– Мне удалось выяснить, что после шести часов вечера городские ворота закрываются. Местные всё ещё вспоминают прошлое и боятся повторения.
– Да, не помешало бы и некоторым другим учитывать досадные оплошности, – деловито заявляет Харон. Он идёт впереди, как проводник, пока Бентлей и Валерия отстают от него на добрых два шага.
Не многие учатся на своих ошибках, и камень брошен, безусловно, в сторону Кеннета. Лорд пропускает фразу мимо ушей, предпочтя вместо словесной баталии присмотреться к местным. Обычные люди, совершенно не отличающиеся ничем от людей в Англии. Переговариваются, шумят, живут и не обращают внимания ни на кого вокруг.
– Расскажите про своего отца, Валерия. Чего нам ожидать от встречи с ним?
– А? – Валерия склоняет голову набок, закусывает нижнюю губу, но быстро одёргивает себя. – Мой отец самый обычный человек. Он, бывает, может вспылить, но у него не такая горячая натура, как у Матео.
– Вашего старшего брата?
– Да, верно. Он такой у нас один, – Валерия крепче обхватывает руку Бентлея. – Отец спокойный, совершенно. А ещё он очень любит таких людей, как вы. Я уже когда-то вам говорила, что вы делец. Смогли бы найти общий язык с моим отцом. В родной Испании он занимался торговлей, снаряжал корабли и отправлял их за кофе, специями и пряностями. Прямо как вы.
Бентлей сдерживает самодовольную ухмылку. Держать у себя несколько десятков ост-индцев [69] совершенно не равно содержанию парочки торговых шхун. Он был молод, когда стал частью компании, и не намерен терять всё, что было на ней заработано. По правде, он гордится этим своим достижением как единственным стоящим. В сущности, только оно и формирует его личность как таковую.
За спиной остаётся широкая триумфальная площадь с несколькими пустующими ротондами [70]. Харон, как самый бесцеремонный, останавливает приятного вида немолодую пару, перебрасывается с ней парой фраз, а затем объявляет, едва те отходят подальше:
– Прямо и вон туда. – Колдун взмахивает рукой. – Там дом, что нам нужен.
Кеннет присматривается, Валерия тоже вытягивает шею. От резиденции губернатора лорд ожидал ни много ни мало, но всё же роскоши. Даже в Нассау всё кричало о состоятельности губернатора. Здесь же дом обнесён лишь низким забором и у ворот дежурит караул – два солдата скучающе зевают. Бентлей поправляет на горле платок.
– Пойдёмте. Сделаем сегодня одну юную леди самой счастливой на свете.
Харон реагирует на слова усмешкой, Валерия – благодарной улыбкой. Их маленькая процессия из четырёх человек подходит ближе к воротам. И тогда уже Спаркс оттесняет мага, лишь бы тот не маячил перед глазами резко выпрямившихся караульных. Разговор оказывается коротким и быстрым. Один из солдат отправляется за мажордомом, и уже через пару мгновений низкий темнокожий мужчина вежливо приглашает их переступить порог чужого жилища. Речь его стройная, серьёзная, ещё бы Бентлей понимал, что говорят. Интонация может сообщить многое, однако не в этом случае. Кеннет не демонстрирует свою беспомощность, но да Коста шепчет:
– Он говорит, что нас скоро примут. Что papi как раз закончил принимать у себя капитана Алонсо.
Бентлей коротко кивает. Они оказываются в широком и просторном вестибюле, пол которого уложен крупной плиткой. Вдоль стен выставлены всевозможные кушетки и низкие диваны, обитые нежно-зелёным сукном. На диванах лежат аккуратные подушки с небольшими кисточками. Но здесь они не задерживаются, доходят до лестницы в углу и поднимаются на второй этаж.
– Это прихожая, – добавляет да Коста. – Здесь мы останемся дожидаться прихода губернатора.
Мажордом смиряет Валерию насторожённым взглядом. Никому не понравится, что за спиной переговариваются, особенно на чужом языке, но да Коста не придаёт этому значения. Она осматривается, её глаза блестят, а лицо сияет. Конечно, девушка впервые видит этот дом, фламандские ковры на полу и на стенах, картины и серебряные подсвечники на этажерках. Ещё несколько мгновений, и Бентлей отпустит Валерию – и имеется в виду не только её локоть.
