— Кто? — ответила Эвглин вопросом на вопрос.
— Ваше платье, — Харвис видел только груду белого шелка, которую продавщицы несли в примерочную. — Мне его не показали.
Эвглин задумчиво посмотрела куда-то в сторону. Наверняка она, как и все девушки, мечтала о свадьбе — и хотела выйти замуж за любимого человека. Но судьба взяла и подбросила ей выбор: либо тюрьма, либо брак с самым страшным колдуном в истории Эльсингфосса. Вот и думай, как тут быть.
— Да, оно красивое, — наконец, откликнулась Эвглин. — Знаете, это даже странно. Но у нас свадебные платья тоже белые. Казалось бы, разные миры, а традиции одинаковые.
— Почему бы и нет? — улыбнулся Харвис. — Люди ходят на ногах, а не на руках. Свадебное платье белое. Это правильно.
Эвглин рассмеялась, и Харвис надеялся, что ей действительно стало хоть немного спокойнее и легче.
— Вы хорошая девушка, Эвглин, — произнес он. — Вы мне нравитесь.
Эвглин посмотрела на него, и Харвис тотчас же добавил:
— Не надо говорить из вежливости, что я тоже хороший и тоже вам нравлюсь, — он улыбнулся и произнес: — Мы оба чувствуем неловкость, вот что важно. Там, на юге, все действительно казалось другим.
Эвглин опустила голову и негромко усмехнулась.
— Вам тоже не по себе, правда? — спросила она.
— Не по себе — это мягко сказано! — воскликнул Харвис. Они вышли к прудам и неторопливо поднялись на один из мостиков. Отцветающий темновишник сыпал розовыми лепестками цветов, внизу, в воде, толпились красные и золотые карпы, выпрашивали угощение. — Я, признаться, почти забыл, каково это — ухаживать за девушкой. А потом вы свалились с дракона мне в руки.
Чтоб как-то отвлечься, он взял с перилец оставленный кем-то ломтик хлеба и принялся крошить его в воду. Эвглин задумчиво смотрела, как карпы бодают лбами друг друга, пытаясь отбить лакомство у соперников.
— Я буду вам хорошей женой, — сказала она. — Я буду стараться.
Эвглин была права. Там, в Приграничье, все было намного проще. А сейчас розовые лепестки путались в ее волосах и сыпались на веснушки, покрывавшие плечи — и Эвглин этого не замечала, полностью погруженная в свои мысли.
— Я не сомневаюсь, — мягко сказал Харвис. Протянув руку, он сорвал с ветки один из цветков, который еще не растерял лепестки, и свернул его, отправив в тоненький стебелек одно из личных заклинаний. Спустя несколько мгновений в руке Харвиса уже лежало изящное золотое колечко с розовыми бриллиантами.
Он вздохнул, решаясь, и, опустившись на одно колено, взял Эвглин за руку. Девицы, стоявшие на соседнем мостике, дружно ахнули и о чем-то защебетали. Ну и дьявол с ними. Пусть жизнь гонит Эвглин палкой в ненужный и нежеланный брак — он, Харвис, должен сделать все так, как надо.
— Эвглин, — произнес Харвис, глядя в ее растерянное лицо. — Вы выйдете за меня замуж?
Девушка оторопело смотрела на него, и Харвис понял, что она готова расплакаться.
— Я люблю вас, — промолвил он и не соврал. — Я обещаю, что вы никогда не пожалеете о своем согласии. Нас обоих сейчас пугает наше будущее, но я готов развеять ваши страхи.
Харвис умолк, понимая, что говорит не то и не так. Он умел выступать с кафедры в лекториях Эльсингфосской академии, он умел доказывать свою точку зрения непробиваемым идиотам Ученого совета, но вот с объяснениями в любви у него всегда было туго. Сколько лет прошло с его последнего признания? Не то пять, не то восемь.
На его руку упала капля — Эвглин все-таки заплакала.
— Да, — едва слышно промолвила она. — Да, Харвис, я согласна.
Кольцо скользнуло на ее палец и село на нем, как влитое. Эвглин удивленно вскинула брови и смущенно улыбнулась: этого она точно не ожидала и зачарованно залюбовалась игрой света в прозрачной глубине камней.
— Такова наша традиция, — объяснил Харвис, поднявшись. — Жених надевает кольцо своей невесте за день до свадьбы.
