А главврач тем временем, свинтив крышку с бутылки коньяка, кивнул на бокал соседа:
– Выпьете со мной? За проклятых баб, гореть им в аду?
– За это выпью, – мрачно ответил Крымов, проглотил остатки своего коньяка и пододвинул пустой бокальчик к соседу.
Тот наполнил до краев оба, поднял свой, Крымов – свой, и они молчком выпили. Главврач вытянул из портфеля плитку шоколада, поломал его прямо в обертке и только потом, шелестя фольгой, открыл.
– Я выпью еще, – сказал он. – А вы?
– Благодарю, я подожду, – ответил Крымов.
– Как хотите.
Троепольский налил второй до краев, сказал в пустоту: «Будьте вы прокляты, твари», – выпил, бросил в рот дольку шоколада и, тупо глядя перед собой, стал жевать. Крымову не стоило труда догадаться, что главврач уже хорошо принял на работе, а сейчас культурно догонялся, поэтому второй бокальчик так накрыл его.
– У меня была медсестра, – заговорил Троепольский. – Красотка, косившая под серую мышку. Как ее наши только ни называли: «синим чулком», «девушкой в футляре», «розой в целлофане»…
Крымов, хоть и сам был поддат, мигом навострил слух.
– Носила жуткие старушечьи очки, волосы, как старая училка, зализывала назад и собирала в пучок, косметики – ноль. Но красоту спрятать трудно. Все знали, что под ее лягушачьей шкуркой скрывается тело богини. И что сама она, как пить дать, порох, огонь в чистом виде, только умело скрывает это. И я все это знал, потому что повидал женщин на своем веку. А эта как будто таилась ото всех. К ней все подбивали клинья – впустую. И я подбивал, грешен. Даже меня она отшила, а ведь я ее начальник. Самый-самый главный, между прочим, – погрозил он пальцем. – И вот, с неделю назад засиделся я с делами в своем кабинете – и вдруг стук. На часах полночь. А стук такой особый. Как в сказке. И входит ко мне незнакомая красотка в коротком белом халатике, с обалденными ногами, – бедрами туда-сюда, грудь из халата наружу так и лезет, на голове – белая шапочка с большим красным крестом. Ну просто девица из «Плейбоя»… О, я вижу, мой рассказ заинтересовал вас?
– Еще как заинтересовал. Продолжайте.
– Я не пойму, кто это. У меня таких работниц нет. А она говорит: «Эх ты, Сан Саныч, не признал меня?» И садится на мой стол, ногу на ногу кладет. У меня в голове помутилось. А еще грудь, которая вот-вот из халата выкатится! Потом ее лицо в свет настольной лампы попадает, и я понимаю: ночная дива – это моя медсестра Лика Садовникова! Синий чулок! Мышка-норушка. И вот эта мышка, как ни в чем не бывало, встает со стола и у меня на глазах расстегивает халат. А под ним она – голая! Да такая, что поднялся я со стула, вышел из-за стола и бухнулся перед ней на колени. Целую в живот и шепчу: «Богиня! Богиня!» Но так и впрямь богиня – слово из песни не выкинешь. А потом она так в шутку говорит: «На полу нам будет неудобно». Сама меня на диван потащила и там осчастливила. – Троепольский горячо выдохнул: – Помолодел я с ней лет на тридцать, ей-богу, уже и не помню, когда мне было так сладко и хорошо, – он сокрушенно покачал головой. – И ведь мечтал в ту ночь, сидя за бумагами, именно о такой женщине. Все как по заказу…
– Выпьем? – сам предложил Крымов.
– Выпьем, – согласился главврач и стал разливать остатки коньяка.
Они выпили. На этот раз и Крымов взял дольку шоколада.
– Уходя, она сказала, что хочет стать старшей медсестрой. Я тогда не поверил ей, подумал: бред какой-то. Зачем этой богине должность старшей медсестры? Геморрой на голову? Ей бы на сцене выступать или в эротическом кино сниматься… А утром у нее пациентка умерла – «девочка с куклой», как мы ее прозвали… Коньяк закончился?
Тяжел был сейчас взгляд Крымова:
– Увы.
– Я куплю еще бутылку? Не возражаете?
– Покупайте.
Троепольский кивнул собеседнику, а вернее – благодарному слушателю, встал и, чуть покачиваясь, двинулся к барной стойке.
