– Граф! – Гермиона направила на плиту палочку, и камень осветился изнутри желтоватым светом. – Гра-а-аф!
В лучах заклятия призрак спокойно восстал из надгробия и поклонился ей с иронической усмешкой.
– Доброй ночи леди Саузвильт, чем обязан?
– Что ты сделал с Генри?! – властно и угрожающе спросила ведьма, подаваясь вперёд.
– Простите, – поднял левую бровь граф Серж, – я не понимаю…
– Что ты сделал с Генри?!! Волшебник, который приходил со мной в прошлый раз – что ты с ним сделал?!
– Не понимаю ни вас, ни вашего тона, – холодно отрезал призрак, но Гермиона подняла палочку, и потоки чёрного, клубящегося проклятья не дали ему договорить.
– Я превращу твою смерть в ад, – очень тихо, едва разжимая зубы, прошипела Гермиона. – Ты будешь молить сатану о том существовании, которое вёл в своём проклятом подвале!
Призрак согнулся в клубах её чар, упал на колени. Его полупрозрачное, казавшееся восковым лицо исказила гримаса боли. Скрюченные пальцы судорожно хватали воздух.
– Будешь переживать раз за разом ужас забвения, – не сводя с него глаз и не отводя палочки, продолжала Гермиона. – Будешь чувствовать боль каждого замученного тобой крепостного. Ощущать вновь и вновь страдания всех твоих жертв, одной за другой, раз за разом – до бесконечности…
– Пре-е-екра-а-а-ати-и-и-и!!!
– Что ты сделал с моим мужем?! Отвечай! – закричала Гермиона. – Я стану самым ужасным твоим кошмаром! Ты будешь в мольбе тянуть руки к пламени ада, но никогда не спасёшься от меня! Что ты сотворил с Генри?!!
– ПЕРЕСТАНЬ, ВЕДЬМА!!! – взревел поверженный граф.
Гермиона отвела палочку и не шевельнулась.
– Я не знаю, о чём ты говоришь, – прохрипел призрак. – Нет!!! – отпрянул он от вновь вскидываемой палочки. – Ты можешь растерзать меня на части, ведьма, но никакие муки не заставят мой язык вымолвить того, о чём я не ведаю!
– Смотри мне в глаза, граф, – тихо сказала Гермиона. – Легилименс!
Никогда раньше она не взламывала сознание призрака. Казалось, будто с головой ныряешь в прорубь. Среди ледяного, клубящегося тумана парили смутные тени. Колдунья слышала страшные, потусторонние голоса, нечеловеческий шёпот, звенящий скрежет и чувствовала холод – везде, повсюду… Но среди этой какофонии ледяного тумана она отчётливо разбирала мысли и чувства. Граф говорил правду. Он ничего не знал.
Гермиона отвела палочку и без сил опустилась на могилу около парящего на четвереньках привидения. Граф приходил в себя и стал медленно подниматься.
– Мой муж отравлен неизвестным, – глухо сказала дочь Тёмного Лорда, устремив застывший взгляд в пустоту. – Всюду вокруг, на невообразимо огромном расстоянии, лежат мощнейшие блокирующие чары. Я не могу вырваться отсюда, не могу связаться с магическим миром. Человек, которого я люблю, умирает. Что мне делать, граф? – она подняла глаза на привидение и ещё раз безнадёжно спросила: – Что мне делать?
– Ты обладаешь огромной силой, ведьма, – сказал призрак низким, ровным голосом, некоторое время глядя в её потемневшие глаза. – Ты играючи подняла невообразимую мощь – и смогла остановиться и загнать её обратно. И со всем этим – ты не можешь вырваться?
– Не могу, – глухо сказала Гермиона.
– Твой враг очень силён, ведьма, – задумчиво заметил граф.
– У меня нет таких могучих врагов.
– Самые опасные, самые жуткие противники – те, кого мы не замечаем, на ком не задерживаем взгляда, не принимаем всерьёз, – голос графа Сержа был холодным и гулким. Гермиона смотрела прямо перед собой. – Они ползают где-то в наших ногах и не удостаиваются ни любви, ни ненависти, – продолжал призрак. – Мы не тратим на них даже презрения. Их нет, они ничто. Именно такие и становятся самыми страшными, самыми сильными и опасными врагами. Они могут пресмыкаться годами и десятилетиями, молчать и терпеть. Но сохрани могильная тьма любого от мести подобного врага, коль уж он вознамерится мстить. Его отмщение будет страшным. Всё то ничтожество, которое отражало даже взгляд от фигуры подобного существа, превращается в страшную, безжалостную силу. Вы ведь замечали, миледи – оборотни в человеческом подобии практически всегда жалкие, тщедушные, невзрачные людишки. Маленькие, неприметные, даже слабовольные. Но если уж они хлебнули лунного света… Так и ничтожный червь, недостойный взгляда, иногда заражается, хлебнув холодного лунного света мести. И тогда он становится лют, миледи. Раз почувствовав силу, он скорее умрёт, чем расстанется с ней. Умрёт, но за собой потащит многих… Оборотни выгрызают целые поселения, рвут на куски младенцев, опьянённые страшным дурманом власти.
