"Фантастика 2025-101". Компиляция. Книги 1-34 (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

А раз так, то он просто обязан быть в списке посетителей Беляковских верфей.

Теперь оставалось решить, что мне с этим моим открытием делать. И пока я соображал, с кем поделиться своими соображениями в первую очередь — с майором Лахвостевым или со старшим губным приставом Поморцевым, до меня наконец-то дошло, что делиться ими вообще ни с кем не надо, а вот выбросить в помойку для негодных мыслей будет самое то. Я тут что, самый умный, что ли? Неужели губные сами до такого не додумались? Да если и не додумались даже, проверка списка посетителей входит в стандартный набор действий при расследовании убийства. Но почему о ней ничего нет в деле?

Так и этак прикинув, я пришел к выводу, что в деле она наверняка упоминается, но в еще не просмотренных мною бумагах. Скорее всего в тех, что подшиты уже после объединения всех дел в одно, то есть после четвертого убийства. Оставалось не забыть об этом, когда доберусь до нужной укладки…

Последующие события, однако же, убедительно показали, что до не то что до нужной, а и просто до следующей укладки с бумагами доберусь я ох как не скоро. Началось с того, что майор Лахвостев привлек меня к проверке качества провианта как непосредственно на войсковых складах, так и в амбарах Больших провиантских складов, закрепленных за военными. И это оказалось просто что-то с чем-то… Мне и слышать-то не приходилось о таких ухищрениях, зато я понял, почему ничего не нашли при предыдущих проверках. Понимаете, когда развязывают мешок с мукой и берут пробу сверху, как это делалось при обычных проверках — это одно, а когда содержимое мешка пересыпают в ларь, а потом постепенно небольшим совком засыпают обратно в мешок — это уже совсем другое. Тут даже на глаз было заметно, что ближе к дну мешка его содержимое отличается от того, что ближе к горловине. И отличается, прошу заметить, не в лучшую сторону. То же самое относилось и к овощам, и к крупам, и к гороху с фасолью, и даже к соли. В каких-то мешках соотношение нормального и ненормального содержимого было хуже, в каких-то лучше, а в иных и вообще только качественный провиант имелся, но в общем и целом назвать Маркидонова добросовестным поставщиком, а Бразовского добросовестным приемщиком после такого не рискнул бы никто.

Обыск в доме Бразовского, в чем мне опять же пришлось поучаствовать, дал казне прибыток в тринадцать тысяч рублей — именно столько было изъято денег в золоте, серебре и ассигнациях. Окончательной названная сумма казенного дохода не являлась — изъятые ювелирные изделия требовали отдельной квалифицированной оценки.

Сам Бразовский на допросах поначалу пытался списать происхождение негодного провианта на те самые мелкие партии от других поставщиков (так вот для чего он это делал!), но подсчет количества провианта, в той или иной степени непригодного в пищу, показал, что его пусть и ненамного, но больше общего количества, поставленного иными продавцами.

Допроса под заклятием капитан тоже дождался. М-да, зрелище не для слабонервных. Когда взрослый крепкий мужчина плачет и, пуская слюни и сопли, еще и сам растекается по стулу, так и норовя с него сползти, смотрится это мерзко и отвратительно. Тем не менее, в убийстве Маркидонова Бразовский так и не признался, хотя и поведал, что ругался с купцом, выспаривая себе взятки побольше тех, что предлагал ему Степан Селиверстович…

Вся эта эпопея затянулась аж на месяц с небольшим, а дальше все пошло одно за одним. В самом начале ноября наступила зима — ударили морозы и лег снег. И не успели мы привыкнуть к этакой напасти, как добавилась еще одна, куда более неприятная — пятнадцатого ноября шведы объявили войну и вторглись в пределы Русского царства.

Глава 9. Про скрытных, умных и честных

Ох, Лахвостев! Ох, Семен Андреевич!! Ох, господин майор!!! Сколько ж мне еще все это терпеть?! На войну, что ли, сбежать от тебя? Тем более вот она, война-то, рядышком совсем, только руку протяни…

Что это я так распричитался? Да заездил меня мой начальник в хвост и в гриву! Дважды оконфузившись на моих глазах — с предсказанием сроков начала войны и с допросом Бразовского — майор Лахвостев поступил так, как на его месте поступил бы практически любой начальник: решил загонять нижестоящего свидетеля своих провалов до такой степени, чтобы у того не оставалось ни времени, ни телесных и душевных сил злорадствовать по поводу начальственных неудач. И пока Бразовский отлеживался на госпитальной койке, Лахвостев взялся за меня всерьез. Для начала господин майор объявил мне, что я должен по-настоящему понимать работу губных и посоветовал старшему губному приставу Поморцеву почаще отправлять меня на следственные действия вместе с его подчиненными. Поморцев, может, и не горел желанием допускать какого-то непонятного прапора к своим делам, но в данном случае предпочел посчитать совет царского контролера приказом — так, для собственного спокойствия. А мне за это его спокойствие пришлось платить тем, что почти ежедневно я полдня мотался по городу, вкушая в полном объеме все «прелести» местной зимы, когда к холоду добавляется пробирающий до самых костей мерзкой сыростью ветер с моря. Удовольствие, прямо скажу, весьма и весьма сомнительное.

