— Меч, — негромко произнес Квен. — Ты заказала меч у кузнеца Палтанаса. Потом сделала так, что он достался Киру Харти. Зачем?
Она не ответила. Смотрела прямо перед собой и только чуть пришептывала что-то.
— Тебе подчиняется черный сиун? — спросил Квен.
Она не ответила.
— Почему ты молчишь? — спросил Квен.
Злоба начинала закипать в нем, но он сдерживался изо всех сил. Точно так же было в Харкисе. Он начинал резать уши мертвым и живым, испытывая только брезгливость. Но уже после десяти пар ушей рычал от злости, от ненависти к этим мертвым и живым Сакува, которые делали из него зверя. Вот и теперь, Аси молчала и именно этим делала из него зверя.
— Я жду. — Он встал в шаге перед нею.
Она мотнула головой и скривила губы в улыбке. И тогда Квен ударил ее в лицо. Ударил с разворота, кулаком, одним прикосновением превратив прекрасное лицо в хрипящую и булькающую окровавленную маску. Она упала, и тогда Квен схватил ее за волосы, подтащил к ложу, швырнул на него лицом вниз и стал сдирать с нее платье, разрывая его на полосы. Но в тот самый миг, когда бывшая ишка Текана Аси оказалась перед ним обнаженной, он понял, что она смеется. Она билась на вымазанной кровью постели от смеха. Заливалась хохотом. И Квен, с ненавистью взглянув на собственную вдруг снова ставшую безвольной плоть, рванул дверь покоев. В просторном коридоре дворца иши выстроились все ловчие Текана, прибывшие в Хурнай. Крайним стоял Тарп.
— Плеть! — прошипел Квен.
Тарп рванул заправленную в поясные петли короткую плеть.
— Ждать, — приказал Квен.
Он бил Аси до тех пор, пока у него не устала рука. Только после этого судорожно выдохнул и с ужасом разглядел то, что наделал. Месиво рваной кожи и крови, которое лежало перед ним, уже ничем не напоминало жену иши. Квен поднял за волосы несчастную и прислушался. Аси еще дышала. В ноздрях вздувались кровавые пузыри.
— Черный сиун, — насмешливо пробормотал Квен и вышел в коридор. Лица ловчих были белее снега.
— Тарп, — вымолвил Квен, — повелеваю тебе занять место Далугаеша. Теперь ты старшина ловчих. Сейчас возьмешь эту бабу, отнесешь ее на портовую площадь и прочно привяжешь к столбу, на котором Данкуй укрепил щит Сакува. Ясно?
— Слушаю и слушаюсь, — мертвенно произнес Тарп.
— И вы все, — повернулся к ловчим Квен. — Помните. Тот, кто убьет Кира Харти, получит тысячу золотых монет.
Когда над Хурнаем начала опускаться ночь, в покоях Квена появился постельничий. Он с опаской покосился на перепуганных служанок, перестилающих огромную постель, бухнулся перед Квеном на колени.
— Говори, — разрешил тот.
— Каменного сиуна видели на портовой площади, — выдохнул постельничий. — Сначала будто столб появился, там, где не было никакого столба, потом столб словно пылью осыпался, песком, и вроде человека получилось. Из песка. А потом вихрем все закрутилось и исчезло.
— И все? — нахмурился Квен.
— Все, — кивнул постельничий. — Но сразу после этого Данкуй сел на коня и ускакал со своими воинами. Прочь из города ускакал. Через восточные ворота и на север. Сразу. Каменный сиун вихрем — и Данкуй вихрем. Дробилку даже не стал доделывать, бросил. А щит повесил, да. Щит Сакува. Там много народу толпилось, а когда бабу окровавленную привезли и к тому столбу привязали, все разбежались. Пустая теперь площадь. И балаганы все снялись. Только ловчие по краю площади теперь стоят да воры. Воры со всего Хурная собрались. Ждут этого мальца. Говорят, что бабу придет спасать. Слухи о ней уже по городу ходят. А баба-то голая. Кто хоть она?
— Аси, — сказал Квен, и постельничего тут же перекосило, затрясло. — Уймись, — проговорил Квен равнодушно. — А то ведь рядом подвешу. Что с каменной бабой на западном холме?
— Сидит, — прохрипел постельничий. — Но все кого-то еще ждут. Кого-то, кто пострашнее каменной бабы.
