Туула будто и не обращает внимания на эти слова. Она стоит, слегка покачиваясь, и взгляд её обращён внутрь себя.
— Давным-давно здесь прошла великая битва, — наконец скрипуче продолжает старуха. — Может, тогда и сама земля получила страшные раны? Как знать. А пророчество, которое нас заставили заучить деды, а им передали их собственные деды, таково: лишь та, что бродит во тьме, знает всё. Оружие её — обман, она направит путём добра, а совершишь зло. Когда утративший силу займёт своё место в храме, а в мёртвый город придёт жизнь, появится тот, кто может остановить вечный холод. Но он должен слушать лишь своё сердце, иначе грядёт вечная ночь.
Сказав это, Туула умолкает.
— И всё? — не выдерживаю я, когда молчание затягивается. — В пророчестве не сказано, как именно остановить вечный холод, как не совершить ошибку, и кто там бродит во тьме?
— Не сказано, — подтверждает старуха.
— Грош цена тогда такому пророчеству, — заявляю я. — Оно так туманно, что может означать что угодно. Мы тоже, знаете ли, вчера бродили во тьме.
— Сильвер! — шикает Гилберт. Судя по лицу, он жалеет, что у него нет шарфа под рукой.
— Верно, — кивает Туула, ничуть не обижаясь. — Мой народ всегда хотел видеть знаки и порой принимал за них то, что знаками не было. Когда мой дед находился в той части своего пути, откуда ближе до рождения, чем до смерти, в этом храме лежало Око богини, не мёртвое, не живое. Люди верили, что Око видит правду.
Появился странный чужак, он был мал и слаб. Его заперли в Храме. Народ решил, сбываются слова пророчества: «когда утративший силу займёт своё место…»
Туула хмыкает и усмехается краем губ.
— На другой день пришли посмотреть, что случилось с чужаком. Верили: Око явит силу, и что-то произойдёт. Но не было больше ни Ока, ни чужака. Куда и как они могли уйти, неведомо.
— Вообще-то ведомо, — говорю я. — Скарри прорыл отсюда ход, прихватив ваше Око, то есть Грызельду. Никакой это был не глаз богини, а яйцо здоровенной твари, пожирающей землю, которая едва не наделала бед.
Вопреки моим ожиданиям, Туула не выглядит поражённой этими новостями.
— Если чужак украл Око, богиня могла наслать на него любую кару, — сухо отвечает она и направляет беседу в другое русло, нисколько больше не интересуясь судьбой Скарри. — Вы спрашивали о женщине, имя которой Нела. Однажды я выслеживала барана и нашла её, израненную, ползущую по снегу. Он был при ней.
И Туула указывает рукой на обугленное тело.
— Она волокла его за собой и разговаривала только с ним, а меня будто не замечала. Видно, это кто-то важный для неё. Насилу разжали её руку. Когда Нела смогла нас понимать и узнала о пророчестве, она сказала, что ему самое место в Храме. Вы знаете, кто это был?
— При жизни он был могущественным человеком, — отвечает Гилберт, хмурясь, и в голосе его мне слышится печаль. — Как бы то ни было, однажды он спас мне жизнь. А потом… словом, можно согласиться, что теперь он утратил силу. Но где же Нела теперь?
— Как только встала на ноги, принялась искать путь обратно. Надолго уходила, возвращалась едва живая. Однажды сказала, встретила людей из своего племени. Ушла к ним. Она бросила искать путь, решила найти мёртвый город, чтобы исполнить пророчество и снять проклятие с наших земель. Нела верила, что так сможет вернуться домой.
— Тогда и нам нужно к мёртвому городу, — решительно говорит Гилберт. — Покажете, где он?
— Не знаем, — отвечает ему Туула. — Может быть, и нет никакого города. Может, был, да ничего не осталось. Может, он так далеко, что не дойти. Я укажу, в какую сторону ушла Нела, но боюсь, вам не по силам следовать её дорогой.
Гилберт вздыхает и крепко о чём-то задумывается.
— Другой дороги для нас нет, — наконец говорит он. — Вот только спутников своих я бы на время оставил с вами…
— Даже не думай, — хором произносим мы с Тилли и Андраником.
— Тот, кому суждено исполнить пророчество, может быть любым из вас, — скрипуче произносит старуха, окидывая нас по очереди внимательным взглядом тёмных глаз. — Я могла ошибиться, считая кого-то слабым. Сила очевидна не всегда. Идти, так уж вместе.