– Если мой враг смог блокировать окрестности таким мощным проклятьем, значит, он и сам должен быть скован им, – сказала Гермиона. – Ему и самому пришлось бы подчиниться чарам. Он должен быть где-то поблизости, чтобы контролировать и наблюдать. Найди его, граф, – колдунья поднялась на ноги. – Ты – призрак, ты можешь проникнуть всюду, тебе доступны все дома, все щели, любые закоулки. Отыщи его и приведи меня к нему!
– Но кого я должен искать, ведьма? – тихо спросил граф.
– Белого Монаха. Высокого, широкоплечего мужчину со светлыми волосами, одетого в рясу священника. Неизвестного никому из здешних, никому неведомого. Найди его, граф! И укажи мне к нему дорогу.
Она направила палочку на тёмное надгробие, с которого только что поднялась, и земля вздрогнула, камень раскололся. Из праха земного поднялся в воздух прах человеческий и завис над развороченной могилой. Сияющая серебром ткань соткалась из воздуха и окутала останки, связавшись крепким узлом.
– Лети, граф. Он должен быть где-то близко. Ты один можешь его найти. Отыщи Белого Монаха и приведи меня к нему. Спеши! Я буду ждать тебя в деревне.
И ведьма умолкла. Подхватив парящий узел, она развернулась и быстро пошла прочь от разверстой могилы к воротам монастыря. Серый шёлк развевался на ветру как крылья огромной летучей мыши.
За всё время обратного пути Гермиона ни разу не обернулась.
* * *
Она влетела во двор Петушиных как все четыре всадника Апокалипсиса, испугав куривших на крыльце Лёшу и участкового. Узнав её, оба мужчины кинулись помогать спешиться.
– Как он? – с замиранием сердца спросила Гермиона.
– Скверно, Ева Бенедиктовна, – вздохнул Зубатов. – Бредит. В сознание давно не приходил…
Гермиона быстро вошла в освещённые комнаты. Здесь были все.
Доктор Кареленский как раз делал Генри укол какой-то бесцветной жидкости. В спальне пахло маггловской аптекой и уксусом. Дарья Филипповна всё так же усердно отирала со лба больного крупные капли пота, Тихон Фёдорович молился перед образàми, Гришка дремал в покосившемся кресле. Старый монах беспрестанно шептал псалмы, перебирая свои чётки – он отказался отвечать на какие-либо вопросы присутствующих и после ухода Гермионы не проронил ни слова, если не считать беспрерывного бормотания молитв. Увидев ведьму теперь, брат Гавриил перекрестился и с тенью надежды в потускневших глазах воззрился на вошедшую.
– Граф здесь ни при чём, – сообщила Гермиона, позабывшая всякую конспирацию.
– О, леди Саузвильт, не верьте привидениям! – взмолился старик.
– Свят! – охнула Дарья Филипповна. – Что вы такое говорите, Батюшка?!
Лёша и Дмитрий Сергеевич переглянулись – судя по всему, парень пересказал участковому все странности поведения Гермионы и старого монаха. Но ей было всё равно.
– Что с Генри?
– Я колю ему сильнейшие препараты, – сообщил после короткой паузы, понадобившейся, чтобы понять о ком идёт речь, бледный врач, – но он в беспамятстве.
– Мне нужна кухня, – сказала Гермиона, небрежно бросая мешок с останками графа на пол. Он упал с глухим стуком. – Дарья Филипповна, вскипятите большую кастрюлю воды. Я сейчас приду к вам.
Старушка торопливо побежала выполнять поручение.
– Лёша, помоги мне, – велела Гермиона, начиная вытягивать из сумок и чемоданов флаконы, колбы, пакеты трав и прочих составляющих магических зелий и отваров. – Отнеси это на кухню. Гришка! – Мальчик, проснувшийся с её приходом, любопытным взглядом следил за происходящим. – Мне нужен подорожник, ягоды рябины, ключевая вода, – она закрыла глаза, пытаясь придумать, что бы ещё из того, что может пригодиться, возможно было достать в маггловской деревушке. – Поймай несколько бабочек, их должно быть много около освещённых окон. Мне нужны цветы ромашки, чабрец, маковые зёрна, лепестки роз. Здесь есть розы, посаженные впервые, цветущие первый год?
