Как бы там ни было, я решил принять этот совет то ли галлюциногенного, то ли настоящего «ловца», облегчающий мне проблему дальнейшего выбора в отношении Пугачёвой. Так легче, думать, будто за тебя решает кто-то другой, намного более мудрый, которому можно смело довериться. Ну, подкину Алке одну вещицу, опять же, лишь с целью собственного возвеличивания, мне же кровь из носу к декабрю 79-го нужно набрать достаточно известности, чтобы к моим словам начали хоть немного прислушиваться, а не посылали сразу на три буквы. С этими мыслями и уснул.
Проснулся, когда мои, уходя на работу, хлопнули дверью. На улице солнце, градусник за окном показывает минус 11. На календаре — 15 января, практически середина зимы. Попив чаю с бутербродами, я задумался над выбором произведения. Легче всего взять что-то из того, что Пугачёва ещё не спела, но должна спеть. А что первым делом приходит на ум? Правильно, «Миллион алых роз», которую я бубнил себе под нос, прежде чем Стефанович обратил на меня внимание. Вот только музыку Паулс сочинил уже давно, в начале 70-х, кажется, под неё исполнялась какая-то песня на латышском. Что там ещё на подходе? А на подходе молодой композитор Игорь Николаев, который приедет в начале 80-х покорять Москву. И прежде всего подаренным Пугачёвой хитом «Айсберг». Ну не то чтобы это святое, но на него у меня не поднималась рука, эта песня для Николаева — шаг в новый мир, первая ступень, получается, я могу выбить её у него из-под ног. Понятно, с его талантом он всё равно не затеряется, но именно эта песня стала для него тем самым трамплином.
Если только взять что-то из более позднего… «Паромщик» была бы в самый раз, но её сначала вроде как пел Леонтьев, а первоначальный текст о паромщике, ветеране войны, написан как раз где-то в эти годы. Хотя я и слова самой песни помнил через пень-колоду. Тут можно так вляпаться — потом не отмоешься.
А вот из более позднего мне нравилась ещё одна вещь Николаева — «Две звезды». Я взял в руки гитару, и стал бренчать, напевая негромко, оберегая связки:
В небе полночном, небе весеннем
Падали две звезды.
Падали звезды с мягким свечением
В утренние сады…
Только и нужно было, что обновить воспоминания. В своё время подбирал аккорды, сейчас пришлось их вспоминать. Слова я вообще прекрасно помнил, в своё время ходил и напевал песню до тех пор, пока поташнивать от неё не стало.
Решив, что не фиг откладывать дело в долгий ящик, оделся и направился в «кулёк». Поймав на перемене Вальку, попросил изыскать возможность после уроков подойти в училище, где я попрошу завхоза открыть на часочек актовый зал. Сам же в ожидании Валентина туда и направился, заодно решив пообщаться с ребятами из моей группы, по которым даже немного соскучился. Там тоже пришлось дожидаться звонка на перемену. Парни вывалили из класса литературы в коридор, и тут же понеслось:
— О, Макс, здорово! Как твои рёбра? Когда на учёбу?
Пока отвечал на обрушившиеся на меня вопросы, из кабинета вышла Верочка. Увидев меня, смутилась, но лишь на мгновение.
— Здравствуйте, Вера Васильевна!
— Здравствуй, Максим! Тебе же вроде прописан постельный режим?
Постельный… Я вспомнил, как мы с ней едва не устроили этот режим на двоих, и чуть не прыснул со смеха. Хотя, чего уж тут смешного… Чуть не спалились, да и нерастраченная, так сказать, энергия потом долго требовала выхода, ночью, лёжа в кровати, чуть вручную клапан не открыл, сдержался в последний момент.
— Не то что постельный, — говорю я, — просто рекомендовано лишний раз больной бок не тревожить. Так что я передвигаюсь аккуратно, и обнимать себя не разрешаю.
Показалось, или в её взгляде что-то промелькнуло? Что-то такое. Что заставляет сердце мужчины биться учащённо? Наверное, показалось. Не пойму, как этот старлей или капитан мог бросить такую женщину?! Да её охранять надо, как зеницу ока, а не бросать. Кого он там встретил, Клаудию Кардинале или Брижит Бардо? А может, саму Ирину Алфёрову?