Еще более сомнительным оное удовольствие смотрелось из-за своей крайне низкой результативности. Занимались мы поисками не выявленных до сих пор свидетелей в деле об убийстве Буткевича, для чего обходили все окрестные дома, опрашивая их жителей, и пока что так никого и не нашли. Оно и понятно — мало того, что губных тут побаиваются, а, стало быть, не особо и любят, так здешняя публика из-за бедности еще и привыкла жить сегодняшним днем, а потому не только о завтрашнем почти не думает, но и вчерашнего не помнит. А уж вспомнить что-то, что они видели больше месяца назад, этим людям, похоже, вообще не по силам.

Периодически сдергивал меня Лахвостев и на работу по делу об убийстве Маркидонова, в основном тоже в виде стаптывания сапог. Ну и до кучи, никто не снимал с меня обязанности читать дело и отмечать в нем интересные места, чем мне приходилось заниматься те полдня, что я не материл про себя здешнюю погоду. Тут тоже радоваться было особо нечему — дело об убийстве фон Бокта я дочитал, но ничего полезного там не нашел, за исключением тех несчастных крупиц, о которых уже говорил.

Да и военные новости, служившие фоном для всего вышеназванного, оптимизма не прибавляли. После ожесточенного сражения под Выборгом шведы заняли город и двинулись вдоль железной дороги Выборг — Усть-Невский. Наша Северная армия, потрепанная под Выборгом, отступала. Отступала медленно, тормозя продвижение врага мелкими контратаками и разрушая железнодорожное полотно, но все-таки пятилась назад. Что же до войны на море, то появления шведского флота у Котлиной крепости [1] кто-то ожидал чуть ли не со дня на день, кто-то — только по весне, но и те, и другие уверяли, что крепость окажется шведам не по зубам и ни десанта прямо на городские набережные, ни бомбардировки с моря опасаться не стоит. Однако же в любом случае перевес пока что был на стороне неприятеля. Вот на таком не шибко радостном фоне я взялся за изучение дела об убийстве купца Венедикта Павловича Аникина. Здесь, как и с убийством фон Бокта, тоже складывалось впечатление об исключительной рисковости маньяка — все же чтобы убить человека на открытом и хорошо просматриваемом месте, надо иметь совершенно особый склад характера. Однако же изучение плана места преступления, имевшегося в деле, а также описания этого самого места говорило о том, что не все тут так просто и однозначно.

Во-первых, пустырь за Макарьевым рынком действительно был пустырем. От слова «пусто», если кто еще не понял. Ходили по нему только те, у кого имелась надобность попасть на рынок из домов на левом берегу Капитанского канала и обратно, а кто ж пойдет на рынок ближе к ночи? И кто пойдет через пустырь после сильного снегопада? Опять же, что эти дома, что сам рынок выходили на пустырь своими задами, так что заметить, что там на пустыре происходит, тоже было особенно некому. Оставался, конечно, вопрос, какого черта забыл в таком месте купец, входивший во вторую сотню городских мастеров купли, продажи и выгодных денежных вложений, и, как я был уверен, именно правильный ответ на этот вопрос и должен был бы привести к раскрытию убийства. Ответ, кстати, в деле тоже имелся, но не получалось считать его полным, а потому и правильным. По словам приказчиков, Венедикт Павлович имел привычку назначать в подобных местах встречи своим особо доверенным людям с таким расчетом, чтобы его к ним доверие для всех других оставалось тайным. Что это за доверенные люди и с кем именно мог встречаться Аникин на том пустыре, никому из его работников знать не полагалось. Хм, вот интересно, откуда такая таинственность? Что за скрытыми даже от своих приказчиков делами занимался Аникин — коммерческим шпионажем, защитой от коммерческого шпионажа или какими-то незаконными махинациями? В любом случае, маньяку тут ничего не грозило — никто не мог помешать ему или даже просто его увидеть. Тоже вопрос: знал ли сам маньяк об этом? Или до сих пор считает, что ему крупно повезло?