Синдикат «Громовержец» - Тырин Михаил Юрьевич

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78

Пельмень был нетороплив и массивен, но при этом нерешителен, если не сказать трусоват. Его отличал пессимистический подход к жизни, от которой он всегда ждал подвоха.

Они частенько сидели с Паклей во дворе, Пакля, бывало, делился новостями и наблюдениями, Пельмень же хмурился, мял и крутил по привычке левое ухо и находил во всем какие-то знаки беды. После этого первый, как правило, улетал в город на поиски новой информации и пищи для разговоров, второй же возвращался домой и, хмурясь, переваривал эту пищу.

Дома у Пельменя был телевизор, куча старых журналов с кораблями и самолетами, да еще аквариум со скаляриями, которых он называл почему-то «селедками». Ничем другим Пельмень интересоваться не хотел.

Наступил тот редкий день, когда Пельмень согласился покинуть периметр своего двора и посетить остальной мир. Они с Паклей шли на речку, где собирались исполнить один традиционный обряд, знакомый обоим со времен босоногого детства.

– ...И, значит, Бес взял у бати фотоаппарат, – рассказывал по пути Пакля, – привинтил к нему такую приблуду в полметра – все равно, что подзорная труба. Я сам в такую смотрел – близко-близко видно. И вот, значит, дождался, пока Халабуда трусы снимет и заплавает, нащелкал кадров со всех сторон. А сам фотографии делать не умеет. Понес их, дебил, заказывать в ателье. А там Дрюня хромой работает, знаешь Дрюню? Через день Бес приходит за фотками. Приходит, значит... Дрюня ему навстречу выхрамывает. И как даст в хайло! Бес вскочил, а он опять ему – как вломит! И фотки эти на его глазах – в клочки рвет...

– За что в хайло-то? – хмуро поинтересовался Пельмень.

– Ты слушай! Бес, дебил, у умных людей-то не стал спрашивать. А они бы ему сказали, что Дрюня этой Халабуде – родной брат. Понял?

– Брат? – хмыкнул Пельмень и осуждающе покачал головой.

Халабудой в Зарыбинске звали старую гречанку, очень толстую, черноволосую и усатую. Мало кому было известно ее настоящее имя, однако каждый сопливый детсадовец был о ней наслышан.

Знаменитость Халабуды базировалась на том, что каждую среду, если была хорошая погода, она шла на речку в одно и то же место, раздевалась догола и мылась.

Об этой привычке знали все. Каждую среду кусты напротив любимого пляжа Халабуды трещали от набившихся в них мальчишек. Халабуда была поистине огромна. На нее смотрели не как на обнаженную женщину, а скорее как на редкий биологический вид.

Как правило, зрители досматривали спектакль до того места, где гречанка, смыв мыло и шампуни, выползала на берег, потрясая своими складками. В этот момент наступала кульминация веселья: все вылетали из кустов, свистели и упражнялись в остроумии:

– Эй, сыска отвалилась! Вон плывет в корягах!

– Всю тину поела, бегемотина! Гусям не оставила!

– Ой, не могу! Баба нырнула – две деревни смыло!

– И плотину снесло!

И еще молодежь любила скандировать:

– В нашей речке сдохли раки – Халабуда мыла сраку!

Гречанка при этом обычно прикрывалась большой мочалкой, грозила исполинским кулаком и разражалась такой виртуозной русской бранью, что мальчишек аж зависть брала. Не одно поколение школьников познало с ее помощью самые тонкие нюансы инфернальной словесности.

Закончив выступление, Халабуда уходила в кусты и одевалась. И все равно в следующую среду приходила на то же самое место. К искреннему восторгу зарыбинских оболтусов.

Сегодня как раз была среда, и Пакля с Пельменем как раз шли на речку по хорошо известной обоим дорожке. Пакля на этот раз достал где-то старый театральный бинокль, что обещало сделать наблюдение в два раза интересней.

– Значит, брат, говоришь? – хмуро повторил Пельмень, по привычке накручивая на палец ухо. – Как бы нам от него не огрести...

– Ага! – оскалился Пакля. – Ему делать нечего, только нас по кустам караулить.

Почему-то сегодня зрительская ложа была почти пуста. Среди кустов торчали только двое совсем уж сопливых пацанят, да и те не из Зарыбинска, а из Правобережного поселка. Свирепо матерясь, они спорили, даст ли каратист по морде боксеру.