Проводив Верочку взглядом, я попрощался с парнями и отправился искать завхоза. Тот моему появлению тоже удивился, но ключ от актового зала и каптёрки всё же выдал.
Аппаратура и инструменты, кроме ударной установки, лежали как раз в каптёрке, и это правильно, так как в актовом зале периодически проводятся разные мероприятия, включая недавнюю новогоднюю тусовку, в разгар веселья могут и повредить ненароком. А то и вовсе у кого-то хватит ума под шумок прихватить что-то домой, камер-то видеонаблюдения нет, ищи потом ветра в поле.
В ожидании Валентина вытащил из каптёрки пульт, подключил гитару, пока большего и не надо. Была бы акустическая — так бы сыграл, но она у меня дома лежит. А приглашать Вальку в нашу коммуналку мне что-то стрёмно, тем более до железнодорожного училища ему ходу всего пять минут.
Валентин появился в половине третьего, я ему объяснил ситуацию, взял в руки гитару и, негромко подпевая своим ломающимся голосом, стал наигрывать мелодию разбитой на два голоса песни. Басист сидел с ручкой и тетрадкой в руках, кивая и одновременно на ходу записывая ноты, иногда останавливая меня с просьбой сыграть тот или другой отрывок заново. Заход, куплет, припев, за экватором песни соло на гитаре (эх, нам бы нормальную «примочку»), стараюсь в целом придерживаться оригинальной версии Николаева, но, как мне кажется, допускаю некоторые вольности, на мой взгляд, отнюдь не портящие гармонического строя композиции.
— А хорошая вещь, — сказал Валентин после того, как мы наконец закончили. — Ты правда для самой Пугачёвой это сочинил? Может, и мы это будем исполнять? Тоже дуэтом, парень и девушка?
— Посмотрим, — вздыхаю я.
Мне тошно от презрения к самому себе, но, наверное, это тот случай, когда ради большего приходится жертвовать малым, наступать на горло собственной песне. Вернее, чужой, если уж на то пошло. И боюсь, одной песней тут не отделаться. Впрочем, что сейчас загадывать, эту бы пристроить.
В любом случае, теперь на повестке дня — регистрация авторских прав. А то знаю я этих эстрадников, отожмут песню и скажут, что так и было. Нет, ну может и не отожмут, но рисковать что-то не хочется. И без того гадко на душе, а так будет ещё гаже. Ещё раз извините, товарищ Николаев. Адрес, который мне давал Гришин, у меня сохранился, по нему и оправлю оригинал нот и текста. А копия полетит на адрес Стефановича. Жаль, не хватило наглости выпросить у него ещё и номер для связи, всё же хочется знать дальнейшую судьбу произведения. Вдруг почтальонша не донесёт письмо, вдруг он его выбросит в мусор, даже не открывая конверт? Да мало ли этих вдруг…
Песня, конечно, не пропадёт, по-любому сами малость раскрутим, дуэт сделаем из Вальки и, к примеру, Ленки, к которой он неровно дышит. Наша клавишница обладает, пожалуй что, меццо-сопрано, но не уверен, что она осилит две октавы, как Алка. Так нам бы хоть демо-версию, так сказать, записать, чтобы было понятно, что это наше и ничьё иное.
Об этом и говорю Валентину, тот, подозреваю, в глубине души рад моему предложению донельзя, но внешне эмоции выражает одобрительным кивком:
— Почему бы и нет, можно попробовать. Главное, чтобы Лена согласилась.
— Согласится, куда она денется, — успокаиваю я басиста.
— Кстати, может, начнём уже понемногу репетировать, а? Хотя бы вот эту вещь? А потом сразу и запишем на маг.
И правда, надоело дома сидеть до чёртиков, может, Бузов не станет возражать против репетиций?
Вот, лёгок на помине! Дверь приоткрылась и в щель пролезла сначала голова директора, а следом и он сам.
— Здравствуйте, Николай Степанович!
— Здравствуйте! — чуть потише, чем я, приветствует директора Валентин.
— Привет, привет… А я иду по коридору, слышу — музыка доносится, дай, думаю, загляну. Как твоё самочувствие?
— Да ничего, заживает ребро, завтра как раз на рентген. Соскучился по училищу, я же здесь себя даже комфортнее чувствую, чем дома, — немного преувеличиваю я, но вижу, что Бузову нравится.
