускающийся предмет.
На истошный крик "Аlarm!" оперативно откликнулись ревуны боевой тревоги. Экипаж кинулся занимать места по расписанию — правда, как уже говорилось, он был далеко не полным. Однако именно расчеты зенитчиков на корабле были укомплектованы полностью. Все же Рейх находился в состоянии войны, и возможность воздушных налетов никому не казалась призрачной. Тем не менее ПВО опоздало.
Воющая бомба хлопнула парашютом. Одновременно за ней потянулся оранжевый дымный хвост. Он был отлично виден, хотя сильный ветер старался разметать оранжевые клубы.
К счастью для почтового отправления, у командира ПВО оказалась хорошая реакция. Он успел увидеть, как спускающийся предмет относит порывом ветра в сторону, успел подумать, что для простой бомбы этакое поведение смысла не имеет, и успел выкрикнуть:
— Без команды не стрелять!
Тут же раздался приглушенный хлопок. Что-то тюкнуло по ботинку палубного матроса. Нагнувшись, он увидел маленький стеклянный осколок, торчащий из добротной немецкой кожи.
Матрос снял ботинок и дохромал до ближайшего офицера.
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант, в меня попал осколок.
У лейтенанта цур зее сообразительность имелась.
— В лазарет! Пусть доктор извлечет осколок пинцетом и сохранит. Руками не трогать!
— Слушаюсь, господин лейтенант!
Само собой, доктор достал стекляшку без особого труда. Героический моряк клялся, что его не задело, но врач проявил непреклонность: он осмотрел матроса и, натурально, никаких повреждений в организме не увидел. Осколок же был сохранен.
Таинственный предмет — похоже, не бомба — мирно качался на волнах. Судя по глубине погружения корпуса, вес его был невелик, то есть вряд ли эта штука вообще могла содержать значимое количество взрывчатки. Вахтенный командир принял решение: достать ее и обезвредить. Желающих подцепить "это" якорем-кошкой не нашлось. Все, в том числе офицеры, прекрасно понимали: если тюкнуть металлическим предметом несработавший один раз взрыватель, можно все же устроить взрыв.
В конце концов, спустили катер. В нем разместились минер и боцман. Взрывателя не нашли. Минер лично поднял находку. К его удивлению, оказалось, что весит она не более тридцати килограммов. Уверенность в том, что предмет вообще бомбой не является, подкрепилась сходу замеченным фактом: под сорванным корпусом оказались незабудки в большом количестве.
Вахтенный командир был настоящим моряком. Он не упустил случая высказать свое просвещенное флотское мнение о шутнике, присылающем цветочки настолько необычным образом. Наиболее деликатным из использованных выражений было: "свиноголовый павиан с мозгами, зажаренными в сухарях."
Но поток изысканных словообразований очень быстро иссяк. Между цветиками нашлось письмо, адресованное адмиралу Редеру.
При виде конверта один романтически настроенный (или начитавшийся детективов) обер-лейтенант цур зее предположил, что письмо может оказаться отравленным.
Но германские моряки не зря славились находчивостью. От вахтенного командира последовал целый ряд команд:
— Раздобыть резиновые перчатки! Связаться с гросс-адмиралом по телефону. Организовать доставку письма и перчаток с курьером!
Через какой-нибудь час Эрих Йоганн Альберт Редер, облекши руки в прозрачные хирургические перчатки, читал послание. Он потратил на размышление едва ли полторы минуты. Привычка военного моряка, что вы хотите: в бою долго думать не приходится. Гросс-адмирал принялся быстро набрасывать сообщения и приказы.
— Гюнтер, это сообщение передать рейхсмаршалу Герингу. Всем силам Кригсмарине — повышенная боевая готовность. Отменяются все отпуска! Далее: вот этот приказ размножить, запечатать в конверты и разослать под роспись всем командирам кораблей по списку. Вскрыть по получении сигнала "Альбатрос". Мне же самому срочно ехать в Берлин. Подготовьте машину и охрану.
