– Все может быть, – легко согласился он. – А потому давайте поспешим… чтобы не случился конфуз.
Проглотив смешок, я наконец соизволила шагнуть под гулкие своды галереи, зябко ежась.
Метель действительно прекратилась. Более того, за прошедшие несколько часов от густой пелены облаков не осталось и клочка.
Лунный свет, непривычно яркий и резкий, превращал снежную крупу – в бриллиантовую крошку, Хэмпширский дворец – в Ледяные Палаты из сказки о леди Зиме, ухоженный парк Черривинд – в колдовской лес, населенный призраками и феями. Морозный воздух щипал за щеки – до румянца, до онемения; дыхание вырывалось белесыми облачками, инеем оседало на светлых, неестественно гладких прядях парика.
Я подтянула меховую накидку выше, закрывая шею.
– Кажется, вы выиграли, сэр Крысолов.
– Мне повезло, – он шагнул ближе, так, что оказался прямо у меня за спиной. – Но маску все же придется снять – холодно. Вы же не станете оборачиваться, леди Метель?
Такие простые слова – но меня как огнем опалило. Лицу стало жарко, несмотря на мороз. Я облизнула пересохшие губы, чувствуя одновременно и азарт, и неловкость, и уязвимость – в такие игры мне играть еще не приходилось.
Может, права была леди Вайтберри, когда говорила, что я должна уделять флирту больше внимания?
«О, Виржиния, вы еще такая… девочка! – зазвенел у меня в ушах беспечный смех баронессы. – Поверьте, наука управляться с мужчинами не менее важна, чем эта ваша, как ее… бухгалтерия!»
– Конечно, не стану. Это было бы нечестно.
– Я верю вам, – ответил Крысолов и подступил еще ближе. Теперь я почти прижималась спиной к его груди, а вперед отодвигаться было некуда – там была только балюстрада, а за нею – заснеженный сад далеко-далеко внизу. – Но позвольте мне немного… подстраховаться, – раздался шорох, что-то металлически звякнуло. – Если вы обернетесь без предупреждения, я украду у вас поцелуй.
Последние слова он прошептал мне на ухо – тихо-тихо, едва различимо для слуха, но все еще с четким алманским акцентом.
Никакой маски не было и в помине.
Сердце у меня колотилось как сумасшедшее.
Я уже и сама не могла понять, хочу обернуться – или нет.
– Осторожно, сэр Крысолов. Еще немного – и вы перейдете черту.
То ли от волнения, то ли от холода, я совершенно охрипла. Оттого слова мои прозвучали угрожающе, но угроза эта имела странный оттенок – не кокетливый, не жеманно-слащавый… Как будто я, опустив ресницы, предлагала Крысолову пригубить кофе с имбирём и жгучим перцем – сама подносила чашку к чужим губам, но говорила: «Не пробуйте ни за что. Слишком остро и горячо».
– Хотел бы я перейти черту, – откликнулся он еще тише, чем прежде. Я уже не слышала – угадывала слова в сбившемся дыхании. – Но сейчас вы мне этого не простите. Давайте просто постоим вот так, леди Метель? Зима такая холодная.
Он длинно выдохнул и уткнулся лбом мне в плечо, в пушистый белый мех накидки.
– Хорошая зима. Просто замечательная, – губы онемели, но я улыбалась. – Мне нравится.
Я немного склонила голову набок – совсем чуть-чуть. Меня словно тянуло к теплу Крысолова, а сердце в груди щемило от пряно-острого волшебства этой ночи, от невозможности быть еще ближе…
– Здесь очень тихо. Музыки не слышно.
– Она утомила вас, леди?
Чтобы ответить, ему пришлось вновь приникнуть губами к моему уху. От шепота по спине пробежали мурашки. Кажется, я стала привыкать к этому странному, но приятному ощущению.
– Нет. Я люблю быть в сердце событий, – неожиданно искренне ответила я. А почему бы и нет? Этот человек, кем бы он ни был, все равно не знает меня, и вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся. Можно же ведь позволить себе немного сказки? Хоть глоток? – Мне нравится говорить с людьми, знать чужие секреты. Нравится помогать.
– А защищать?
Шепот – как вздох.
– И защищать тоже, – твердо ответила я. – Но желание защищать и помогать – совершенно естественное. Любой человек стремится опекать тех, кто слабее, заботиться о них. Но у одних больше возможностей для этого, а у других – меньше… Почему вы смеетесь? В конце концов, это невежливо и… и… оскорбительно!
