— Хочу начать с того, что я вместе со всеми обеспокоен тем, что случилось с Тш’лашкой… — заговорил он.
Далее он пустился в тягучие и ничего в себе не несущие словесные плетения, что откровенно утомляло Савола.
Как он и ожидал, Гиеран сказал много, но не сказал ничего. Бессодержательный монолог просто вымотал занятых котов, но с Гиераном ничего не поделать — он лично приближенный к царскому дому. Оставалось только терпеть.
— Урудин, оратор домов, — объявил председатель. — Тебе слово.
Этот, в отличие от спикера великих домов, избираемый. Савол в его выборе не участвовал, но Урудину осталось ораторствовать лишь три года, а потом будут новые внутренние выборы, которые Савол обязательно выиграет.
Срок на посту оратора домов — это долго, но очень хорошо для приращения влияния на остальные благородные дома.
А там, глядишь, Мафтот станет великим домом и Савол начнёт кампанию по завоеванию места оратора великих домов…
Урудин, в отличие от Гиерана, выражал мнение большинства благородных домов — надо решать проблему с личем силовым путём.
Савол, к слову, относился к меньшинству. Его позиция, широко известная общественности, заключалась в оставлении Мира трёх лун в покое. Лич не сможет взорвать ядерную бомбу в их мирах, если они сами не откроют ему путь в эти миры.
Кирилл, ознакомленный с графикой самописцев, изображающей последствия взрыва в мире Киач, сказал, что это была атомная бомба, причём не простая, а, скорее всего, «грязная». Как он объяснил, на Земле были только теории о таком оружии, но технически они могли сделать нечто подобное.
По словам старшего раба, бомба была доставлена на Киач вместе с захваченной техникой. Вероятно, на одном из высотных самолётов. Очень много места, как оказалось, для этого было не нужно.
Бомба загрязнила весь город, который сейчас очень медленно угасает и умирает.
Горожане бегут в соседние регионы, создают этим перемещением гуманитарную катастрофу, а также грозят голодом всему континенту.
Личинки, которыми питалось население всего города, лишились пищи, так как растения умерли раньше всех, а без личинок будет голод — Алексей убил сотни тысяч сразу, а миллионы обрёк на постепенную смерть.
«Как он стал таким?» — спросил себя Савол. — «Раньше он пытался действовать согласно своему внутреннему пониманию справедливости…»
Возможно, это понимание справедливости ушло вместе с его жизнью.
«Он не мог не понимать, что делает», — подумал Савол. — «Это хладнокровное и осознанное решение».
С другой стороны, это они напали. Это они начали уничтожать города.
«Но это же лишь люди», — внутренне возмутился Савол. — «А-а-ах, точно…»
Алексей — человек. Был человеком.
Воспоминания его людские, он мыслит людскими категориями — смерть не могла отнять у него это.
Как-то так сложилось, что Савол привык думать об Алексее как о личности, а не как о человеке. Слишком долго он с ним общался, проникся к нему некоторой симпатией и из-за этого забыл, что он был лишь человеком.
Если его понимание верно, то выходит, что Алексей приравнял жизни людей к жизням граждан Протектората. Возможно, это была месть за десятки миллионов погибших.
А ещё возможно, что Алексей мстил не за людей, а за безвозвратно потерянные ресурсы. Десятки миллионов людей — это десятки миллионов потенциальных немёртвых. С точки зрения экономики, Алексей понёс колоссальный ущерб, который будет устраняться очень и очень долго. И с этой точки зрения Савол понимал его гнев.
«Но как толкнуть Совет к правильному решению?» — задал он себе конструктивный вопрос. — «Мне выгодно массированное вторжение, я заработаю на нём ещё пару сотен тонн золота, а может и больше. Только вот если Алексей зашлёт сюда хотя бы одну „грязную“ бомбу, какой мне будет смысл от всего этого золота?»
Нужно было срочно вырабатывать решение.
«Ниалль», — адресно обратился он к своему старому другу.
«Чего хотел?» — спросил тот.
