Одна из бомб упала рядом с седоусым солдатом в тот момент, когда тот набивал трубку. Хладнокровно подпалив табак, он затем сунул ее в рот. А когда рядом упала еще одна бомба, просто сплюнул.
О крепких нервах старослужащих
Назад Наум Егорович шёл уже сам, сказав, что должен размяться. Пётр следовал по пятам, держась на расстоянии удара. Причём делал это скорее по привычке, чем из опасений, что Наум Егорович броситься бежать.
А вот доктор уже и чаепитие подготовил.
На столе появился электрический чайник, пара пластиковых кружек и одноразовые тарелки, на которых обнаружились бутерброды.
— Вы, верно, проголодались. Перекусите, — Науму Егоровичу широко улыбнулись. — Всегда полагал, что говорить лучше за чаепитием. Так сказать, совмещая… Пётр, вы идите пока.
Пётр вышел.
Точно военный, вон, приказы исполняет без раздумий, но по собственному разумению. Вряд ли он ушёл далеко. Небось, где-то за дверью встал и прислушивается. Наум Егорович и сам так бы сделал.
Он присел на стульчик и чай взял.
Тёплый.
Даже едва-едва тёплый. А на столе ни ложек, ни вилок, ни даже ножей.
— Ситуация сложилась неоднозначная. Полагаю, вы и сами об этом догадываетесь, — а вот доктор чаёк к себе подвинул, но пить не стал. Скорее обозначил участие в завтраке. — Вчера у вас случился нервный срыв.
— У меня⁈
— Вы что-нибудь помните?
— Ну… так-то… — так, инструкций о том, что он должен помнить, Науму Егоровичу не давали. — Голос… был… и потом так голова вот…
Он искренне задумался над тем, что стоит сказать.
— Не стоит переживать. Локальная амнезия вполне естественна, а в нервном срыве нет ничего постыдного. Люди, подобные вам, часто оказываются уязвимы.
— Это какие?
Чаёк был сладким. Подлили чего? Хотя, даже если и так, выбора особо нет. Без еды Наум Егорович долго не продержится, да и подозрение вызовет. Этак скрутят и в вену вольют, чего им надобно.
— Творческие. Много и напряжённо работающие. Не жалеющие себя. Мозгу тоже нужен отдых, — это говорилось мягко, успокаивающе. И Наум Егорович покивал, соглашаясь, что он именно такой, творческий и напряжённо работающий. — Кроме того обстановка, вас окружавшая, давила. Непонимание окружающих. Их обыденность…
Красиво поёт.
Прям и тянет всё примерить.
— И отсюда вот…
— Срыв? — подсказал Наум Егорович.
— Именно…
— И голоса? Примерещились?
— Да.
— А как я тут?
— Мы за вами давно наблюдаем, — прозвучало весьма двусмысленно. — Мой покровитель ищет талантливых людей, недооценённых официальной наукой.
— Зачем?
— Чтобы помочь. Вам повезло, Николай Леопольдович. Мы наблюдали за вами и потому успели среагировать вовремя. В ином случае вы угодили бы не сюда, а в какую-нибудь государственную лечебницу для душевно больных.
— Я здоров! — получилось убедительно и нервно.
— Несомненно. Лично я в этом абсолютно уверен! Но вот в иных местах ваш срыв могли бы счесть признаком именно болезни. И сочли бы, я вам так скажу. Ваша сестра, — доктор чуть наклонился. — Она давно ведь пытается выжить вас, верно? Вы и сами это подозревали…
Судя по тому, что Крапивин был ещё тем параноиком, он точно подозревал сестру.
— Да, — Наум Егорович тоже наклонился. — Ей квартира нужна. Я ж не дурак. И не сумасшедший.
— И квартира, и ваши патенты. И она договорилась с одной клиникой… частной… с не самой лучшей репутацией. Они забрали бы вас и начали бы лечить. Сами понимаете, как скоро при неправильном лечении можно превратить здорового человека в… скажем так, не очень здорового.
И говорил он это, глядя в глаза Науму Егоровичу.
— Но мы успели раньше. Мы вас спасли для человечества…
Наум Егорович кивнул.
— И мы надеемся, что здесь, в кругу единомышленников и друзей, вы сможете раскрыть свой потенциал.
А вот это засада, если так-то. Ладно, сходство. Сходство — это так, мелочи. Но вот во всех этих железяках Наум Егорович не понимает ничего.
