У нас тут, блин, клуб адептов Амура стихийно организовался. Бернес таращится влюбленным взглядом на Бекетову, которая в свою очередь таращится еще более влюблённым взглядом на меня. Просто какой-то круговорот влюблённых взглядов в природе.
Один я никуда не таращусь, потому что соображаю, как отрезвить Бернеса и проводить Наденьку. Тем более, судя по времени, сейчас уже и Подкидыш «найдется», и Шипко приструячит назад.
— Надя… А ты что тут делаешь, кстати? — Поинтересовался я у девчонки.
Может, так сработает? Она же явно не погулять пришла. Во-первых, Бекетова одна. То есть имеется конкретная цель. А во-вторых, уверен, Красную площадь она сто раз видела. При таком-то папаше.
— Я? Ах, да… Я… — Наденька несколько раз моргнула, а потом, наконец, отвела взгляд. Очень хорошо. А то прямо неудобно начал себя чувствовать от ее откровенной влюбленности. — Пете шла подарок купить. У Пети же день рождения скоро.
— Пете? — Переспросил Бернес.
И лицо у него стало такое… несчастное-пренесчастное. Он, наверное, решил, будто неизвестный Петя — это ухажёр или жених.
— Да, брат мой. — Добавила девчонка.
После этой фразы Марк словно птица-феникс восстал из пепла. В его взгляде вспыхнул огонь. Нет, блин… Так дело не пойдет. Мне Бернес нужен в трезвом разуме и уж точно не в роли фанатичного поклонника дочери Бекетова. Это прямо очень, очень сильно все испортит.
— Петя! Ну, ты что! Брат важнее. Какой ты подарок хотела? Давай лучше наоборот. Мы тебя проводим и поможем выбрать, если что. Ты ведь где-то поблизости планировала купить? Нам, пацанами, лучше известно, что надо дарить…
Я хотел сказать, таким придуркам, как твой Петя, но не стал. Девчонка не виновата, что ее родственничек –мудак.
— Что надо дарить братьям. — Закончил в итоге свою фразу.
— Но… Как же ваш товарищ? — Надя от моего напора растерялась.
А я, недолго думая, схватил сразу обоих, и Бернеса, и Бекетову, затем резво потащил их…
— Не туда! Нам в другую сторону!–Успела выкрикнуть девчонка, прежде, чем я уволок эту парочку в неверном направлении.
Она, кстати, даже не сопротивлялась. Да и Марк тоже. Его вообще сейчас, как козла можно на поводке вести в любую сторону.
— Вот там часовой магазин… — Добавила девчонка.
— Не вопрос! — Я крутанулся на месте, снова подцепил под правую руку Бернеса, под левую — Наденьку, и потянул их теперь в нужную сторону.
Так как скорость была мною выбрана приличная, возле этого магазина мы стояли буквально через пять-семь минут. За большой стеклянной витриной, которая выполняла роль окна, лежали всякие штучки. Начиная от каких-то замысловатых заколок, заканчивая часами. Часов было немного. Штук, может, десять. Все они оказались карманными. То есть, на цепочке. И это она хочет подарить молодому пацану, хоть и брату?
— Ну, вот…– Надя растерянно посмотрела сначала на меня, а потом… снова на меня. Марк оставался вне зоны ее внимания. Она явно им не заинтересовалась. — Думаю, что выбрать. Сначала хотела на ремешке коричневого цвета, но… Их очень сложно достать и у меня нет столько денег… Я откладывала немножко…Мне папа давал на разные вещи…Я собирала… Копилку…
Слова Бекетовой начали вдруг расплываться. Да, я понимаю, что термин не самый подходящий, но они именно расплывались. Такое чувство, будто буквы самопроизвольно взбесились и принялись меняться местами. Еще, до кучи, в ушах у меня появился странный гул.
Я стоял, со стороны улицы, смотрел сквозь стекло витрины на горку, выстланную темным бархатом, туда, где лежали часы, и не мог произнести ни-че-го! Я вдруг услышал их ход. Ход всех часов разом. В мозгу что-то тикало, скрежетало и ухало.
Почему? Да потому что именно сейчас, в эту минуту я вдруг вспомнил другие часы. Четко вспомнил. И двух людей, которые с этими часами были связаны.
