Газлайтер. Том 20 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич

Слезаем с саней и разминаем ноги. Одиннадцатипалый создаёт ледяные скамьи, и мы устраиваемся на них, пока медведи спокойно отдыхают рядом. Фирсов садится рядом со мной, бросает короткий взгляд на бескрайнее белое поле, а затем поворачивается ко мне.

— Слушай, — начинает он, тоном чуть более мягким, чем обычно. — Надо выдать Катю замуж.

Я хмурюсь, не понимая логики:

— Это ещё почему?

Фирсов вздыхает, сцепив руки на коленях:

— Пойми, мы с тобой рискуем постоянно. Если что-то случится с нами обоими, а это вполне вероятно, учитывая, что нас регулярно отправляют вместе, Катя останется одна. Ей нужен кто-то, кто сможет о ней позаботиться.

Я молчу, обдумывая его слова, и наконец спокойно отвечаю:

— Ты, конечно, прав, учитель. Но это уже ей выбирать — когда и за кого. Я так решил, а слово дворянина — железное.

Фирсов ничего не говорит в ответ, только качает головой, устало глядя куда-то вдаль. Ему хотелось бы, чтобы я смотрел на замужество Кати иначе, но это его проблемы.

В этот момент я чувствую через артефакт едва уловимое присутствие — впереди группа монахов. Это явно «южане», в смысле из Южной Обители. Причём один из них выделяется особенно: его карман рясы буквально пульсирует мощной аурой. Уж слишком сильное сознание спрятано там. Если только у мужика не одушевлённый живот, то, скорее всего, у него там припрятан сосуд с джинном.

Я оборачиваюсь к остальным, объясняю ситуацию и только что придуманный план.

— … .Ждите здесь. В лоб нападать не будем. Зачем лишний шум?

На ходу надеваю личину монаха-восточника. Хома, как всегда, мастерски подогнал её под мои нужды, и теперь она сидит как влитая. Личина скрывает мою истинную сущность, превращая меня в одного из них. Готово. Я выдвигаюсь на встречу с монахами.

Они медленно передвигаются на белых медведях, вьючных, с огромными сумками, загруженными провиантом артефактами. Среди группы сразу выделяется один. Это, вероятно, тот самый, кто носит джинна. Да и разум, который чувствуется из его кармана, слишком силён для обычного талисмана. Слишком умное «украшение».

Я подхожу, изображая на лице полное отчаяние и растерянность. Голос дрожит, словно я еле держусь на ногах:

— Ой, братья! Я из Восточной Обители, бегу оттуда… Захватили нас снова! Северные монахи не смогли помочь. Может быть, вы сможете?

Южные монахи останавливаются, лениво поворачивая гомункулские головы в мою сторону. В глазах читается презрение. Старший снисходительно бросает:

— Мы едем на Запад. Восточная Обитель нас не волнует.

Я чуть опускаю плечи, изображая покорность и умоляющим тоном спрашиваю:

— Можно с вами? Хоть немного… Я не выдержу дальше один. Еще тут химеры везде…

Монах лениво пожимает плечами, в его голосе сквозит пренебрежение:

— Ну, давай. Только пешком. В Западной Обители оставим тебя, подашься в прислугу.

— Хорошо, пойду пешком, — соглашаюсь я с подавленным видом.

Места на каждом медведе полно, но никто мне, конечно, не предлагает. Плетусь следом, намеренно замедляя шаг и будто проваливаясь в снег по колено. Монахи смеются, не упуская случая поиздеваться. Один кидает в меня огрызок какого-то фрукта, который попадает в плечо, другой комментирует с усмешкой:

— Что же ты? Ешь, жалкий восточник!

Я с преувеличенной скромностью качаю головой:

— Нет, спасибо… Я уж лучше натощак, — отвечаю подавленно, словно смирившись с их насмешками.

На пути нам попадается химера. Зверь массивный, уродливый, с обвисшей чешуёй. Старший монах достаёт из кармана рясы странный предмет, напоминающий лампу. Сжав лампу в руке, он чётко произносит:

— Бегемот, разберись.

Из ничего перед ним появляется огромный Демон-джин. Тело массивное, почти комично выпирающий живот контрастирует с рожей, напоминающей усатого кота. Бегемот открывает пасть, и из неё вырывается струя странной зелёной кислоты, которая шипением прожигает химеру насквозь. Зверь падает, испуская последний глухой рык.