— У нас не так, — Эвглин смахнула слезинку, и Харвис всем сердцем почувствовал, насколько она растрогана. — У нас… в общем, по-другому.
Она не договорила. Харвису, конечно, было интересно, каковы традиции в иных мирах, но он прекрасно знал, что еще успеет об этом послушать. Губы Эвглин оказались очень теплыми и мягкими, слегка солеными от недавних слез, а она сама, прижатая к Харвису порывистым резким движением, застыла от неожиданности, и Харвис испугался, что все испортил.
Но Эвглин все-таки справилась с волнением и ответила на его поцелуй. Теперь в ней снова ожила та решительная дерзость, которая так влекла Харвиса: девушка прильнула к нему всем телом, и движения ее губ и языка были настолько невинными и одновременно порочными, что у Харвиса кровь застучала в ушах. Неудивительно, что принц предложил Эвглин стать его любовницей. До ссылки он имел славу знатока женщин и сразу почуял в ней этот страстный внутренний огонь.
«Не отдам, — подумал Харвис. — Никому и никогда не отдам».
И он не знал, что Эвглин с трудом сдерживает дрожь.
Когда Харвис опустился на колено, Эвглин поняла, что обратной дороги нет. Конечно, она не тешила себя напрасными надеждами, прекрасно понимая: вынужденного брака не избежать. Харвис был к ней добр, он мог вернуть ее домой — и в то же время Эвглин боялась его. Когда они проходили через артефакт в королевских дверях, то страх, притихший было в Приграничье, ожил снова.
Они вернулись туда, где Харвис был самым страшным колдуном своего времени — и это признавал сам король. Все, что рассказывалось о нем на посиделках в общежитии, не было байками. Он летал на метле, он умел поднимать мертвых богов из самых глухих и темных чащ, он знал, как зачаровать неупокоенных духов — и он сейчас целовал Эвглин с такой трепетной нежностью, что она чувствовала себя невесомой, пушинкой, готовой взлететь.
Это был какой-то жуткий восторг. Эвглин казалось, что она стоит на краю обрыва и готова раскинуть руки и сорваться вниз. И пусть там ее ждут только скалы — какое-то время она будет летать.
— Я согласна, — завороженно повторила он. Харвис мягко погладил ее по щеке тем ласковым жестом, который вряд ли можно ожидать от такого, как он. Эвглин прикрыла глаза, пытаясь унять внутренний трепет.
— Вот и хорошо, — негромко откликнулся Харвис. — Эвглин, у нас будет замечательная жизнь, вот увидите.
Потом они так же неторопливо пошли к выходу из парка, и Эвглин вдруг поймала себя на том, что смотрит на Харвиса и чувствует не только страх, но и жалость. Одинокий, отделенный своим ужасающим даром от остальных, он был лишен самого обычного человеческого тепла и участия, и Эвглин вдруг стало холодно, когда она представила, каково это — жить, когда ты внушаешь только ужас.
— Вряд ли вы будете мне помогать, — сказала Эвглин, когда парк остался позади, и они вышли на беззаботную улочку, ведущую к дому Харвиса. Горожане обрадовались солнечному дню и предпочли проводить время на улицах, а не дома. Все ресторанчики выставили на улицу раскладные столы и стулья и раскрыли полосатые зонтики, и официанты сбивались с ног, разнося заказы, на углу уже устроился маленький оркестрик, бодро наигрывая что-то, отдаленно похожее на вальс, и мороженщик, толкавший свою тележку, бойко нахваливал лакомый товар. Даже дождливое лето все равно оставалось летом.
— Это еще почему? — удивился Харвис. Эвглин сразу же поняла, что не должна была заводить об этом речь, но и молчать было слишком тяжело.
— Потому что я хочу вернуться в свой мир, — ответила она. — А вам, я чувствую, не захочется меня отпустить.
Харвис устало усмехнулся. Она была права.
— Я буду тосковать, — признался он. — Мне будет без вас очень грустно, это правда, — он посмотрел на Эвглин и предположил: — Но, возможно, вы не захотите возвращаться, — он осекся, словно понял, что выдал себя, и тотчас же добавил: — Я в любом случае найду способ открыть проход между мирами в безопасном месте. У меня уже есть пара идей.
— Какие? — нетерпеливо спросила Эвглин.
— Когда появляется проход, то он повреждает артефакты, — сказал Харвис. — Помните, в Приграничье он выбил несколько перед дождем?
