– Отпусти его, все кончено! - крикнул Макс и снова взглянул на монстра.
Роки пулей вылетел из шатра и остановился как вкопанный, разглядывая поверженное существо. Маленькую голову со злобной курносой мордочкой и оскаленной пастью, из которой торчали острые мелкие зубы, венчали огромные, как локаторы, уши. Шерсти на теле не было, его покрывала грубая сморщенная кожа, топорщившаяся многочисленными складками. Нижние конечности были короткими и мощными, роль верхних исполняли крылья.
– Так вот ты какой, Чупакабра! - почтительно сказал Макс, поднимая двумя пальцами кожистое крыло.
– Нет! - прорычал Роки.
В ту же секунду чудовище открыло огромные немигающие глаза, злобно зашипело и зацепилось крюками за одежду Макса. Оно обнажило острые зубы, потянулось к нему вторым крылом и попыталось встать на ноги, издавая причмокивающие звуки и жадно вытягивая морду. Роки подпрыгнул и повис на крыле существа, вцепившись в него зубами. Макс попытался освободиться, но вонючая холодная кожа крыла как будто облепила его собой. Вдруг Макс увидел Гольдштейна, который прибежал из леса с какой-то палкой в руках. Замахнувшись, он изо всей силы вонзил палку в грудь чудовища. Раздалось громкое хлюпанье, из раны, пробитой колом, вверх взметнулся фонтан зеленой крови, и существо на глазах начало как будто усыхать. Наконец, оно уменьшилось в два раза и окоченело - маленькое, сморщенное и отвратительно уродливое.
– Чупакабра, Чупакабра! Сам ты Чупакабра, - задыхаясь, проговорил Гольдштейн, - Говорю же: упырь! Вон как скрючило его от осинового кола. Теперь надо его прямо с этим колом и закопать.
Зарыв упыря в землю, вернулись обратно в шатер. Милана с Гольдштейном вызвались подежурить, а Макс завалился спать. Роки снова залез в свой любимый мешок и захрапел. Рядом тихо дышала Виктория. Макс мысленно пожелал девушке спокойной ночи и уснул.
Глава 19.
Макс открыл глаза и увидел, что Гольдштейн и Милана дремлют, сидя в углах шатра. Он тихо пробрался к выходу, отстегнул полог и выбрался наружу. Дождь закончился, и восходящее солнце играло в капельках воды на траве, заставляя их искриться маленькими радугами. От сырой земли поднимался легкий пар. Было тихо и тепло. Макс, разминая затекшие после сна мышцы, сделал несколько резких движений. Он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Все тело переполняла радостная энергия. Полог шатра отодвинулся, выпустив Викторию.
– Зарядку делаешь? Молодец! - одобрила она, - Только лучше давай я тебя поучу драться на мечах.
Макс согласился, и вслед за девушкой пошел в сторону деревьев. В небольшом жидком лесочке они подобрали две сучковатые палки.
– Ничего, годится, - решила Виктория, отошла подальше от деревьев и приняла боевую стойку:
– Защищайся!
Она напала на Макса, тот сделал неловкое движение, и палка вылетела из его рук под первым же ударом.
– Так не пойдет, все сначала!
Девушка объяснила, как нужно правильно держать меч и отражать атаку. Она сама продемонстрировала прием, затем опять напала. Все повторилось снова: удар, неловкое движение, вылетевшая палка. Виктория вновь и вновь терпеливо объясняла, показывала, ободряла - все напрасно. Макс не сумел освоить ни одного приема. Он разозлился сам на себя за свою неловкость, и далеко отшвырнул импровизированный меч.
– Хорошо, давай попробуем на настоящих мечах, - предложила Виктория, - Защищайся!
Но и тогда дело не пошло на лад. Все движения Макса были неуклюжими, а выпады неловкими. Он так и не сумел повторить те приемы, которые показывала ему девушка. Наконец, Виктория устало сказала:
– Я не понимаю, что происходит. Скажи, ночью, когда ты дрался с упырем, что ты чувствовал?
– Ненависть, отвращение, гнев…
– Значит, для того чтобы сражаться как настоящий воин, тебе обязательно надо чувствовать гнев и ненависть? Но это неправильно, это противоречит кодексу воина. Что-то не так с твоим мечом, Гольдштейн прав.
