"Фантастика 2025-3". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Лазаренко Ирина

Йерушу было шесть лет, когда родня решила, что пора поискать музыкальный талант среди сумрачных дарований сына. Так в доме появилась юная волоокая эльфка с лютней, которую повсюду таскала за собой и томно поглаживала по грифу. Поскольку это было ещё до того, как Йеруша начали учить счёту и письму, — он не понял, что эта женщина должна чему-то его обучить, и недоумевал: зачем она взялась в доме? Почему иногда приходит к нему в комнату, чтобы со скучно-требовательным видом разучивать с ним какие-то песенки? Зачем она всё приходит и приходит, если он ненавидит песенки, а ей очевидно неприятно его общество и его тупость, если песенки не желают, чтобы Йеруш их выучивал, если его общение с эльфкой по большей части сводится к её закатыванию глаз и презрительному фырканью?

— Ты всегда можешь просто уйти в эту дверь, — сказал ей как-то Йеруш, подражая строгому голосу отца, которым тот говорил со слугами, и указал на дверь своей комнаты. — Все, кому я не нравлюсь, делают так. Почему ты не сделаешь так?

Волоокая эльфка хмыкнула и правда вышла в дверь, громко ею хлопнув. Позднее пришёл отец и сердито разъяснил Йерушу разницу между слугами и учителями — отец очень сердился, что сын не понимает этой разницы, ну и подумаешь, что ему забыли её объяснить раньше, сам должен был догадаться, уже не маленький! Из слов отца Йеруш наконец уяснил, что эльфку нарочно пригласили быть в доме, чтобы учить его, бестолочь, музыке и танцам, без которых не проходит ни одно торжественное мероприятие городского уровня, а бывать на таких мероприятиях обязан каждый, кто желает принимать деятельное участие в жизни города.

Йеруш не желал принимать никакого участия в жизни города, но знал, что говорить об этом — очень плохая идея. Ведь его судьба, судьба единственного наследника средней ветви рода Найло, предопределена: он посвятит свою жизнь банковскому делу, и, значит, должен будет участвовать в торжественных мероприятиях, а значит, обязан уметь танцевать и разбираться в музыке. А значит, Йерушу требуется учитель, который поможет ему постичь музыкальные премудрости, как бы это ни было сложно с таким «сомнительным материалом».

Далеко не сразу Йеруш сообразил, что сомнительным материалом отец называл его, а не музыку волоокой эльфки.

— Учительница музыки, тоже мне, — ворчала няня, которая у Йеруша тогда ещё была — немолодая палкообразная эльфка, в извечном глухом сером платье и с такими же глухими серыми глазами. — Сказала б я про таких учительниц. Ха.

Йерушу казалось, что редкие, но мучительные пытки музыкой не прекратятся никогда, однако на самом деле эльфка продержалась в доме недолго, едва ли пару месяцев, и Йеруш точно не знал, почему она пропала. Помнил только большой скандал родителей, в ходе которого мать разбила несколько тарелок и бросила в отца кочергу, а потом из ворчания няни Йеруш заключил, что тарелка и кочерга имели какое-то отношение к исчезновению его учительницы музыки. Йерушу было всё равно — он просто радовался, что никто больше не терзает его уши звуками и не говорит слов, смысла которых он не в силах понять, — вроде «такт, ритмика, размер». Редкие уроки были для него сущим мучением: Йеруш легко запоминал тексты песен, но не понимал, как слова можно петь и при чём тут какие-то такты и ритмики. Музыка существовала в каком-то отдельном смысловом пузыре, обособленном от Йеруша.

…Он нашёл себя, крепко вцепившимся в собственные волосы — он крепко стиснул и тянул назад две пряди надо лбом. Чувствовал, как кожа на лице натянулась, как уголки глаз уехали вверх, словно в полуулыбке, и понимал, что эта полуулыбка глаз жутко диссонирует с болезненно перекошенным ртом. Медленно разжал пальцы, сделал один резкий выдох, другой, выгоняя из лёгких запах детской комнаты, канифоли, потрёпанных бумаг, исписанных нотами. Запах не хотел выгоняться, и Йеруш стал исступлённо тереть нос рукавом.

— Найло! — звал его Илидор, как будто издалека, из какого-то другого леса или другого места, или другого времени. — Ну не убивайся ты так, ты же так не убьёшься! Я больше не буду петь со жрецами!