Монах убирает джина обратно в сосуд. Я не упускаю возможности подлить масла в огонь, изображая неуверенность:

— А лампу-то не надо тереть? Ну, чтобы призвать его?

Монах оборачивается, на его лице появляется насмешка, смешанная с презрением:

— Глупость. Это тебе не человеческие сказки.

Пока мы продолжаем путь, незаметно даю команду Ломтику. Через его тени отправляю сообщение Гумалину с эскизом этой самой лампы. Ведь в Невском замке хватает телепатов и они передадут мысли Ломтика Гумалину.

— Сделай что-то похожее из первой попавшейся жестянки, — мысленно передаю. — Главное, чтобы выглядело правдоподобно.

— Тяв! — это значит, послание доставлено.

Вдруг монахи останавливаются как по команде. Разговоры смолкают, лица становятся напряжёнными. Они начинают растерянно оглядываться по сторонам. Я прдыгрываю и спрашиваю:

— Что случилось?

Монах с джиновым сосудом, хмурится:

— Здесь должен быть карьер. Мы планировали его объехать. А его… нет.

Я делаю вид, что тоже сбит с толку, и с лёгкой неуверенностью в голосе уточняю:

— Как это — нет? Может, вы что-то путаете? Мне казалось, карьер дальше намного.

Монахи переглядываются. Перед нами — бескрайняя белая равнина, покрытая ровным слоем снега. Никаких признаков карьера, который должен был быть где-то в этой области. Один из монахов, пожав плечами, флегматично замечает:

— Значит, рано еще. Едем дальше.

Они трогаются, направляя своих медведей вперёд, но не успевают пройти и пары десятков метров, как из ниоткуда, прямо посреди этой ровной равнины, появляется Ледзор на своих санях. Громкий хохот разносится над полем:

— Хо-хо-хо-хо! Мороз на кости! Кто-то сегодня подморозит задницы!

Высунувшись из саней, Светка машет мне. А сзади возникают Мерзлотник, Фирсов и Веер, перекрывая монахам путь к отступлению.

Монахи застывают:

— Что за ерунда⁈ Это жалкие человеки! Да как они смеют⁈

Испуга у них, как и ожидалось, нет. Их все-таки больше — десять против пятерых. Монахи спрыгивают с медведей. Их тела начинают меняться прямо на глазах. Мышцы вздуваются, превращаясь в уродливо мощные формы, разрывая одежду. Вокруг них вспыхивают магические щиты, пульсирующие ярким светом,

Один лишь монах с сосудом остаётся неизменным. Он стоит чуть позади остальных, спокойно наблюдая за происходящим, будто уверен, что ему не придётся вмешиваться.

Я быстро передаю своим через мыслеречь:

— Работаем по порядку.

Сейчас болтать не к месту — всё уже обговорено заранее. Но мыслеречь хороша тем, что позволяет передать целые абзацы информации за доли секунды. Радиосвязь даже близко не стоит рядом по скорости и точности.

Первыми действуем мы с Фирсовым. Координируясь почти интуитивно, мы захватываем телепатический контроль над медведями монахов. Звери, привыкшие повиноваться приказам, тут же разворачиваются и бросаются прочь от своих хозяев, рыская по снежному полю.

— Это вас не спасёт! — выкрикивает один из монахов, его голос звучит хрипло, но уверенно.

Но в этот момент Ледзор и Мерзлотник синхронно активируют заранее заготовленную ловушку. Под ногами монахов начинает стремительно трещать, снежная поверхность под ними оседает. Земля буквально проваливается у них под ногами, ломаясь в огромные куски.

До монахов наконец доходит, куда подевался их «пропавший» карьер. Они смотрят вниз и, осознав, что происходит, вопят:

— Карьер!!!

Ага. Мы оказались посреди бывшего карьера. Монахи вместе со мной с грохотом проваливаются вниз, прямо на дно огромного разлома, который ранее скрывался под тонким слоем льда и снегом.

Это, конечно, была заранее подготовленная ловушка. Ледзор и Мерзлотник создали тонкую ледяную крышку, укрепив её до прочности стекла, а затем засыпали сверху снегом, чтобы замаскировать. Теперь, по их сигналу, лёд растаял, и вся поверхность провалилась, унося монахов прямо вниз.

Ну а я падаю уже в каменном доспехе.

На дне их уже поджидали химеры — массивные, лошадиные твари с гигантскими зубами. Эти монстры давно облюбовали карьер и сделали его своей территорией. Как только монахи оказываются на их земле, твари тут же нападают.