— Не-е-е… Там высоко в припеве. Не вытяну.
— И я не вытяну. И он не вытянет. А без припева песня — шлак. Тухлятина. Всех стошнит. И м еня стошнит в первую очередь.
— Тебя и без того стошнит, и я даже знаю, когда.
— А так стошнит гораздо раньше. Он когда икнул, меня уже тогда чуть не стошнило.
Я стоял и откровенно покатывался со смеху.
— Он ещё и ржёт над нами. Пришёл, опарафинил и ржёт, — это тот же клавишник, котоого от меня уже тошнило.
— Вот пусть он поёт и играет. А ты, пацан, может и не клавишах могёшь?
— Не могёшь, а могешь! — сказал я. — я в музыкальной школе учусь на гитаре и на фоно.
— Вот где собака порылась, — обрадовался гитарист. — Свой парень. Коллега. Теперь понятно на каких ты танцах играл. В филармонии, наверное. На утреннике детском.
— А хотя бы и на утреннике.
— Иди ка сюда, — позвал меня клавишник.
У него стояла двухклавиатурная восточногерманская Вермона Формация. Такие не убиваемые ничем клавиши мы с друзьями модернизировали в восьмидесятых, добавляя им возможности и давая новую жизнь.
— Неплохой орган для этого времени, — подумал я. — И что я им на таком сыграю? Партию из того же «Дыма на воде»? А почему бы и нет?
— А ну ка? Сыграй нам что-нибудь мальчик. Удиви ещё раз дяденек, чтобы Санька пошёл и повесился за сараем.
Он подмигнул мне, а глаза его были добрые-добрые. Костя был уже бухой в дымину. И я передумал играть «Дым». Пальцы сами ударили по клавишам «таттарататарата» вступление из песни «Дитя Времени» тех же Дип Пепл. Когда закончил вступление плакал клавишник.
Я притянул к себе микрофон, включил его и, продолжая подыгрывать себе на органе, запел: «Свит чайлд ин тайм, юл си зэ лайн…» Когда дошло до места где Гилан визжит, как резаная свинья, я вовремя услышал, как клавишник, обнимая басиста сказал:
— Если он сейчас завизжит, я не удержу в себе, меня вырвет. Его ультразвук, щекочет мне желудок.
Такого отношения к моему исполнению я выдержать не смог и разоржался прямо в микрофон. Мой гогот, напоминающий глас сатаны, разнёсся над снесёнными когда-то могилами предков [12].
— Его послал к нам сам сатана, — промямлил зеленея Костя-клавишник и его вырвало прямо на басиста.
— Блять! — заверещал басист. — Сука! Что он жрал такое красное?
— Так, это, селёдку под шубой. Свёкла там… А… Тебе же не хватило. Ты пришёл позднее.
— Так вы ещё до меня бухать начали?! — разорялся басист. — Сволочи, повыгоняю вас всех.
— Я не пил, — сказал гитарист.
— Да ты больше всех «шубы» сожрал, — предъявил барабанщик.
— Я только закусывал. Я ему отдавал.
— Ну, Гутман, блять, споил клавишника. Как играть будем?
— А что, без клавиш не играли?
— Мы без всего играли, — рыкнул басист, обтирая джинсы какой-то тряпкой.
— Блять, Славик! Ты моей скатертью обтираешься, в которую я гитару заворачиваю, заскулил гитарист. Голос у него был какой-то блеющий.
— И этот у них поёт? — подумал я. — Центральный вокалист? Тогда я — Лучано Паваротти.
— Я могу заменить клавишника, — сказал я.
— Ты наш репертуар не знаешь, — вяло отмахнулся басист. — Может кого за Вальком послать.
— Он в Матросском сегодня.
— Толик на свадьбе… Вот блять, блять и блять!
— Это какой же у вас репертуар, что я его не знаю.
— Мы Битлов играем, — с вызовом сообщил басист. — Э хад дэйз найт знаешь? А естэдэй?
Я включил микрофон, ударил по клавишам и запел:
— Йестэдэй, ол май троблс симд со фароувэй, нау лукэс сот зэй хи ту сэй. О, ай билив ин естэдэй…
И тут же забарабанил по клавишам:
— Итс би э хад дэйз найт…
— Может действительно этого возьмём? Двадцать минут до открытия. Сыграет он. Видно же — наш пацан. Рокнрольщик.