Барчук Павел
Позывной «Курсант» — 4
Глава 1
Я ищу связь между несвязуемыми фактами
— Ну-у-у? Все довольны? Все счастливы, я погляжу…Да? Замечательно день прошёл. Получили ровно то, что хотели. — Спокойно, будто ничего не случилось, произнёс Шипко.
В ответ со стороны детдомовцев не прилетело не то, чтобы слова, даже вздоха не прозвучало. Такое чувство, что все они разом разучились дышать.
Панасыч стоял перед нами, словно воплощение суровой кары за тяжелые преступления, широко расставив ноги и сложив руки за спиной.
Самое хреновое, происходило это все на первом этаже Большого дома, прямо перед столовой. Получекисты как раз подтягивались на ужин, а потому картина «Избиение младенцев» радовала их своей колоритностью и нашими хмурыми рожами. Само собой, избиение было не буквально физическим, но от этого не легче.
Курсанты поглядывали в нашу сторону с насмешкой. Мол, вот вы — придурки… Ясен пень! Им хорошо. Их так гонять никто не будет, как нас. Они же — сотрудники НКВД. А мы так, фигня на постном масле.
— Значит, слушай приказ, черти… Я предупреждал вас, что в случае пренебрежительного отношения к моим словам насчет сегодняшнего дня, последуют карательные меры. Предупреждал? — Панасыч посмотрел на детдомовцев по очереди, задержавшись взглядом на пару секунд на каждом. Кроме меня. По мне он просто мазнул глазами и сразу уставился на Бернеса. Даже не знаю теперь, хорошо это или плохо…
Возможно, психологию, как науку, в Советском союзе еще не знают, но Шипко явно не в курсе этого. Потому что его равнодушный тон, его бесстрастное лицо и абсолютно не вязавшийся с этим жёсткий, ледяной тон являлись как раз психологическим прессингом. Конкретным таким методом давления на подопечных. И хочу сказать, прониклись почти все. Ни один из нас не рискнул сказать что-то в ответ, потому что вполне очевидно, вопрос, заданный Панасычем носил риторический характер. Дураков отвечать нет.
Выглядел при этом товарищ сержант госбезопасности абсолютно спокойным. И это хреново. Лучше бы орал или плевался слюной, честное слово. Так оно привычнее.
Просто за его показным спокойствием на самом деле бушевала буря. В реальности воспитатель от бешенства только что зубами не скрежетал. Хотя, иногда мне казалось, вперемешку со словами вылетал именно этот звук. Звук перетираемого челюстью зубного крошева.
А вот голос его оставался тихим, размеренным, обманчиво нейтральным. Но самое главное — из речи Панасыча окончательно пропали и «едрить твою налево», и «растудыть-туды» и даже пресловутые «в рот те ноги». А это — очень, очень хреновый признак. Я бы даже сказал, это — стопроцентный показатель того, что теперь наша жизнь станет еще «веселее». Шипко объявил нам личную вендетту.
Похоже, детдомовцам удалось совершить невозможное. Мы реально разозлили чекиста, имеющего нехилый опыт за плечами. По-настоящему разозлили. И разница, скажу я вам, была очень даже заметна. Не зря говорится, будто все познаётся в сравнении. Вот мы и познали. Темную сторону Шипко в самом ее расцвете. Ему сейчас черное ведро на голову напялить, будет чистый Дард Вейдер.
Если прежде в любых ситуациях, где наше поведение раздражало воспитателя, он мог наорать, обматерить, а иной раз и подзатыльник отвесить, легонько, в поучительных целях, то сейчас…
Сейчас его каменное лицо слегка пугало. И взгляд. Взгляд у Шипко стал такой, что часть детдомовцев после каждого слова Панасыча ежилась, а вторая половина стояла, втянув голову в плечи. Пожалуй, кроме меня.
Ну, ладно… Надо признать, повод у чексиста для подобной злости имеется. Просто когда я и Подкидыш придумали свой план, мы не могли предположить, что именно на этом этапе наших непростых взаимоотношений с воспитателем, кончится его терпение.
Теперь детдомовцы стояли перед Шипко, сжимая в руках тряпки для протирания пыли и половые щетки. Естественно, вовсе не потому, что в каждом из нас проснулась невзвезденная любовь к чистоте и по этой причине мы решили поиграть в Мойдодыров. Так-то устали как собаки. Хотелось жрать, а еще больше — исчезнуть уже с этого импровизированного лобного места и рассосаться по комнатам. А мне — особенно. У меня в башке снова творился полный сумбур.
