Брук терпеливо выслушал все стратегические и тактические соображения и начал отвечать без раздумий. Будь Гамелен чуть больше склонен к анализу, он непременно бы отметил, что речь англичанина с очевидностью представляет собой домашнюю заготовку.
— Дорогой Морис, ваш план, без сомнений, очень хорош. И все же в нем содержатся некоторые недостатки. Главный из них: сложилась ситуация, когда военные действия не нужны никому. Те территориальные приобретения, которые вы получите, представляют собой ценность, не спорю, но еще более ценны сохраненные силы для другого театра военных действий. Нам следует думать не о войне с Германией, а о войне вместе с Германией. Понадобятся объединенные усилия, дабы противостоять Советской России. В частности, мы уже сделали предложение высшему руководству Франции участвовать в авианаступлении на бакинские нефтяные промыслы. По этой причине мы хотели бы сберечь летный состав.
Это было уже не намеком, а недвусмысленной информацией: авиаподдержки от Королевских военно-воздушних сил не будет.
А генерал Брук продолжал все тем же вкрадчивым тоном:
— Это не все. Мне как артиллеристу кажется, что вы недооцениваете возможности противотанковой обороны немцев. По нашим данным, она насыщена…
Последовал вдумчивый и подробный анализ разведданных. Опираясь на него, англичанин подводил к мысли: задуманное французами наступление дастся большой кровью и хотя бы по этой причине несвоевременно.
Справедливости для: оба генерала не столько отстаивали свою точку зрения, сколько пытались продавить точку зрения своего политического руководства. Но если английское правительство (точнее, премьер-министр Чемберлен) принимало решения, основываясь большей частью на политической ситуации, то французское шло на поводу у военных, а те были убеждены в быстрой и решительной победе.
Говоря дипломатическим языком, стороны остались при своих позициях. Газетчики (которых там не было) назвали бы итоги переговоров полным крахом. Англичане наотрез отказались не только участвовать в наступлении: они также не предоставили никакой авиаподдержки. Французы, в свою очередь, легкомысленно заявили нечто в духе: "Мы сами с усами, и без вас справимся"; пообещали, что при получении репараций Великобритания не может рассчитывать даже на пфенниг, и решительно отмазались от какого-либо участия в авианалетах на нефтедобывающие мощности СССР.
Нельзя сказать, что вооруженные силы Германии все дни траура только и делали, что заливались слезами и наливались шнапсом. Подразделения вермахта репетировали траурные церемонии, но войсковая разведка все так же пристально следила за противником и прилежно докладывала о приготовлениях к масштабному наступлению. Полностью скрыть таковые не удалось бы ни одной армии мира.
Французское правительство рассматривало Бельгию, Нидерланды и Люксембург как номинально нейтральные страны. Разведка на их территориях, понятно, велась, но прорыв французских войск через эти страны всерьез не рассматривался: с политической точки зрения это выглядело сумасшедшей авантюрой. Однако военные все же держали в Генштабе соответствующие планы — очень уж соблазнительной выглядела идея наступления на северный фланг бошей.
Происходи все в конце ХХ или в начале XXI века, газетчики и иные представители средств массовой информации сравнили бы ход событий с разгоном гоночного болида. Но в сороковые годы автогонки еще не обрели той популярности, которой стали пользоваться позже.
В день похорон фюрера Германии началась мощная артподготовка. На первую линию обороны вермахта обрушилась вся мощь французской артиллерии. Одновременно правительство Великобритании, так и не достигнув соглашения о перемирии, получило его де-факто. По английским войскам не стреляли, а равно их не бомбили. Возможно, это объяснялось голым прагматизмом командиров германских частей: британские войсковые колонны направлялись в противоположную от фронта сторону. Кстати, Уинстон Черчилль, будучи Первым лордом Адмиралтейства, яростно сопротивлялся попыткам заключить такое соглашение. Английский экспедиционный корпус в полном составе двинулся на эвакуацию в сторону Гавра. Железнодорожный вариант транспортировки войск был затруднителен, так что англичане ехали на грузовиках, причем своих. Однако подводный флот Германии, терзавший британские морские перевозки, продолжал свою работу. Примечательно, что не попал под атаку ни один корабль Королевского флота.