С этими словами она оборачивается к телу Рэналфа и почтительно склоняет голову, прижимая руку к груди. Затем неспешно идёт к выходу.
— Что ж, вот ты и обрёл славу, о которой мечтал, и поклонение целого народа. Если чего-то страстно желаешь, оно непременно исполнится, — негромко роняет Гилберт с горькой усмешкой, в последний раз глядит на бывшего наставника и уверенным шагом следует за Туулой.
— У-у! — говорит Тилли и бежит вприпрыжку за ушедшими. — Туула, а почему у вас такие необычные имена?
Я грожу Рэналфу кулаком, замечаю удивлённый взгляд Андраника, показываю ему язык и догоняю остальных как раз вовремя, чтобы услышать:
— Когда дитя рождается, отец слушает ветер. И ветер приносит имя.
Остаток дня мы проводим в сборах. Старики считают, что там, куда мы идём, пригодится очень много всего. Даже то, что я считал ненужным.
Вот зачем, к примеру, нам котёл? Но и Туула, и Нииуш утверждают, что без воды в пути можно пропасть. Тёплое питьё, по их словам, придаёт сил. А я считаю, что если хочется пить, то можно и снег пожевать. Они морщатся, будто я сказал глупость, а затем приводят ещё один довод: в котле можно сварить мясо. А это другое дело, с этим я соглашаюсь, только пусть нам дадут котёл побольше.
Мешочек с хвойными иглами и чем-то ещё, грубо смолотым, что я не определяю — ладно, пусть будет, весит он мало. Но зачем нам кадка с жиром? Даже я такое не ем.
Туула долго смеётся, а затем поясняет: смазывать лицо, чтобы защитить от холода. Тут же она предлагает Гилберту избавиться от усов — говорит, в здешних местах они будут лишь помехой, а не защитой. Упрямец отказывается, хотя, честное слово, лучше бы послушал. То и дело разглядывает свои усы при помощи карманного зеркальца с таким глупым видом, будто это его главное достижение за всю жизнь.
Для нас готовят также ковры и шкуры, которые даже в свёрнутом виде занимают немало места. Если остановимся на ночлег под открытым небом или в заброшенном жилье, сможем уютно устроиться.
Тилли расспрашивает насчёт заброшенного жилья. Оказывается, раньше людей в этих местах было так много, что они селились и у озера, где Нииуш удит рыбу, и дальше — у реки, которую не в силах сковать даже вечный холод, и у леса, который прежде был высоким, а теперь деревья там почти не тянутся вверх. С тех пор и попадаются там и сям брошенные дома. Утварь из них растащили, стены, оставшись без людских рук, поддались непогоде, но путник может ещё найти угол, а в нём — очаг.
Мы узнаём, что здесь, у гор, живут лишь четверо — Туула с Нииушем да братья Туулы, Фьок и Йарру. Фьок у них считается молодым, хотя по виду вполне мог бы быть чьим-то дедом, и именно он чаще других отправляется на охоту. Детей у Туулы нет.
— И к лучшему, — говорит она. — Если бы мне было послано одно дитя, страшная жизнь ждала бы его, когда уйдём мы, старики. Что может быть горше — остаться одному в этих белых пустошах, среди воспоминаний и следов былого. Я не желала бы ему такой судьбы.
— У некоторых рождается много детей, — говорю я, вспоминая принцесс Третьего королевства. — Хватит даже, чтобы вновь заселить пустующие земли.
— И что бы их ждало потом? — хмыкает Туула. — Они не смогли бы создать семьи, наш народ всё равно был бы обречён.
— Но ведь ещё есть люди, к которым ушла Нела, — напоминает Тилли, отрываясь от своего альбома. — Почему вы тоже не ушли к ним или они не присоединились к вам?
— Мы слишком разные, — помолчав, роняет старуха.
Больше она ничего не поясняет, потому остаётся лишь догадываться, что она подразумевала. И почему она считает их племенем Нелы, Туула тоже нам не сказала — лишь поглядела так, поднимая брови, будто объяснений здесь не требуется. Может быть, это какие-нибудь колдуны?
Сборы занимают почти весь день. Да и дни здесь недолгие — мы ни разу не видели солнца, небо лишь делается серо-белым на какое-то время, а затем мир опять погружается во тьму. В путь мы двинемся завтра.