Гросс-адмирал как раз садился в свой "опель-адмирал", когда примчался взмыленный порученец:
— Герр гросс-адмирал! Вам срочное сообщение от герра рейхсмаршала!
Редер принял бланк радиограммы, прочитал, движением бровей велел подшить документ в надлежащую папку и удовлетворенно кивнул. Геринг когда-то был летчиком-истребителем. И тоже умел думать быстро.
Наиболее интересной была судьба послания, адресованного фюреру.
Надо заметить, что с самого раннего утра все обещало нехороший день, поскольку у Гитлера сразу по пробуждении заболела голова. Таблетка аспирина не помогла. Но твердая воля привела рейхсканцлера к завтраку, каковой был съеден без особого аппетита.
Поскольку головная боль не проходила, фюрер принял таблетку первитина [38]. Через сорок минут ему предстояла речь на стадионе.
Лекарство подействовало. Головная боль не то, чтобы исчезла — просто отступила на задний план.
Полный стадион встретил вождя Третьего рейха восторженным ревом. Гитлера не просто любили — его обожали. Даже привычка к подобной реакции слушателей не воспрепятствовала подъему духа фюрера. И единственным неприятным обстоятельством была все та же головная боль, которая притаилась, но не исчезла совсем.
Речь длилась уже целых полчаса. Для Гитлера это было очень мало; ему частенько случалось говорить и два часа, и больше того, но тут вмешалось внешнее обстоятельство.
Экипаж советского бомбардировщика пребывал в твердом убеждении, что их машину в данных погодных условиях нельзя заметить визуально — и был правы. Штурман готов был поклясться, что радар их не засек — и тоже был совершенно прав. И все же полет чужого самолета оказался замеченным.
Звукометристы, задача которых как раз и состояла в обнаружении чужой авиации, сработали… ну, не сказать "превосходно", скорее подошел бы эпитет "настолько хорошо, насколько это вообще было возможно". Две установки зарегистрировали звук авиадвигателей. По правде сказать, звук был странным, но реакция ПВО была стандартной. Последовало сообщение оперативному дежурному. Одновременно операторы продолжали отслеживать перемещение сигнала от чужака (или чужаков). Определили углы места (он же углы к горизонту) и азимуты. Простейшие расчеты дали координаты. Высота полета нарушителя воздушного пространства составила около одиннадцати тысяч метров.
И все это оказалось ни к чему.
Чужой самолет начал разворачиваться еще до того, как в воздух подняли дежурную четверку истребителей. И сначала звукометрические посты, а потом и оперативный дежурный поняли, что по высоте чужой самолет, какого бы он ни был назначения, недосягаем. Стоявшие тогда на вооружении "мессершмитты" серии Е имели потолок лишь восемь тысяч метров. И тогда последовал приказ: используя те данные, что удалось получить, восстановить маршрут нарушителя, а заодно прикинуть его скорость. И обер-лейтенант, носивший простецкое имя Йоганн и столь же незамысловатую фамилию Мюллер, взялся за дело. Само собой, он не знал, что этот инцидент получит неожиданное и крайне неприятное продолжение.
Первым вой бомбы услышал унтершарфюрер СС Герман Лёйтнер. Он сделал то, что и должен был сделать охранник:
— Бомба! Уводите фюрера!
Охранники свое дело знали туго: Гитлера подхватили и чуть ли не на руках утащили в направлении подвального помещения на стадионе, которое и служило бомбоубежищем. Группа охранников только-только успела скрыться за тяжеленными металлическими дверями, когда вой бомбы оборвался хлопком парашюта.
Нельзя сказать, что власти вообще ничего не сделали ради спасения зрителей. Диктор объявил, что по причине воздушного налета зрелище откладывается, а добрых граждан просят покинуть стадион.