— То-то, что пацан. Ему Двенадцать лет. Нас за решётку посадят за растление малолетних. Ему к мамке бежать надо. Она милицию заявит, если он домой к девяти не придёт, а мы до скольки работаем? Вот то-то…
— Мать знает, что я сегодня могу задержаться. Вы «кнопку» мою купите? Если купите, я бесплатно сегодня отыграю.
Басист с гитаристом переглянулись.
— Бесплатно — это хорошо, — почесал затылок басист.
— Фуз нам нужен, — сказал Гутман. — Фуз приличный.
— Давай так. Мы сегодня погоняем твою игрушку, а потом решим.
— За сколько ты её хочешь продать? За дорого мы не возьмём, — встрял Гутман.
— Вы не возьмёте, другие возьмут. И никакого прогона не будет. Или терёте и я играю, или не берёте и я еду к другим музыкантам. Вечер только начался, а кабаков в центре города много.
Музыканты переглянулись.
— Ну ты ухарь! — покрутил головой Гутман. — Ухарь купец, удалой молодец…
— За жабры нас берёт… За сколько отдаш свою машинку?
— Пятьсот.
Гитарист просто раскрыл рот и не мог вздохнуть. Басист выразился понятнее:
— Да ты ох*ел, малец. Иди пасись.
Я пожал плечами.
— Такая за кордоном сотню баксов стоит. Не хотите брать не надо. Пойду я тогда.
— Так сотню же, а не пять, — попробовал развести меня гитарист.
— Так баксов же. Вы сегодняшний курс доллара на советском рыночный пространстве знаете?
Музыканты переглянулись.
— Мы-то знаем, а ты?
— И я знаю. Но вам не скажу.
— Трындишь, что знаешь.
— Так! С вами всё понятно. Пошёл я.
— Ну, ладно тебе, пацан. Зачем тебе такие деньги?
— Я не один. Неужели думаете, что я сам её сделал?
Парни снова переглянулись.
— Давай за четыреста? Хорошая цена. Кнопка хорошая и цена хорошая.
Я скривился, но торговаться не хотелось, а поиграть наоборот.
— Деньги где?
— В тумбочке, — пошутил басист. — У Гутмана.
— Отвянь! — огрызнулся Гутман. — Будут деньги. Через час будут. Позвоню привезут.
Глава 10
Со «Смок он зэ воте» и начали. Причём Гутман позволил мне сыграть сольное вступление чистой гитарой, которое, как уже говорилось раньше, никакого отношения к песне не имело и являлось простой затяжкой концертного времени. Или приколом Ричи Блэкмора. Но соло молодёжи понравилось, некоторые даже похлопали, а я услышал:
— Смотри, какой у Славика в группе новый симпатичный мальчишечка. Совсем молоденький.
Я нашёл глазами говорившую.
Прямо у сцены толкались три девчонки лет семнадцати. Чуть в стороне от них кучковались ещё четверо, потом ещё. Насчитал шесть групп разновозрастных девушек, бросающих друг на друга неприязненные взгляды. Я улыбнулся своим мыслям, а те девчонки, на которых смотрел я, помахали мне руками.
— Нафиг-нафиг, — подумал я, подыгрывая Гутману, терзающему мой «фуз» и развивающему основное вступление «Дыма». Его «Музима» через «машинку» давала более благородные звуки, чем моя акустика. Гутман расплывался в улыбке. Толпа начинала заводиться. Кое-кто начал танцевать, образовав небольшие «бублики» в центре которых никого не было. В «бублик» подходили и подходили «свои», периметр увеличивался и в конце концов «Кублики» начинали соприкасаться. Возникали конфликты. Иногда — драки. А в центр круга почему-то так никто и не заходил. Я сам, когда-то так танцевал.
В семидесятые годы танцевали довольно странно. Да и как можно танцевать под тяжёлый рок? Только маршировать! Вот все и маршировали, изображая из себя полуроботов. Кстати, сам танец «роботех» и его отпрыск — брейк-данс, появились гораздо позже. Мелькнула мысль, что можно попробовать продвинуть брейк-данс. Должен же я что-то изменить в этом мире. Начну с малого. Привью молодому поколению тягу к спорту. Нижние формы брейк-данса очень даже похожи на китайское «у-шу» стиля дракон.
Когда-то, когда я немного освоил каратэ, мне пришла в голову идея включить в танец движения из каратэковских «ката». При отсутствии любого смысла в движениях остальных танцующих, мои движения многим нравились. А связка блоков: аге, учи, гедан, сото уке, принималась всегда на ура. Но этот прорыв в танцах лично я сделал в семьдесят девятом.