– Чего-то нету никого, – тревожно пробормотал Пельмень, тронув ухо. – Может, всех прогнали?

– Кто?!

– Ну, не знаю. Может, Халабуда мужиков попросила. Или Дрюня их попросил...

– Ага, конечно! Мужики, чтоб ты знал, сами сюда ходят прикалываться.

Пакля нашел в утоптанных кустах удобную позицию и бережно достал бинокль. Он был крошечный, как игрушка, помятый, но такая вещь в Зарыбинске считалась редкостью. И действительно, трудно найти театральный бинокль там, где нет театра.

Пельмень присел рядом на изогнутый ствол, древесина жалобно хрустнула под ним.

– У дядьки бинокль взял? – спросил он.

– Ага, – Пакля уже осматривал окрестности.

– А он где взял?

– А я знаю? Нашел в помойке, наверно.

Пельмень покачал головой и намотал ухо на палец. Он знал, что дядька Пакли – небезызвестный Денис Романович Паклаков – немалую часть жизни отдает помойным изысканиям.

– Везет людям, – вздохнул он. – Бинокли находят... Я вот ничего хорошего еще не находил.

– А ты искал? Ты только дома сидишь, «селедок» кормишь. Ладно, сейчас к нам такая «селедка» приплывет, что... – он замолк и принялся крутить окуляры.

Мысль о голой Халабуде, которая вот-вот должна была выплыть из камышей, вдруг задела в душе Пельменя какие-то потаенные струнки. Он потрогал ухо. Ухо было на месте.

– Слушай, Пакля, а у тебя баб много было? – спросил он.

– Много! – очень поспешно и заносчиво ответил тот. Потом добавил уже спокойнее: – Хватало. А у тебя?

– У меня... – буркнул Пельмень и помял ухо. – Да не совсем много. Маловато.

Пакля тихо хмыкнул. Он понял истинную цену этого «маловато».

– Ну а вот сеструха к тебе ходит, – сказал он. – Ты ее не забодал еще?

– Да ты что! – в ужасе проговорил Пельмень. – Она ж – сеструха!

– Ну и? У сеструх, что ли, копилка не с того места? Тем более двоюродная...

– Не, не... – Пельмень даже замахал руками.

– Дело твое. А хочешь, с Веркой-Отличницей сведу?

– А как? – заинтересовался Пельмень.

– Ну как... Так. Позову ее куда-нибудь... на речку вот можно. Ты уже на месте будешь. Потом я уйду...

– Ну-ну! А дальше?

– А что дальше? Если уже поддатая будет – хорошо. Если трезвая – стакан «сэма» не найдешь, что ли?

– А делать-то что? Про что говорить?

– Про что хочешь. Я, помню, ей рассказывал, как мы в Дятлове дрожжи в туалеты побросали. Помнишь, огороды затопило?

Пельмень, яростно накручивая ухо, задумался. Вызвал из памяти облик Верки-Отличницы – вечно пьяной, краснолицей, в прожженном сигаретами платье и расшлепанных кроссовках. Он представил, как сидят они на речке и он рассказывает ей про туалеты...

Пельменя вдруг передернуло.

– Нет, – произнес он с содроганием. – Не надо Верку.

– Смотри сам... А то можно и с сеструхой твоей на речке посидеть...

Пакля вдруг выпрямил спину, потом быстро встал и так энергично закрутил колесиком резкости, что бинокль жалобно скрипнул.

– Пельмень, – сказал он напряженным, каким-то даже звенящим голосом. – Пельмень!

– Чего ты? – перепугался приятель.

– Пельмень... ты когда-нибудь видел, чтобы корова на задних лапах ходила?

– Конечно! Нет, обожди... Как – корова? – Пельмень напряженно размял ухо. – На двух ногах? Ты чего, с дуба рухнул?

– Сам ты... Гляди туда.

Пельмень вытянулся, приложив ладонь к глазам. За поворотом реки поднимался луг, на краю которого темнел гребень хвойного леска. Действительно, на дальнем конце луга виднелось что-то, напоминавшее пасущуюся корову.

– Ну... вроде, да, корова, – пробормотал Пельмень. – И что?

– На задних ногах ходит, ты понял? – закричал Пакля. – Вот, вот опять, смотри!

– Да я ничего не вижу! Дай скорей линзы! – занервничал Пельмень.

– Обожди... – Пакля все наводил резкость, но никак не получалось. – Вот, вот опять!

– Ну дай мне! Дай мне! – Пельмень уже извелся от нетерпения.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78