Когда через три часа Огюст вышел из подвала, где располагалась оружейная, уже окончательно стемнело, и над замком раскинулось бескрайнее, непостижимое в своей бесконечности звёздное небо. Стендридж никогда раньше даже не задумывался, насколько удивителен мир, который его окружает, насколько он многогранен и невероятно, запредельно интересен. При мысли о том, что он мог прожить всю жизнь и даже не догадываться об этом, юношу на мгновение окутал самый настоящий ужас, сменившийся волной жаркой искренней благодарности судьбе, давшей ему возможность изменить себя и своё предназначение.
Неожиданно Огюст почувствовал, что, несмотря на усталость, совершенно не хочет спать. Он прекрасно понимал, что правильнее будет сейчас пойти, умыться и лечь, так как никто не может заранее сказать, что принесёт им завтрашний день. Вполне может получиться так, что понадобятся все силы, как моральные, так и физические. Но ноги сами понесли его в сторону от общежития, где на первом этаже была организована большая просторная комната со всеми возможными удобствами, включая две душевые в специально отгороженном углу. Они все прекрасно там разместились, а для Октавии – как для единственной девушки в их мужском коллективе – поставили кровать в дальней части комнаты и отгородили симпатичной ширмой. Впрочем, Габриела приглашала девушку переселиться к ней, и Октавия обещала подумать.
Пришёл в себя молодой человек только тогда, когда споткнулся о какой-то не то корень, не то камень. Он с удивлением огляделся и понял, что стоит в старой, густо заросшей кустами части сада, которая почти граничит с лесом, и что именно его тёмную громаду он видит практически перед собой. Как он сюда забрёл, Огюст категорически не понимал, так как прекрасно помнил слова Теодора о том, что глухие, «не окультуренные» пока части сада – не самое удачное место для прогулок даже днём, не то что ночью. И сам он ни за что сюда не пошёл бы, значит, что-то его сюда привело. Теперь осталось понять – что и зачем.
Прекрасно осознавая, что от него в данной ситуации абсолютно ничего не зависит, Огюст постарался расслабиться и даже присел на обнаружившийся неподалёку камень. Какое-то время вокруг по-прежнему было очень тихо, но это была не страшная, глухая, а самая обыкновенная ночная тишина, слегка разбавленная негромким шелестом листвы, писком и сопением шуршащей в траве мелкой живности, далёким криком совы. Да и сам Огюст не испытывал даже тени дурного предчувствия, наоборот, ему казалось, что должно произойти что-то очень важное и хорошее. Именно поэтому он совершенно спокойно воспринял появление высокой фигуры, окутанной непроницаемым мраком. Несмотря на жутковатый вид, он не ощущал от незнакомца никакой угрозы, скорее, осторожное любопытство. Как он это чувствовал, Огюст не смог бы объяснить даже за все сокровища мира: он просто знал и всё.
– Тёмной ночи тебе, – негромко, низким, хрипловатым, словно простуженным или сорванным голосом проговорил пришедший, – я рад, что ты пришёл.
– И тебе тёмной ночи, – Огюст встал с камня, – это ты меня позвал?
– Не совсем, – обладатель хриплого голоса негромко засмеялся, – тебя привела твоя кровь, Огюст Стендридж, я только слегка помог.
– Ты меня знаешь? – молодой человек искренне изумился. – Откуда?
– Я наблюдал за тобой, – не скрывая усмешки, ответил незнакомец, – когда я почувствовал в тебе его кровь, то решил повнимательнее присмотреться.
– Его? Кого – его? – Огюст нахмурился и пожал плечами. – Как-то я пока не очень понимаю, если честно.
– Откуда бы ты понимал, мальчик, – как-то очень по-человечески вздохнул закутанный в мрак незнакомец, – но я не назвал себя. Это невежливо, ведь твоё имя мне известно. Я Эрвин Блэквуд, горнист и личный вестовой графа Генриха Шеффилда.