«Приходи сегодня на ужин — нужно обсудить одну тему», — позвал его Савол. — «Подробности при личной встрече».
Глава двадцать седьмая
Диктатура нездравого смысла
/27 июля 2030 года, Праведная Республика, г. Душанбе/
Сижу на лавке перед дворцом и задумчиво курю.
Протекторат бездействует.
Я ждал, что они, в самое ближайшее время, начнут масштабное иномирное вторжение, в стиле «Дня независимости» с Уиллом Смитом, но вместо громкого фестиваля планетарного масштаба мы получаем тишину.
Они вообще никак себя не проявляют, будто отступились от идеи ворваться и порваться.
Нет, я их понимаю — на той случайной для нас планете, где взорвалась кобальтовая бомба, сейчас пиздец. Причём он не на пороге, а уже бесцеремонно вошёл прямо в дом, марать ковёр в гостиной своими грязными сапогами.
Если бы Протекторат мог обрушить на меня что-то эквивалентное, я бы тоже обосрался.
Блядь, если бы у них было что-то эквивалентное, они бы давно уже пустили его в ход. Впрочем, они уже лучше, чем словами, рассказали мне, что у них нет ничего похожего. Заброска вендиго и массированные обстрелы с летающих крепостей — это всё, чем они располагают, это точно.
Никаких тебе магической природы атомных бомб, никаких тебе ядерных триад — ничего.
Сейчас Протекторат переживает экзистенциальный кризис, вызванный отчётливым осознанием собственной уязвимости. Такое тяжело принять, когда у тебя были тысячелетия безраздельного правления над бесконечными горизонтами миров.
— Привет, — подсел ко мне на лавку Сергей Стрельников.
— Здоров, — кивнул я ему. — Какими судьбами в наших палестинах?
— Поговорить хочу, — ответил он.
— Просто поговорить или есть деловая тема? — уточнил я.
— Стал бы я лететь в Душанбе ради простого разговора? — усмехнулся Сергей.
— Ну, тогда выкладывай, — стряхнул я пепел в урну.
— С Орлеаном всё, — сообщил мне он. — Пришлось заключить контракт с наёмниками, но всё закончилось благополучно.
— Зачем тебе нужны были наёмники? — заинтересовался я.
Наёмники — это один из источников пополнения живой ауксилии. Все наёмничьи банды (1) в радиусе полутора тысяч километров вокруг Праведной Республики оповещены, что больше не надо тратить свою жизнь зря, ведь теперь можно вступить в ряды живой ауксилии. В живой ауксилии платят дохуя, берегут твою жизнь, лечат даже самые серьёзные болезни, а коли уж ты случайно умрёшь в ходе боя, то есть второй шанс — стать могущественным мертвецом.
Не все обитатели этого мира считают, что получить второй шанс — это плохо и вообще харам. Сомнительный второй шанс, но это тоже, своего рода, продолжение существования.
Кто-то идёт, чтобы поправить здоровье — за полный комплект здоровых зубов можно убивать, это все знают, а за искусственную конечность, мало в чём уступающую оригинальной, можно даже предавать.
Вот и едут, ползут, идут к нам всякие ветераны бесчисленных и забытых войн — калеки и старики. Правда, поток уже почти закончился, потому что основная масса ветеранов уже обработана и взята на службу, но есть немобильные, которых приходится искать в городах и деревнях.
Старичков мы восстанавливаем высокотехнологичной медициной от Захара — полноценного омоложения не получается, конечно же, это всё те же старики, но зато устранение старческих болезней, восстановление суставов и нервной системы, повышение мышечного тонуса и вживление имплантов, позволяют получить ауксилария среднего качества.
Десять лет службы — старичок, если переживёт грядущую войну, возвращается домой, доживать свою старость. С учётом проведённого апгрейда, условный семидесятилетний старичок гарантированно проживёт минимум лет до ста, но Захар обещает и побольше. Никакой тебе деменции, никаких больше старческих болезней — организм может умереть только от деградации чуть подлатанной захаровскими машинами центральной нервной системы.