Макс пожал плечами и поплелся обратно к шатру, около которого Милана с Гольдштейном уже закусывали остатками сухой лепешки. Он подошел к Малышу и снял с него плед. Жеребец радостно заржал и ткнулся в его ладонь мягкими губами. Из шатра выбежал Роки, и принялся кружить вокруг жеребца, ревниво поглядывая на Макса.
– Полезай в мешок, - сказал тот, - Скоро выезжаем.
Он помог Льву Исааковичу свернуть шатер, оседлал Малыша, закинул за спину оба мешка, и вскочил в седло, отметив про себя, что верховая езда - не такая уж страшная штука, как ему казалось раньше. Всадники выехали на дорогу и продолжили путь. Сегодня путешествие было приятным. Дорога еще не успела высохнуть после дождя, и из-под лошадиных копыт не летели клубы пыли. Ласково светило солнце, легкий ветерок нежно касался кожи. Цветы в сырой траве раскрылись навстречу солнечному свету.
Ближе к полудню дорога привела к густому лесу. Виктория спрыгнула с коня и осмотрелась.
– Смотрите, здесь просека! - крикнула она.
Вглубь леса уходила узкая вырубленная полоса, больше никаких дорог нигде не наблюдалось. Пришлось ехать гуськом, пустив лошадей шагом. Через некоторое время просека сузилась так, что ветви деревьев, растущих по ее краям, стали задевать головы верховых. Когда очередная ветка чуть не выхлестнула Максу глаз, он плюнул и спешился. Дальше он пошел пешком, ведя Малыша в поводу.
– Иди, погуляй, - сказал он Роки, вытряхивая его из мешка.
Пес, уставший трястись за плечами хозяина, радостно поскакал вперед, обнюхивая стволы деревьев. Соскочила со своего коня и пошла пешком Виктория, следом за ней Милана. Дольше всех держался Гольдштейн, но в конце концов и он спешился.
– Привал! - скомандовала Виктория, увидев подходящую для отдыха опушку.
Отойдя от просеки на несколько шагов, сели отдохнуть. Виктория подстрелила какую-то жирную лесную птицу и начала ее ощипывать и потрошить. Гольдштейн возился с костром. Макс огляделся вокруг. Лес был очень густым и каким-то старым. Огромные деревья закрывали своими густыми кронами небо. Их листва была почему-то очень темной, а ветви опутывала густая серебристая паутина. По просеке, видимо, уже очень давно никто не ходил и не ездил - вся она заросла густой травой. Попадалось много высохших деревьев, чьи голые, побелевшие от времени ветви чем-то напоминали человеческие кости. Но угрозы в этом лесу не чувствовалось, просто все вокруг дышало древностью. Макс почему-то подумал, что когда-то этот лес знавал лучшие времена, сейчас же он тихо и мирно умирал от старости.
Зрелище ощипываемой птицы вызывало у Макса чувство жалости и некоторую брезгливость, поэтому он старался не смотреть в сторону Виктории. Отвернувшись, он вдруг увидел на краю опушки кусты дикой малины, покрытые спелыми пурпурными ягодами. Макс встал, подошел к кустам и принялся обирать ягоду и совать ее в рот. Потом ему пришла в голову мысль, что можно набрать малины и угостить ею своих товарищей. Он вернулся к костру, попросил у запасливого Гольдштейна походный котелок, который тот носил в своем мешке, и пошел собирать ягоду.
– Смотри, не заблудись! - крикнула ему вслед Виктория.
– Нет, я здесь, рядышком! - ответил Макс, складывая спелую малину в котелок.
Обобрав ближние кусты, он двинулся дальше, в сторону леса. За деревьями он заметил неглубокий овражек, дно которого густо поросло малиновыми кустами. Макс спустился туда и продолжил наполнять котелок. Из-за деревьев ему не было видно просеки, но доносились голоса Миланы и Виктории, о чем-то споривших. Заполнив больше половины котелка, Макс выбрался из оврага и пошел обратно. Через некоторое время он понял, что двигается не в том направлении. Голосов уже не было слышно, вместо просеки перед ним стеной стояла густая чаща. Стараясь не паниковать, Макс развернулся на сто восемьдесят градусов и сделал несколько шагов. Теперь исчез и овраг. "Заблудился!" - понял он. Оставалась надежда, что друзья сумеют отыскать его: может быть, Роки сможет найти его по запаху, или к Гольдштейну вернется дар, с помощью которого тот сможет определить его местонахождение. Решив не заходить еще глубже, Макс присел на густой зеленый мох и осмотрелся. Ничего утешительного он не увидел: вокруг был только непроходимый лес.