Разозленная не на шутку, я попыталась было обернуться, но Крысолов мне не позволил – прижался виском к моей щеке.
– Тише, тише. Вспомните наш уговор, леди, – меня бросило в жар. Я сконфуженно прикусила губу. Жаль, что нельзя спрятать сейчас лицо за веером! – А почему я смеюсь… Вы слишком хорошо думаете о людях, леди. Я знал очень, очень многих – наследников огромных состояний, титулованных красавиц, офицеров, завоевавших в боях славу, обожаемых публикой актеров, художников и певцов, судей, облеченных властью казнить и миловать… – шепот его сделался монотонно-завораживающим, нагоняющим жуть. Мне остро захотелось обхватить себя руками, как в детстве, защищаясь от… от чего? Кто знает… – И тех, кто достиг самого дна – воришек и уличных попрошаек, держателей чжанских курилен – торговцев смертью, и женщин, продающих себя самих, и даже убийц, чьи руки были по локоть в крови… И знаете, что? – жарко выдохнул он мне в ухо. Я с трудом заставила себя остаться на месте и не отпрянуть, только зажмурилась крепко. – Стремление защищать и помогать не зависит от титула или богатства. И на дне, и у самых небес встречаются люди, готовые протянуть руку ближнему. Но и там, и там бывают те, от которых и снега зимой не допросишься, кто равнодушно отвернется от истекающего кровью человека – и уйдет, убеждая себя, что ему померещилось. Люди, драгоценная моя леди Метель, жадные эгоисты. Они желают всего – и сразу, сию секунду. Но вы… вы другая.
– Вы льстите мне, – ответила я еле слышно. Губы уже не слушались совершенно – мороз. – Я тоже ищу свою выгоду. Если мне не заплатят вовремя, я выселю арендатора без всякой жалости. Если смогу как-то получить скидку и дешево купить редкие специи, то сделаю это – даже в ущерб продавцу. Не пытайтесь сделать из меня создание небесное, сэр Крысолов. Право, мне это не идет.
– И не пытался, – усмехнулся он и дунул мне в ухо – похоже, уже нарочно. Я нахмурилась. – Вы удивительная девушка, леди Метель. Я не лукавлю и не льщу. Если в вас и есть эгоизм, то он подчинен холодному разуму. Вы знаете, что такое справедливость, и поступаете по совести. Но заворожило меня в вас другое, признаться честно.
– Что?
Где-то далеко внизу то ли от ветра, то ли от тяжести дрогнула ветка яблони – и на землю с легким «ш-ш-шух!» обрушилась целая снежная волна.
– Вы страстная натура, леди Метель, – заговорщически прошептал Крысолов. – Очень страстная. Но не чувства правят вами, а вы – чувствами.
Внезапно на меня навалилась тяжким камнем страшная усталость. И суеверный страх: почему этот человек говорил так, будто знал меня лично? Причем знал давно. Может, это чья-то шутка? Но чья? Среди моих знакомых не было ни одного мужчины, похожего на Крысолова. Тайный поклонник? Преследователь? Или… внутри у меня все похолодело… или существо, подобное Сэрану с картины Нингена, зловещее наваждение?
Нет, не может быть.
С трудом взяв себя в руки, я вновь прислушалась:
– …Каждый восхищается тем, чего не хватает ему. Крысолов, поддавшись гневному порыву, обрек на горе множество людей – из-за греха всего лишь одного человека. А вы… Удивительная. Единственная… И, кажется, вы замерзли. Идемте в тепло.
И он осторожно развернул меня лицом к замку – и подтолкнул, одновременно поддерживая за плечи, чтобы я не поскользнулась на обледенелых плитах галереи.
В коридоре, который прежде казался выстывшим и насквозь продуваемым сквозняками, теперь мне было даже не тепло – жарко. Лицо полыхало, в руки словно впились тысячи мелких иголок. Оправив одежду и возвратив на место накидку, я окликнула Крысолова:
– Как ваша маска? Можно оборачиваться уже?
– Да, – коротко и отрывисто ответил он. Голос его был привычно искажен маской. – Леди Метель, нам лучше возвратиться в зал – я боюсь за ваше здоровье. Вам нужно согреться. Может, бокал вина или танец? Или… – он помедлил. – Или танец вы уже обещали кому-то?
