– Уже пришли.
Монахиня замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась – у тяжелой деревянной двери, в самом конце коридора. В наступившей тишине стал отчетливо слышен взволнованный многоголосый шепот. Сестра Мария прислушалась к нему – и нахмурилась.
– Леди, будьте так добры, подождите минутку здесь. Я пока наведу порядок.
– Конечно, – немного растерянно согласилась я. – Если вы настаиваете…
Она вытащила из поясного мешочка на монашеском одеянии небольшой потрепанный молитвенник и, сурово поджав губы, толкнула дверь.
– Джим Уэллс, я все вижу! Нора, Берта, сейчас же наденьте передники! – створки хлопнули, но трескучий голос сестры Марии был слышен даже через толстые дубовые доски. – Лиам О’Тул, живо показывай, что у тебя в мешке? Подарок? Кому подарок? Леди? – В голосе ее появились грозовые нотки. – Дай-ка, я развяжу тесемки… Святой Кир Заступник! Лиам, негодник, ты где взял дохлую крысу?!
– Святой Кир и указал. Самолично, – глухо донеслось до меня смиренное.
Я поспешила отступить подальше, чтоб больше не услышать ничего лишнего. Мэдди беззвучно захихикала – кажется, от волнения. Шум нарастал, становился неразборчивей… А потом вдруг все стихло. Монахиня открыла дверь, шикнула напоследок на детишек и любезно обратилась ко мне:
– Прошу вас, леди Виржиния. Проходите.
Сразу вспомнился первый день в кофейне – не в качестве помощницы леди Милдред, а как полноправной хозяйки. Тогда тоже было очень страшно: как меня примут, не станут ли сплетничать или смеяться, что скажут о бабушке и смогу ли я сдержать слезы, когда о ней заговорят… Но то были взрослые люди; их действия и слова еще возможно предугадать, а значит – и справиться с ними.
Но дети совершенно непредсказуемы.
Когда я вошла, то сразу оказалась под прицелом множества взглядов – напряженных, ожидающих, радостных, предвкушающих, мрачно-настороженных, откровенно злых; только скучающих не было.
– Дети, поприветствуйте леди, – приказала монахиня и угрожающе похлопала по ладони молитвенником.
– Здравствуйте, леди Виржиния, – откликнулся нестройный хор голосов.
Лохматый мальчишка лет двенадцати-тринадцати, голубоглазый, с золотисто-рыжими вихрами, слегка напоминающий Эллиса лисьей остротой черт, напоказ зевнул и отвернулся, сунув руки в карманы штанов.
Глубоко вздохнув, я постаралась представить, что нахожусь у себя в кофейне, и дружелюбно улыбнулась:
– Добрый день. Я очень рада, что смогла сегодня приехать к вам…
– А уж мы-то как рады, – пробурчала смуглая чернокосая девчонка в мятом сером платье с наспех повязанным передником. – Ну, может, хоть пожрать чего принесла…
– Нора! – еле слышно прошипела сестра Мария.
Девчонка тут же сделала наивно-глупые глаза и, ступив вперед, выпалила:
– Леди-позвольте-вам-рассказать-стих-пронашужизнь! – последние слова вообще слились в одно. – Мы едим пустую кашу и на завтрак, и на ужин! С каждым годом поясочки мы затягиваем туже! Подзаборные собаки – даже те счастливей нас! Леди, дайте нам монетку, это наш последний шанс! – и она присела в неуклюжем реверансе.
Судя по стремительно краснеющему лицу монахини, сольное выступление Норы было чистейшей воды экспромтом.
– М-м… Как интересно! – Улыбка у меня стала нервной. – И кто же автор этих стихов?
Смуглая Нора переглянулась с подружками, обменялась с ними странными знаками и, смущенно потупившись, заявила:
– Святой Кир Эйвонский ниспослал.
– Нор-р-ра! – уже не скрываясь, рявкнула монахиня и обернулась ко мне: – Леди, простите, они в последнее время взяли дурную привычку все свои проказы валить на Святого Кира. Ух, задаст он вам, святотатцы! – и она пригрозила молитвенником хихикающим воспитанникам. – Леди, не желаете присесть? Вот там есть кресло…
– На нем дохлая крыса лежала! – громким шепотом сообщил кто-то. Я инстинктивно обернулась – и дети разом потупили взгляды.
Одинаковые серые платья и переднички, брючки и курточки, лохматые головы, напоказ скромно сцепленные в замок руки, хитрые взгляды искоса и – ожидание: ну когда же, когда же она ошибется?