Крымов с трудом верил в услышанное. Он звонил Лике незадолго до полуночи, говорил с ней, она что-то мурлыкала в ответ. Они признавались друг другу, что рады знакомству, а впереди у них счастливое продолжение встречи. И в то же самое время она наряжалась проституткой для этого старика, чтобы соблазнить и отдаться ему на диване. Но зачем? Какой в этом смысл? Чтобы пленить? Поработить? Получив должность старшей медсестры, гонять по больнице младших, вооруженных шприцами и системами, шпынять нянечек с утками? Да эта женщина в один перелет оказалась на Большой Медведице, откуда теперь с великим презрением смотрит на всех смертных. Или… ей нужно было просто поиздеваться над старым главврачом? Как и над ним, Крымовым, просто ради потехи? Но та медсестра, «синий чулок», которую он спас от насильника-врача, была другим человеком. Или тут ключевое слово «еще», которое он никак не решается произнести? Пока еще была другим человеком…
– Так вот, – поставил бутылку коньяка на стол Троепольский и сел напротив Крымова, – сутки я болел без нее, как наркоман без дозы. На мои звонки она не отвечала, просто скрылась. Выпьем?
– Да.
– Меня зовут Саша, – задержав бокальчик в руке, сказал главврач.
– А меня Андрей.
– Будем на «ты»?
– Будем.
Они проглотили коньяк и бросили в рот по дольке шоколада.
– Я узнал ее адрес и поехал к ней домой, – продолжал главврач. – Подкараулил Лику во дворе. Она приехала откуда-то на такси с большим старинным чемоданом…
– С чемоданом? Старинным?
– Да, с деревянными ободами для крепости. У моего отца был такой, еще с войны, трофейный. Но Ликин чемодан тяжелым не казался. Я хотел объясниться, и тут ее как прорвало! Просто я не заметил, что она уже была на нервах. Ее буквально трясло. Лика сказала, что желание стать старшей медсестрой – шутка. На самом деле она – стриптизерша, работала в каких-то клубах или кабаках, уже не помню. Но потом сбежала, потому что у нее не было отбоя от поклонников, ее преследовали, вот она и решила превратиться в серую мышь и стать медсестрой. Но завтра она уезжает в какой-то петербургский клуб, чтобы продолжить карьеру танцовщицы. Я, дурак, сделал ей предложение, там же, во дворе, но она прогнала меня, да еще сказала на закуску: зачем мне старик? Скоро у моих ног будут молодые миллионеры! Что-то вроде того. Я был за рулем, и пока возвращался домой, один раз чуть не потерял сознание и два раза едва не устроил аварию. А дома нажрался, как свинья.
Троепольский взялся разливать коньяк, а Крымов лихорадочно думал: вот почему она была не в себе. Он уходит на работу, она говорит ему, что весь день пролежит в постели, дожидаясь его. Вместо этого куда-то срывается и возвращается с чужим, очень странным чемоданом, затем нарывается на своего главврача, придумывает небылицу о стриптизерше, только чтобы Троепольский отстал от нее, дома у нее подгорают котлеты, потому что голова занята другим. А ему, Крымову, вернувшемуся с работы, с ходу сочиняет историю про погибшую в аварии подругу детства. Нагромождения лжи поражали воображение. Теперь уже было неясно, где она говорила правду и говорила ли ее вообще.
Время было позднее. Они допили коньяк и потопали на выход. Главврача к этому времени совсем развезло.
– Поймай мне тачку, – заплетающимся языком попросил Троепольский.
– Ок, – кивнул детектив, он тоже был теплый. – А ты адрес свой помнишь?
– Смутно. Но если напрячься…
– Напрягись.
Тот замотал головой:
– Не помню.
– Напрягись сильнее, Саша.
– Я помню его адрес, – сказали за их спиной.
Крымов вяло обернулся. На него равнодушно смотрел пожилой дядька с седой бородой, в парусиновом костюме и таких же башмаках.
– Переулок Специалистов, дом три, квартира пять.
– Откуда вы знаете?
– Бухали там сто раз, – ответил седой бородач. – Или двести. Эй, Саныч, ты живой? – спросил он у тощего старика.
Тот долго смотрел на вопрошавшего, потом ожил:
– Вася, ты?
– Я, кто же еще? Ну ты и нажрался, Саня. Я его довезу, молодой человек, куда ж деваться? – кивнул он детективу. – Тем более начальник мой. Придется у него остаться – поздно уже.
