На нынешней «царской вечере», помимо вышеупомянутых бравых вояк Репнина, Каташина, Романова, Кустова и инженеров Коровина и Ветрова, присутствовал наставник — Фёдор Петрович Литке, недавно вернувшийся из Марселя, где наблюдал за строительством двух военных транспортов, заказанных для рейсов на дальний Восток с учётом прохождения Суэцкого канала. До Суэца неугомонный Литке, разумеется, также добрался и даже прошёл Каналом «туда-обратно».
Фёдор Петрович и вёл беседу, всячески возвеличивая роль моряков, служащих на русской флотилии Миссисипи под командованием тандема адмиралов Корнилова и Нахимова. По мнению Литке, если бы не геройские действия минных катеров, перепугавших мнительных янки, не случилась бы паника в стане врага и не одержал бы генерал Борегар победу, наголову разгромив превосходящие силы неприятеля, пленив вражеского полководца, генерала Шермана, командующего Теннессийской армией.
Южане начали контрнаступление 15 октября, перед этим сдав Шерману Спрингфилд и сымитировав паническое отступление, оставив противнику полтора десятка старых расстрелянных орудий. Янки, возрадовавшись эпической победе поутру без разведки рванули прямиком на Нэшвилл и были остановлены батальонами «бродячего штата Кентукки». Кентуккийцы, обозлённые исходом из мест родных, где сейчас хозяйничали «вооружённые ниггеры Севера», вопреки приказу Борегара: «стоять насмерть, с места не сходить», в штыки приняли первую волну наступающих янки, воодушевлённых взятием Спрингфилда и, опрокинув неприятеля, «погнали северян на север», уж такая география случилась, ничего не поделать. На плечах отступающих кентуккийцы ворвались в Спрингфилд и в священной ярости обратили в бегство и вторую вражескую линию. При этом польский эскадрон, завидев развевающиеся знамёна Союза кинулся их отбить и захватил в плен самого Шермана, вырезав в сабельной рубке вдвое превосходящий их числом конвой командующего Теннессийской армией. Непривычные (ещё по русско-американской войне то выяснилось) к бою на шашкахсаблях кавалеристы Севера частью сдались, частью бежали, разнеся весть о пленении Шермана, что только усугубило панику. Быстро сориентировавшийся Борегар бросил по расходящимся направлениям ударные кавалерийские бригады, довершившие разгром. Из 180 тысячной Теннессийской армии избежать гибели и плена удалось примерно половине. Более 20 тысяч солдат Севера закололипорубили доблестные кентуккийцы и кавалерия «армии реки» генерала Борегара, а 70000 пленных стали головной болью военачальника, затормозив движение конфедератов. В горячке первых часов после боя, злые как тысяча чертей южане немало постреляли пленных негров, особенно если не находилось поблизости дерева, чтоб там вздёрнуть наиболее дерзкого «черномазого». Генерального Штаба полковник Орлов, возглавлявший группу российских наблюдателей при штабе Борегара, оперативно отчитался по телеграфу, в том числе и используя шифр. Полковник, шедший в первых рядах армии КША, застал момент пленения генерала Шермана и считал, что лишь цепь случайностей: боевой порыв «обречённых батальонов» из штата Кентукки, которые Пьер Гюстав Тутан де Борегар заранее «списал» в неизбежные потери, и невероятный успех польских гусар, захвативших вражеского командующего со всем штабом в начале сражения, паника, за сим последовавшая, обусловили разгром Теннесийской армии САСШ, коего в иных условиях не произошло бы.
Речная флотилия Корнилова, дошедшая в середине октября до границы Кентукки и Теннесси, по приказу адмирала, получившего план контрнаступления от Борегара, двинулась на Каир. Сымитировав двумя пароходами и дюжиной катеров прорыв в Огайо, Владимир Алексеевич прорвался вверх по Миссисипи на пароходе с десантниками, которые и начали штурм базы южан с тыла, чего коммодор Фут никак не ожидал. Отступив с оставшимися канонерками вверх по Огайо, коммодор узнал о разгроме армии Шермана и о том, что русские перегородили реку тремя, а возможно, что и более линиями минных постановок. Попытка вдохновить команды к прорыву до Сент-Луиса успехом не увенчалась и Фут, подорвав канонерки и два небольших оставшихся в его распоряжении парохода, вывел личный состав отряда, так сказать, пешим порядком, избежав плена…
Литке прям «грохотал» за столом, где подносы с пивными кружками и бутербродами перемежались картами Северной Америки и театра военных действий.