Нельзя сказать, что французское наступление шло празднично. Мы не уверены, что этот эпитет вообще применим к военным действиям. Но можно утверждать, что прорыв первой линии обороны французы провели в соответствии с планом — ну, может, с небольшим опозданием. Но вот после этого продвижение наступающей стороны замедлилось.
Немцы установили на угрожаемом участке всю артиллерию, которой располагал вермахт в этой полосе. В ход пошли даже трофеи польского похода, а те, в свою очередь, включали в себя антиквариат времен еще до Великой войны. Но отменная организация артиллерийского огня, в том числе контрбатарейные мероприятия, позволили достаточно быстро уменьшить французское преимущество, а то и вовсе свести его к нулю.
Сыграла свою роль авиация. Основные французские истребители "моран-сольнье" уступали Ме-109Е и по максимальной скорости, и по скороподъемности. А их высокая требовательность к квалификации летчика приводила к неоправданно большим небоевым потерям. Пикирующие бомбардировщики "луар-ньюпор" по своим летным характеристикам вполне могли бы конкурировать с прославленными уже тогда Ю-87, но армейское руководство не рассматривало этот класс бомбардировщиков в качестве действенных авиасредств поля боя. В результате в течение буквально трех дней воздушным преимуществом завладели уже немцы и не упускали его вплоть до окончания конфликта.
Атаки танковых частей французской армии также не были свободны от тактических ошибок. Полагаясь на толщину брони — а у массового танка S-35 она превосходила таковую у немецкой "тройки" — и ее рациональные углы наклона, французы наступали с почти равномерным распределением бронетехники по фронту. В результате подбитые танки замирали (или даже горели), не доползя до линии траншей, попытки танкового прорыва тормозились, немецкая оборона гнулась, трещала, но держалась.
Одновременно немецкие "штуки", пользуясь слабым истребительным и зенитным противодействием, долбили войсковые колонны на марше, разносили речные переправы, рвали артиллерийские позиции.
Практическим результатом французского наступления явился почти классический позиционный тупик с той лишь разницей, что наступать французы уже не могли, а немцы не хотели, имея другие планы.
— Вы ошиблись в вашем прогнозе, Сергей Васильевич, — произнес нарком внутренних дел мягким тоном. — Вот полученные вчера сведения.
Рославлев проглядел поданный лист. Тут все было однозначно. Тот английский конвой, который рассматривался как направляющийся в Басру, на самом деле застрял на Мальте полностью, включая не только авианосец и корабли сопровождения, но и танкеры.
— Да, вы правы, Лаврентий Павлович, я переоценил оперативность действий англичан. И рад, что ошибся: у нас будет больше запас времени на подготовку надлежащего ответа. Если, конечно, налет вообще состоится.
Слово взял Сталин:
— На вас поступила жалоба, товарищ Александров.
— Опять? От кого? И на что?
— От вашей охраны. Они полагают, что вы пренебрегаете собственным здоровьем, и это может стать серьезным препятствием в вашей дальнейшей деятельности.
Рославлев умел думать быстро.
— Надо думать, это тот случай с подводными лодками?
Сталин и Берия синхронно кивнули.
— Прежде всего обязан поблагодарить ваших сотрудников, товарищ Берия, они свое дело знают прекрасно, и помощь оказали оперативно. Хотя лекарство я принял незамедлительно; возможно, моя охрана этого не заметила. Однако считаю, что мои действия имеют под собой основание. Не спорю, матрицирование подводной лодки — задача не из легких, а если их требуется четыре, то тем более, но примите во внимание, товарищи: я обязан был принять все меры по сохранению секретности. И посчитал, что единомоментный акт матрикации обеспечит меньшую вероятность утечки данных.