– Графа Генриха? Отца Изабель и первого владельца этого замка? – Огюст решил, что у него слуховые галлюцинации, он читал, что такое иногда случается при эмоциональных перегрузках. – Но что может меня с ним связывать? Мы с Шеффилдами никогда не состояли в родстве… Кажется…
– Вот разве что «кажется», – незнакомец подошёл ближе, и Огюст уже без удивления понял, что перед ним очередной призрак. Он откинул капюшон словно сотканного из мрака плаща, и юноша увидел лицо немолодого, бесконечно уставшего воина. Левую щёку пересекал старый, уже зарубцевавшийся шрам, но тёмные глаза смотрели решительно и строго. – Если бы в тебе не было его крови, я никогда не смог бы её почувствовать, а ты никогда не услышал бы мой зов.
– А как ты смог? Это ведь его кровь, а не твоя? – вдруг заинтересовался Огюст. – Ты не думай, я верю, просто не понимаю.
– Мы с Генрихом кровные братья, – пояснил Эрвин, – побратались после одной из битв, где я спас ему жизнь, а потом он вынес меня из-под вражеских стрел. Поэтому я чувствую…
– А граф? – Огюсту казалось, что он видит сон, но сон удивительно интересный и загадочный. – Почему пришёл ты?
Призрак помрачнел, на его лицо словно набежала туча, он вздохнул и проговорил, с трудом сдерживая боль:
– Он не хочет ничего вспоминать, сознательно блокируя чувства, мысли и воспоминания, – Эрвин посмотрел на Огюста, – он до сих пор винит себя в том, что по его вине погибли защитники замка. И не может себе простить гибели малышки Изабель. Когда предательская стрела нашла его в лесу, он не смог спокойно уйти за грань, слишком сильно держало его чувство вины и желание отомстить. Он остался, а потом древняя кровь потребовала своего, и он постепенно подчинил себе весь лес, став единоличным Хозяином. Любой зашедший в лес без его позволения рисковал там и остаться, так как Хозяина переполняла ненависть ко всем, кто жил, а не умер, как он и те, кого он любил. Не спеши осуждать, – остановил призрак хотевшего возразить юношу, – никогда не торопись судить, мальчик.
– Я и не собирался, – покачал головой Огюст, – я просто подумал о том, что сейчас нам бы совсем не помешала помощь такого могущественного существа, как Хозяин леса. Но, боюсь, он не захочет нам помогать… Я прав?
Бывший вестовой долго молчал, а потом внимательно посмотрел на Огюста.
– Ваш некрос приходил к нему, но они не договорились, вернее, Генрих не стал с ним разговаривать. Он не хочет вспоминать, для него это слишком мучительно. Но я – могу, да я ничего и не забывал. Я ведь еле успел тогда поскакать вслед за ним, надеялся спасти, но и сам остался на лесной дороге. Я был верен Генриху при жизни, остался верен и после смерти. Поэтому я попытался позвать кровь Шеффилдов, и ты откликнулся на мой зов.
– Ты можешь нам помочь? – Огюст даже не пытался скрыть надежду. – Нас мало, мы можем не выстоять против Блайвиля, если тот приведёт большое войско.
– Поэтому я здесь, – Эрвин решительно шагнул к Огюсту, – я сделаю это, даже если Генрих разгневается и решит меня развеять. Я устал от безнадёжной борьбы, мальчик. Возьми это и передай некросу, он поймёт, что нужно с этим делать.
Тут старый воин протянул Огюсту завёрнутый в ткань длинный и достаточно тяжёлый предмет.
– Это меч Генриха, он когда-то сам выковал его здесь, в старой кузнице, от которой уже наверняка и следа не осталось. Это славный клинок, он вдоволь напился в своё время вражеской крови, а потом Генрих спрятал его, сказав, что не хочет больше брать в руки оружие, которое не оправдало его надежд… Но я верю, что он ещё послужит. Ты передашь его?
– Конечно, – пообещал Огюст, смутно ощущая в клинке, который держал в руках, отголоски жизни, мысли, воли и почти человеческого разума. – Он живой?
– Ты слышишь его? – в глазах бывшего вестового вспыхнул огонь. – Да благословенна будет Великая Бесконечность! Теперь я знаю, кому мне отдать вторую часть…
– Часть чего?
– Возьми, – старый воин протянул юноше небольшой свёрток, – что-то подсказывает мне, что они наконец-то дождались своего мастера.
Огюст бережно положил меч на траву, попросив взглядом разрешения, развернул ткань и ахнул, не в силах сдержать эмоций: перед ним была пара метательных ножей, выкованных из странного металла, отливающего в лунном свете ярким серебром.