— Константин, — суровый наставник «дирижировал» карандашом, зажатым в левой руке, пальцами правой сдавив бутерброд с телятиной, — а я ведь говорил тебе, что черноморцы себя ещё покажут!
— Говорили, Фёдор Петрович, у кого ж глаз-алмаз как ни у вас!
— Ах, поэт! Мало я тебя в гардемаринской юности линьками драл, — благодушно погрозил адмирал.
Разумеется, никто меня линьками не потчевал, но шутка Литке потрясла Ефима, глядевшего отныне на Председателя Русского Географического Общества как кролик на удава. Это ж надо царя-батюшку да по филейным местам отлупцевать. Да пусть даже тогда и великого князя! У атамана случился разрыв шаблона…
— Главное теперь, Фёдор Петрович, удержать Каир, перекрестье речных путей североамериканского континента.
— Удержим, всенепременно. Сейчас Павел Степанович из Калифорнии орудия подвезёт, морячков-тихоокеанцев, и уж тогда как вдарим! — Литке искренне радовался за «засидевшихся» Корнилова и Нахимова, которые хоть теперь, пусть и на службе Конфедерации числясь, «навоюются досыта»…
Репнин пожелал узнать у адмирала, есть ли резон набирать в Корпус, предназначенный к охране Канады, солдат из Особой дивизии морской пехоты, дислоцирующейся в Кронштадте, Риге и Гельсингфорсе, или можно обычного пехотинца быстро переучить в морпехи.
— Тут, князь, не скажу, — Литке ехидно посмотрел на меня, — считай более века, с времён петровских как таковой морской пехоты у нас и не было в чистом виде. Когда нужда приходила, выкликали добровольцев с экипажей. И молодцов всегда находилось с избытком. Это Константин завёл моду пехтуру в моряки записывать. Видел я, как они выгребают на шлюпках на учениях. Тьфу! Ни солдат, ни матрос, земноводное какое-то недоразумение. А содержать такого земноводного «солдатоматроса» куда накладнее для казны, чем обычного солдатика.
Так, если наставник озаботился сохранением казённой копеечки, значит, сейчас последует спич о недостаточном финансировании экспедиций по освоению Северного Морского Пути. М-да, угадал…
— Не о том думаете, молодые люди! Потратить хоть половину тех сумм, что угроханы на обустройство дороги на Панамском перешейке на строительство ледоколов и пошли б караваны близь российских берегов, прямиком через Берингов пролив в Тихий океан с переселенцами и солдатами. И не пришлось бы миллионы закапывать в Америке, чтоб после французишкам отдавать перешеек!
— Не осилят нынешние ледоколы северные льды, Фёдор Петрович!
— Ай, Костя, ты то откуда можешь знать? Сидишь в Питере да Гатчине, дальше Маркизовой лужи не выбираешься. Какой из тебя генерал-адмирал? Смех один! Жду не дождусь, когда Владимир Константинович подрастёт.
— Мальчишке девять лет всего лишь, какой из него генерал-адмирал — передразнил я наставника, за что тут же и получил.
— Себя вспомни в девять лет! Как флажки на картах размещал, указывая Незабвеному Николаю Павловичу на важность удержания форта Росс!!! А Владимира давно пора оторвать от мамкиной юбки!
Кустов, услышав как походя, пусть и косвенно, поносят императрицу, втянул голову в плечи. Надо срочно «переключить» Литке, иначе атамана Американского казачьего войска удар хватит.
— Фёдор Петрович, не буянь, лучше глянь на этих добрых молодцев — инженеров! Такую машину придумали, такую машину! Двигатель, работающий на отходах производства керосина.
— Бензиновый усовершенствовали? Да поставь такой на флотилию Корнилова и первая же пуля превратит катер в пылающий костёр, — Литке был достаточно продвинут в вопросах новых технологий, положение обязывало старика соответствовать. Хотя, какой он старик, энергии на пятерых.
— Нет, не бензиновый, на «солнечном», на солярном масле работающий!