И что-то такое отразилось на его лице, если доктор произнёс:
— Вам не стоит опасаться!
— Чего? — уточнил Наум Егорович горбясь.
— Ничего! Совершенно ничего!
— И голосов?
— Голосов в первую очередь! Вы ведь их не слышите, верно?
— Слышу.
— Как⁈ — а теперь доктор аж подпрыгнул.
— Обыкновенно. Ушами. Левым слышу. И правым тоже.
— Голоса?
— Именно.
— Чьи?
— Ваш вот слышу. И свой тоже.
— Вы серьёзно? — и взгляд такой, полный подозрения. Наум Егорович важно кивнул:
— Это же голоса, верно? И я их слышу.
— С этой точки зрения, конечно, верно… — вот только смотрят на Наума Егоровича искоса и будто бы с подозрением. — Но я об иных. О тех, которые вам докучали. Понимаете?
— Понимаю, — Наум Егорович воровато огляделся. Так, надо думать. Если его проводят в лабораторию, то там быстро разберутся, что он — не тот, за кого себя выдаёт.
— А… вы уверены? — поинтересовался он шёпотом.
— В чём?
— Что они не вернутся?
— Более чем!
Ещё бы. Микроволновка со встроенным передатчиком осталась там, на квартире, как и прочее оборудование.
— А если всё-таки? Вы же понимаете, какие они… настойчивые! — последнее слово Наум Егорович произнёс, воровато оглянувшись. — У них везде свои люди!
— Уверен, мы решим проблему…
— И с мышами тоже?
— Какими мышами?
— Такими… огромными! — Наум Егорович развёл руки, слегка преувеличивая размер виденного мыша. Вообще, возможно, не стоило бы говорить об утреннем госте, но, как назло, ничего другого, подходящего уровня бредовости, в голову не приходило. — И в чешуе.
— Здесь нет мышей, — произнёс доктор снисходительно. — Тем более таких огромных. И в чешуе.
— Есть, — Наум Егорович скрестил руки на груди. — Я сам видел!
— Когда?
— А вот, как очнулся. Вы ещё дрыхли.
— Я не…
— А я глаза открываю. Смотрю. Сидит. Весь такой важный. Чешуя огнём горит. Прям как в сказке. Вы сказки любите?
— К-какие?
— Народные. Или Пушкина. Пушкин А-эС — солнце русской поэзии. Знаете?
— Лично не знаком…
— И видно. Он ещё писал, что чешуёй, как жар горя, тридцать три богатыря… а тут мышь. Чувствуете связь?
— Нет.
— А она есть. У богатырей что?
— Что?
— Чешуя. Пушкин же писал. А он врать не станет. И у мыши чешуя. И шлем. У богатырей. На картине. Видели? Вот! Но у мыши другой. Но тоже шлем. Понимаете? — произнёс Наум Егорович, пристально глядя в глаза доктора, который почему-то под взглядом заёрзал и даже обернулся на дверь, явно раздумывая, не пора ли пригласить санитаров. — Думаете, я сумасшедший?
Получилось немного визгливо.
— Нет, нет, что вы… я уверен, что вы просто слегка переутомились…
— Я полон сил!
— Эмоционально. Вы так долго…
— Вы мне не верите!
— Верю.
— Я его видел!
— Мышь?
— Мыша. Это явно был он.
— С чего вы взяли?
— Так, ясное дело. Шлем и броня — это что? Это история. Древность. А в древности бабы в армии не служили, — сказал Наум Егорович и глянул победно, внутренне и сам радуясь этакой непрошибаемой логике.
— Простите, я должен доложить об этом странном, вопиющем просто происшествии, — доктор поднялся. — Вы побудете тут?
Можно подумать, у Наума Егоровича выбор имеется.
— Побуду. И ещё скажите, что он обещал вернуться.
— Мышь?
— Именно.
Вышел доктор недалеко. И дверь прикрыл неплотно. А слух у Наума Егоровича отменнейший, особенно если подойти поближе. Благо, пусть он в электрониках ничего и не понимал, зато перемещаться он умеет очень тихо:
— Он пока не готов, — судя по голосу, доктор явно нервничал. — Не могу пока сказать, вызвано ли его состояние препаратами или же действительно имеет место болезнь, но к работе его допускать нельзя. Да…
А вот ответов нет. Похоже, доктор по телефону беседует?