Наверняка в детстве, когда Илидор попадался на какой-нибудь мелкой шалости, он точно так же таращил честнейшие золотые глазища на драконью воспитательницу Корзу Крумло и обещал, что больше так не будет. Про себя, разумеется, добавляя что-то вроде «когда ты смотришь».

Йеруш наконец выгнал из носа запахи, сопровождавшие когда-то его первые уроки музыки, и с силой потёр уши, чтобы окончательно убрать из них следы давно отзвучавших голосов. Посмотрел на Илидора раздражённо.

— Мне кажется, то, что ты выбрался из гномских подземий, — просто случайность! И не давай мне повода назвать эту случайность досадной, дурацкий дракон!

***

Жрецы до заката выгуливали по окрестностям котулей и людей-старолесцев, пели вместе с ними, рассказывали бесконечное множество историй о славных деяниях Храма в разных землях, вместе собирали и готовили еду, а потом устроили какие-то весёлые игрища — с вырубки доносились их отзвуки. Илидор, хотя и был рад, что Храм принял его под своё крыло, с большим облегчением убедился, что от него не ожидают участия в игрищах и гульбищах.

Он не был готов к настолько тесной дружбе. Возможно, слишком привык быть ничьим.

Сиренево-синий закат опускался на озеро, подсвечивал потусторонне-голубоватым светом два недоразвитых кряжича, которые угораздило прорасти в воде. Тощие, малорослые, почти лишённые листьев, они стояли в темнеющем озере, свесив ветки, и грустно поскрипывали вслед уходящему дню.

Храмовники и котули ужинали на вырубке, туда же позвал Илидора посланный Юльдрой парнишка. Спустя некоторое время дракон вернулся с задумчивым лицом и двумя толстыми лепёшками — для себя и для Йеруша. Они поужинали на границе подлеска в виду палатки Йеруша — съели лепёшки и остатки наловленных днём прыгучих грибов.

Сейчас здесь, на поляне у синего озера, сделалось просторно, тихо и спокойно, только Мажиний, сын Дакаты, ходил по берегу в закатанных до колена штанах и собирал в корзину самых маленьких хорошечек. Любопытные юные растения разбежались кто куда и увлечённо совали побеги в воду, покрашенную закатом в фиолетовые и сине-красные цвета.

Время от времени Мажиний издавал залихватский горловой вопль, подзывая старших хорошечек:

— Хий-йя! Хий-йя! Уо-о-у! Уо-о-у!

— Что он делает с этими растениями? — спросил Илидор. — Они для чего-то нужны?

Йеруш тыкал в костёр тонкой веточкой, на которой запекали грибы, и веточка от этого окрашивалась в разные цвета, что было довольно забавно.

— Мажиний? Да вроде просто возится с этими штуками и всё, — пожал плечами Йеруш. — Вот помнишь цветники в посёлках Чекуана? Ни для чего не нужны, просто кому-то нравятся цветы и кто-то любит с ними возиться. По-моему, вот так и хорошечки у Мажиния — вроде клумбы. Хочется ему таскать эти штуки туда-сюда, укрывать на ночь от холода и выстраивать по росту.

— Они странные.

— В этом лесу всё странное, Илидор. Хорошечки. Котули. Рохильда.

Йеруш отбросил палочку и улёгся на земле, закинув руки за голову.

На берегу озера старшие хорошечки, услышав зов Мажиния, замирали в складках местности, поджимая жгутики, но, по мере того как Мажиний продвигался вдоль берега дальше и его зов раздавался ближе, растения покорно покидали свои убежища и семенили на голос. Плеск воды, плюханье хорошечек и зов Мажиния разлетались далеко-далеко над гладью тихого озера.

— И пусть частица отца-солнца в нашей груди рдеет чистым пламенем в ожидании нового дня, — голос Фодель вплёлся нежным колокольчиком в закатный вечер.

Йеруш мимолётно поморщился. Илидор выпустил его руку, улыбнулся и закинул голову, чтобы проследить, как жрица идёт к озеру от вырубки, такая воздушно-потусторонняя в своей струистой голубой мантии. Как будто лесной дух плыл к берегу, чтобы проводить ещё один день и позаботиться, чтобы за ним пришёл следующий.

Одна маленькая хорошечка отбилась от стада и невесть как умудрилась забрести к тлеющему кострищу так далеко от воды. Илидор обнаружил хорошечку, когда она ткнулась ему в ладонь прохладным жгутиком и попыталась вскарабкаться по пальцам, высоко поднимая корненожки.