— Ждут — значит, дождутся, — проговорил Квен и так же равнодушно добавил: — А теперь пошел вон. И вы, — он повернулся к служанкам, — пошли вон. Все вон.
Дождавшись, когда двери закроются, Квен расстегнул ворот, вытащил снадобье Харавы, уронил каплю его на язык и проглотил. Сладость и пряность затопили горло. Квен закрыл глаза и хотел было глубоко вдохнуть, но осекся.
— Долбя гору, будь готов, что она обрушится на тебя.
Квен открыл глаза. Перед ним стоял босой человек. Порты его до колен были лохмотьями, куртка распадалась на лоскуты, из-под широкополой шляпы спускались длинные волосы, и только в просвете между ними открывалось чистое, спокойное лицо, глаза на котором, подобные двум влажным сливам, внушали ужас.
— Сиват? — прошептал Квен и, выхватив меч, рубанул бродягу от плеча к поясу.
Меч прошел сквозь него так, словно Квен пытался разрубить собственную тень. Квен замахнулся еще раз, но Сиват подставил руку, и меч бывшего воеводы согнулся, словно был вырезан из олова.
— Унижая великого, будь готов, что ничтожество твое будет умножено, — произнес с усмешкой бродяга.
Квен вытянул руки и бросился на Сивата, намереваясь ухватить его за горло, но пролетел насквозь и, уже падая на пол, понял, что был удостоен пинка под зад.
— Причиняя боль, будь готов, что твоя боль будет беспричинна, — вымолвил призрак.
В ужасе Квен рванул дверь и выскочил в коридор. Там, среди золотых светильников и роскошных гиенских ковров, танцевала девочка лет десяти. Кружилась, напевала что-то пронзительное и звонкое и улыбалась Квену, улыбалась…
Глава 30
ХАНТЕЖИДЖА
Больше всех был рад старик. Увидев гостей, вылезающих из лодки, он забросил в воду какие-то хитрые снасти. К удивлению Харка, почти сразу одну за другой выудил три довольно тяжелые рыбины и принялся одновременно говорить, чистить, потрошить рыбу, кочегарить печь, обсуждать с Хасми, какую траву лучше добавить в кушанье, расставлять кубки и блюда на столе. Рыба испеклась быстро, вино закончилось еще быстрее, после чего старик посчитал свой долг исполненным и отправился на палубное кресло — переваривать съеденное и размышлять о том, скоро ли повторится такое же празднество.
За столом повисло молчание. Лук поочередно посмотрел в полные слез глаза Лалы, на сдвинувшего брови исхудавшего Хараса, на Хасми, розовые пятна вокруг рта которой напоминали о ее недавних страданиях, на загоревшего до черноты Харка, потом вздохнул и вымолвил:
— Прошу вас простить меня. Всех, чьи страдания, чья боль случились из-за меня. Я не хотел этого. И я сам себе не прощу этого. Не прощу Куранта, Саманы, Арнуми, Нигнаса. Неги…
Харас вздрогнул, согнулся, уперся лбом в стол. Лала и Хасми как по команде залились слезами. Харк вскочил на ноги и побежал проверять снасти. Лук встал из-за стола, прошел в комнату, лег на топчан и закрыл глаза. Харас зашел к нему первым, дождался, когда Лук откроет глаза. Произнес глухо:
— Прости и ты меня.
Поднялся и вышел. Затем зашла Хасми. Присела на табурет, дождалась, когда Лук сядет. Спросила коротко:
— Как это случилось?
— Хозяин Дикого леса, — ответил он.
— А ты? — Она вытаращила глаза.
— Я его убил. — Он закашлялся. — Но ее уже не было. На второй день после Зены.
— Ты убил Хозяина Дикого леса? — Она затаила дыхание.
— Да. — Он скрипнул зубами. — Нега не просто так убежала в устье Натты. Он отпустил ее. Она вся была пронизана его паутиной. Она была приманкой. Ну да ты уже знаешь…
— Что ты собираешься делать? — Голос Хасми вдруг стал отстраненным, тихим, чуть слышным.
— Думал отрезать уши Квену, — так же тихо ответил Лук. — Это была бы славная охота, ведь он теперь иша. Но не стану. Он все равно умрет. Скоро умрет. Пагуба надвигается.
