И сегодня, за день до моего отъезда пела душа. Не было с нами нынче атамана Орлова, Илловайского, даже Денисова не приглашали, потому как он… цитата от Платова: «Несколько зануда, учёностью передо мной кичится, а сам подомной ходил и ходить будет». Вот так вот!
— Ой на горе стоял казак. Он Богу молился. За свободу за народ тихо поклонился. Ойся — ты ойся… — кричал Платов, а я, вместе с еще с двумя есаулами, изображал лезгинку [На горе стоял казак. Казачья песня. Полный текст в Приложении].
И вот она — русская меланхолия, после которой может наступить время полнейших глупостей. А под меланхолию, лучше «Ворона» не придумать.
— Черный ворон, что ты вьешься, над моею головой! Ты добычи не добьешься, черный ворон, я — не твой… — обнявшись, вновь всхлипывая и даже рыдая, мы пели с Матвеем Ивановичем и были в этот момент до горьких слез счастливы.
В этот раз дело не дошло до «коня», приберег я эту песню на потом. Все-таки и без того уже прослыл «казачьим пиитом». Прямо, Розенбаум.
Так вот, продолжу про широкую русскую душу, которая, пусть и может подвигнуть дать другу в рожу, но все равно честнее честного, не умеет скрывать обиды. Ну а если любить, то всеми фибрами, всем сознанием, или вовсе отключая его. Дружить? Так жизнь за друга отдать. И теперь, всего-то шестью пьянками, украденными песнями и стихами из будущего еще и синяком, нынче украшающим правый глаз Платова, я добился настолько много, что никакие переговоры не справились бы лучше. Теперь я свой, а своих нельзя грабить, к ним не следует бегать на земли и воровать урожай. Нельзя и обманывать, не по-христиански же это.
Сперва Орлов, а теперь Платов, они готовы были многое мне подарить, или пообещать. А мне, ведь, не так, чтобы и многое нужно от них. Вернее, жертвы и большие уступки со стороны атаманов не нужны, а вот долгосрочное сотрудничество — да.
На следующий день, 16 февраля 1798 года, уже когда многое было решено, когда прибыл Лев Цветков и продолжил работу с калмыками, как и с казаками, я отправился домой. Благо от Черкасска до Надеждово было не более ста двадцати верст, а Дон еще не вскрылся, так что мог успеть доехать на санях.
Отправлялся я не один, со мной уходили две казачьи сотни, по словам Платова, они были лучшие из лучших. Может быть. На вид, мужчины казались серьезными бойцами, да и возраст такой «золотой», что я удивился, что мне подобных воинов выделили. Обычно казаки комплектовали свои полки по принципу половины новиков на половину стариков, чтобы одни учились у других. И то, что две сотни вот таких мужиков по лет тридцать и все, в кого не плюнь, не ниже урядника, мои…
— Спаси, Христос, Матвей Иванович, — искренне благодарил я Платова.
— Будет, Михаил, для тебя я готов много сделать. Добрый ты казак, Мишка, — отвечал Матвей Иванович Платов, провожавший меня.
Глава 2
Глава 2
Рим. Римская республика.
12 марта 1798 года (Интерлюдия)
— Это прекрасно, граждане, это прорыв! Быть республике во всей Европе! — выкрикивал дивизионный генерал и Командующий французскими войсками в Италии Луи Александр Бертье.
Подобное поведение генерала было в новинку для большинства приглашенных на прием, проходивший в одном из дворцов города, чьи легионы в древности сокрушали своей поступью любых врагов. Лишь некоторые присутствующие, прежде всего богачи города Рима, воспринимали французского командующего спокойно, без удивления. Для итальянца свойственен темперамент в общении, так что кричащий генерал, занявший Рим и всю Папскую область почти без единого выстрела — это нормально.
А вот для французских офицеров настроение генерала Бертье казалось признаком умопомешательства. Дело в том, что Луи Александр всегда был смурным, показательным служакой, который выполняет все предписания и требует не только дисциплины, но и порядка, во всем, в чем только возможно. Нет, он не проверяет правильность мундира солдат, даже редко смотрел, что едят военнослужащие. Ему важно было, чтобы все документы, приказы, предписания, нормы, все было правильно оформлено.