– Это то, чего вы хотели? Таким представляли свой новый дом? – тихо интересуется лорд Кеннет. Его не удивляет богатство убранства, он всё ещё может здраво оценить состояние семьи Валерии по внешнему виду нескольких комнат. И он не беспокоится, что девушка будет замучена голодом. Но червяк-паразит в голове подтачивает мысль: Кеннет не хочет её отпускать.
И может, он не знает, как будет действительно лучше для Валерии, почему-то ему думается, что под его опекой у неё есть больше шансов прожить счастливую жизнь. Он точно не выдаст её замуж за мужчину, который позволит себе поднять на неё руку или относиться неуважительно, повышая голос или считая да Косту не более чем мебелью в красивых комнатах. И всё же он не может решать за неё, да и мысли вслух не озвучивает.
Их оставляют ждать. Харон тут же тянется к картине на стене, прикладывает пальцы к золочёной раме. Его не останавливает даже молчаливое осуждение Богоматери на полотне.
– Мне всегда казалось, что живописцы – маги. Я даже бывал у нескольких, но они оказались обычными людьми. – Харон потирает подбородок и очень вовремя отходит на шаг от картины. Мажордом приглашает пройти их дальше в соседнее помещение – парадную гостиную. Наверное, в самое роскошное помещение во всём доме: с картинами в тяжёлых рамах и лёгкими бюро, резными сундуками и расшитыми салфетками.
Гостиная уже полна людей: хозяева и слуги, дети и даже маленькая рыжая собачка на руках у мальчишки. Но обменяться любезностями и соблюсти этикет не успевает никто. Валерия всплёскивает руками, отпускает лорда Кеннета и бросается к женщине в тёмном платье с покрытыми шалью плечами. Не нужно знать языка, чтобы понять, что Валерия обращается к каждому из родных по ласковым прозвищам, особенно режет слух papi. Она бросается на шею матери, женщина, поднимается из кресла и обнимает дочь, крепко стискивая её. У Кеннета внутри свербит.
И хоть воссоединение семьи зрелище действительно трогательное, он чувствует себя несчастным. Чуть меньше, чем когда понял, что потерял О'Райли. Лорд отводит взгляд всего на секунду, прежде чем решает, что ему не стоит окончательно забывать о вежливости. Стоит объясниться, пока старшая сестра Валерии прижимает её к груди, обливаясь слезами. Кеннет заводит руки за спину и сцепляет их в замок.
– Мистер Спаркс, представьте меня хозяевам. И скажите, что искренне счастлив, что мисс Валерия вернулась в отчий дом.
– Да, сэр, – Оливер выступает вперёд, однако отец да Косты останавливает его рукой.
– Я знаю ваш язык и понимаю французский, сэр, если вам проще изъясняться на нём. Меня зовут Габриэль Диас Артуро да Коста. Благодарю за возвращение моей дочери домой.
Глава 30. Самое время прощаться
Для них не накрывают праздничный стол, они заявились без соответствующего письма, да и требовать к себе особого отношения, как к адмиралу Англии в начале прошлого столетия, не стоит. И Кеннет это прекрасно понимает. Он и не требует, и даже не кривит душой и лицом, прохаживаясь по узкому кованому балкону, выходящему во внутренний сад. Бентлей впервые видит подобное архитектурное решение, но полагает, что сделано это в первую очередь ради того, чтобы в жаркий летний день можно было скрыться в тени растений и цветов. Красиво и умно, однако для своего особняка он такое никогда не отстроит.
Габриэль да Коста обращается к Кеннету, останавливаясь у перекладины:
– Я вам очень благодарен, мистер Кеннет, что вы вернули Валерию домой. Мы очень переживали, моя супруга не находила себе места. Мой старший сын Матео обещал её найти, но сами понимаете. Тогда супруга облачилась в траур, потому что не было уже никакой надежды увидеть дочь.