– Хорошо, – немного растерялась монахиня. – Тогда… Бриджит, принеси одеяло из спальни, постелем на кресло.
– Слушаюсь, – пропела девочка с длинными светлыми косами и сделала книксен и бросила на меня злорадный взгляд из-под ресниц. – Леди, а можно вопрос?
– Да, конечно, – ответила я как можно приветливее. Уже начало сводить скулы от натянутой улыбки.
– А почему у вас короткие волосы? Я вот хотела стричь, а сестра Мария говорит, что короткие волосы бывают только у блудниц. Простите…
И снова этот взгляд и неловкий книксен.
Стало смертельно тихо.
Монахиня побагровела лицом.
Я поняла, что пора брать ситуацию в свои руки.
– Короткие волосы? – рассмеялась я, сдернула шляпку и эффектно тряхнула головой. – Мне их отрезал сумасшедший убийца прошлой весной. И в память об этом событии я решила сделать стрижку.
Бриджит выпучила глаза.
– Врешь же!
– Честное слово, не вру, чтоб мне сдохнуть, – вспомнила я оборот из речи Лайзо; услышав это, он придушенно раскашлялся у дверей. – Не верите – спросите у детектива Эллиса. Именно он пришел за мной в жуткий подвал, чтобы спасти от сумасшедшего убийцы-парикмахера, который хотел скормить меня своей мертвой жене! – зловеще произнесла я, наступая на Бриджит. Та испуганно ойкнула и спряталась за свою чернокосую подружку.
Злорадство в ее глазах постепенно сменялось чистым восторгом.
– А что потом было? – робко спросил совсем маленький мальчик, лет восьми, не больше.
– Гм… – я сделала вид, будто задумалась. – Ничего интересного. Убийцу поймали, посадили в тюрьму, и там он умер. А мертвую жену еще раз разрезали на кусочки и похоронили на старом кладбище, а сверху посадили куст жасмина, и он теперь, говорят, цветет красными цветками. Каждую весну.
Это было художественное преувеличение, конечно, но оно того стоило – и изумленно распахнутых детских глаз, и онемевшей от избытка чувств монахини.
Самое время переходить в наступление.
– Кстати, кто хочет чаю с шоколадом? Мы принесли немного гостинцев, – заманчиво произнесла я и напоказ приподняла корзину со сладостями повыше. – Сестра Мария, вы, кажется, говорили, что после обеда хотели устроить чаепитие, верно? Может, провести его прямо сейчас?
Под добрым десятком умоляющих взглядов монахине оставалось только согласиться:
– Пожалуй. М-м… Наверное, тогда нам следует пройти в трапезную.
– Прекрасно, – улыбнулась я ослепительно. – Но сперва – подарки. Мистер Маноле, подойдите ближе и поставьте коробки на пол. Сестра Мария, вы не поможете мне?..
Если до этого многие еще относились ко мне подозрительно, то теперь смягчились даже самые суровые сердца. С помощью Мадлен и Лайзо – к моему удивлению, знакомого со многими приютскими ребятишками – мы раздали все подарки. Я немного волновалась: выходило, что каждой девочке досталось по маленькому, но отдельному сувениру, а вот мальчишкам – несколько больших наборов игрушек, делить которые надо было на всех. Но обошлось; дети остались довольны.
А самые бурные восторги, к моему удивлению, вызывали книги – географический атлас и иллюстрированная «История». Пока я вплетала бирюзовые ленты в чудесные косы Бриджит, Нора, та самая бунтарка с талантом к стихосложению, с упоением зачитывала вслух описание животного мира Черного Континента, то и дело тыкая пальцем в картинки и восклицая:
– Лиам, придурок! Я же говорила, что слон огромный, как башня, а ты – «крыса с хоботом, крыса с хоботом»! Сам ты крыса!
А голубоглазый лис Лиам шумно шмыгал носом и старательно подпихивал ногою под кресло какой-то подозрительный мешок.
Потом мы всей толпой отправились в трапезную, попутно выясняя, где это я успела познакомиться с Эллисом, приютским кумиром, почему Мэдди ничего не говорит, но строит смешные рожицы, и правда ли к чаю будут «всамделишные пирожные». Сестра Мария, кажется, больше не сердилась; иногда уголки ее губ вздрагивали, будто она хотела улыбнуться, но по привычке одергивала себя, и принималась бормотать что-то под нос.