При этом в обычно хмуром генерале формализм необычайным образом сочетался с пониманием реального положения дел. Если из Франции не поступают мундиры, то он не станет требовать таковые у солдат, не накажет за то, что в форме воина Французской Революции будут присутствовать неуставные элементы. Из-за того, что солдат что-то прихватит у местного жителя, Бертье так же не особо расстроится и не станет принимать жесткие меры. Он поступит иначе и подгонит всю нормативную базу, чтобы не обвинили ни его, ни офицеров, ни солдат в несоответствии уставов. Каждое слово выверено, каждое действие генерала обкладывается очередным документом.
И вот теперь он смеется и кричит всякие заздравные слова, чаще вспоминая Францию, причем не так, чтобы часто упоминает революцию. Раньше никто не видел генерала Бертье даже немного хмельным. А нынче он требует танцев.
И вот он, радующийся генерал революционной Франции, не чванливый, он даже привечает возле себя торговцев мануфактурщиков. Сам в душе штабист, Луи Александр требовал от своих офицеров постоянной выдержки, системности в работе, исключительного профессионализма. Они не могли позволить себе даже толику слабости, хоть в чем. А тут два дня полного загула.
Однако, дивизионный генерал не изменился, он лишь дал небольшую слабину, а так же выплеснул напряжение, накопившееся за годы службы. Все-таки и он был человеком со своими переживаниями и чувствами. Но теперь за работу.
Танцы состоялись, после еще выпили вина и отдыхать, предстоит принимать сложные решения, когда без ясной головы не обойтись. Бертье лишь позволил себе еще раз немного возмутиться тем, что в Италию не пускают Наполеона Бонапарта, к которым Луи Александер смог хорошо сработаться, и удалился спать.
Рим ждал французов, как ждут их и в Неаполе. Власть Римского Папы была абсолютной, и он уничтожал всякое инакомыслие. При этом, в Риме, да и в ряде иных городов, очень даже симпатизировали французской революции. К слову, еще несколько лет назад в Риме могли кричать хвалебные оды австрийскому императору, показательно негативно высказываясь о Французской Республике, но теперь над императором Францем смеются. В то же время, в Риме, вдруг, стало необычайно много приверженцев республиканской формы управления государством.
Все дело в силе. Итальянцы увидели, что мощь Габсбургов дутая, что они проигрывают всего-то бывшим ремесленниками и крестьянам, но революционным. И теперь жители Рима, как и других городов Центральной Италии, задаются вопросом: если получилось у французов, почему не получится у нас? Создадим республику и будем жить в мире и согласии, справедливости и братстве.
А еще монархии, оказывается могут исчезнуть и далеко уже не факт, что Бог благоволит своим помазанникам. Рушилась целая система мировоззрения, то, что вчера было невозможным, сегодня реальность.
Директория требовала решительных действий. Тот факт, что заключено соглашение между русскими, австрийцами и англичанами, уже не был секретом. Да и при дворе Павла Петровича не так, чтобы и умели хранить тайны. Русский император даже бал давал по случаю формирования новой коалиции.
Задачи, которые стояли перед Бертье сперва казались амбиционными, но по мере поступления разведывательных данных, расчетов и составления плана действий, генерал понимал, что создать во всей Италии сеть союзных профранцузских республик ему вполне под силу. Ну а когда Рим встречал республиканские войска с цветами, и только лишь в нескольких местах было очаговое сопротивление войскам Бертье, генерал воодушевился и решил еще больше форсировать события.
— Вы наладили связь с революционным активом Неаполя? — спрашивал Луи Александер Бертье у своих подчиненных.
— Да, командующий. Они готовы выступать, оружие передали, — отвечали ему.
Побывав в Риме и поняв, насколько сильна сама идея создания Республик, Бертье решил при достижении целей, что поставила перед ним Директория, использовать не только собственных солдат, которых стремился сохранить для будущих славных побед над русскими, он понял, что бить Неаполитанское королевство можно в самое сердце и наносить удар самими же неаполитанцами.
