— Ого! — радостно восклицает старый Эб при виде тела, лежащего на земле. — И кого это вы кокнули, парни?
— Это не мы, — оправдываюсь я, — он уже таким и был.
— Так надобно б схоронить бедолагу, — советует старик.
Тут Андраник вскакивает на ноги с таким видом, будто получил именинный пирог.
— Схоронить! — восклицает он и тычет пальцем в альбом.
— Ты чего это? — спрашиваю я, беспокоясь, как бы его хрупкий рассудок не повредился от треволнений последних дней.
— Ведь правителей, — говорит Андраник в возбуждении, — тут же сказано! А что, если? Может быть, это не про него, а про них!
Ох, бедняга, точно свихнулся. Будто у нас и без того хлопот было мало.
— «Утративших силу, соедините нас в храме», вот! — выпаливает этот безумец, тряся альбомом. — А что, если это не про колдуна, и не про кого-то обессилевшего, а про умерших? Ведь прах королей может покоиться в храмах!
— Чего он говорит-то? — тревожно спрашивает Невен. — Пойдём, может, отсюда, а?
— Мне больно это говорить, но кажется, ты подал дельную идею, — киваю я Андранику. — Значит, тащим его обратно на холм?
— На какой такой холм? Где мертвяки гуляют? — бормочет Невен. — Не пойду я туда…
— И правильно, — соглашаюсь я, — не пойдёшь. Потому что ты сперва отправишься на поиски дома, где видел тело старухи, и возьмёшь это тело, а тогда уж и принесёшь его в храм.
Здоровяк сереет, сливаясь по цвету с грубой шерстью своего щарфа.
— Ме-е-е! — внезапно орёт коза, принимаясь брыкать копытцами. Похоже, она пытается сбросить с себя мешок и опустевшую люльку.
Я подхожу к ней, и едва лишь развязываю ремни, как коза припускает бежать и в одно мгновение скрывается из глаз в переулке, сворачивающем влево.
— Во, — говорит Невен, — даже скотина чует недоброе. Ох, и не хотел я сюда идти…
— Разнылся-то! — напускается на него Эбнер. — Нюни распустил, будто дитятко малое! Мы сюда чего тащились-то? Чтобы помочь ребятам, вот. Так сопли подбери да иди за старухой. А кстати, что за старуха-то, это ты её порешил?
— Да не трогал я её! — рычит Невен. — Порешённая она уж была! Так что ж, неужто и впрямь отыскать её надобно?
— Прошу вас, — вежливо говорит Андраник, — вы очень нам поможете. Принесите её, пожалуйста, к храму. Это во дворе замка, с левой стороны. Там ещё такие красивые разноцветные окна, их ни с чем не спутаешь.
— Ох, ну что ж, — мнётся мужик в растерянности.
— Нела и остальные в большой опасности, — говорю я. — Если мы принесём тела мёртвых в храм, может быть, с этой земли спадёт проклятие, и это поможет им всем спастись. Надо бы нам поспешить.
— Тьфу, ладно! — машет рукой Невен, разворачивается и решительно идёт вниз по улице.
Мы с Андраником вновь подхватываем тело Вилхелма и тащим его обратно. Это оказывается значительно сложнее, чем спускать вниз.
Старик идёт сбоку и рассказывает довольному Дамиану ужасные вещи о порешённых и кокнутых людях в целом и о Вилхелме в частности. Я не в силах его заткнуть, но радуюсь хотя бы тому, что мой брат ещё не способен ничего понять.
Правда, Андраник способен, и если старик выведет его из строя, не знаю уж, как доволоку мёртвого правителя на холм по обледеневшей дороге.
Каким-то чудом, не иначе, нам удаётся взобраться. Войдя в храм, мы тащим тело Вилхелма к помосту у дальней стены, на котором стоит стол, и оставляем там. Затем садимся рядком на каменную скамью и принимаемся ждать Невена.
— А-а-а-а! — доносится вопль издалека. — А-а-а!
Голос этот грубый, мужской, и его владелец орёт, не умолкая.
Я кидаюсь к двери, Андраник тоже. Распахнув створки, мы видим Невена. Он бежит от моста с телом старухи на руках и вопит:
— А-а-а-а-а-а-а-а!
За ним по пятам следует призрак колдуньи, и это среди белого-то дня. Бедняга Невен, жизнь его к такому не готовила.
— Сюда, сюда! — машем мы руками и сторонимся.
Невен пролетает мимо, грохоча по дощатому полу, не очень-то бережно опускает тело старухи рядом с Вилхелмом и пятится, вопя, от призрака, неотступно следующего за ним.
Наконец бедняга натыкается на стену и сползает по ней, прикрывая голову руками. Но дочери вождя нет до него дела, она глядит на мёртвые тела тех, кого знала при жизни.
Я было собираюсь закрыть дверь, но в этот момент со стороны моста доносится новый звук, и вскоре из-за поворота показывается коза. Она летит, наклонив голову, в нашу сторону, и я поскорее отхожу, чтобы уступить ей дорогу. Однако Орешек, не добегая немного до двери, останавливается так внезапно, что скользит по льду. Развернувшись назад, она принимается кричать и кивать головой.
Заинтересованный, я жду, что будет дальше, и тут во двор замка, торопясь, входят люди — целая толпа. Я вижу и Нелу, и Харди, и Гилберта, и с десяток незнакомцев.
— Тилли! — вопит Андраник, довольно чувствительно толкает меня и выбегает во двор. Обогнув козу, стоящую на пути, он кидается к рыжей девчонке и обнимает её. Ужасно глупое зрелище.
Нела с выражением тревоги глядит на меня, затем замечает старого Эба, на руках которого лежит её сын, и успокаивается. Широким шагом она идёт вперёд, принимает Дамиана из рук старика и прижимает к сердцу.
Тут незнакомцы, пришедшие с моими друзьями, замечают Невена и Эбнера и шумно радуются. Видимо, это те самые люди из долины, которых приютили здешние норятели.
Из толпы выбирается Гилберт и подходит ко мне.
— С вами всё в порядке? — спрашивает он. — А мы чуть было не угодили в переплёт. Вы, наверное, отправились нас искать. Адалинда не причинила вам зла?
— Если не считать того, что мы тревожились о вас, с нами ничего плохого не случилось, — отвечаю я. — И мы тут попытались снять проклятие, но что-то пока получается не очень.
— Давайте же зайдем в храм и рассядемся, — предлагает кто-то. Я не заметил, кто это был.
— А зачем нам туда? — спрашивает один из мужиков.
— Так ведь иначе самое интересное пропустим, — говорит — теперь нет сомнений — коза Орешек и идёт, покачивая головой, вперёд по проходу между каменными скамьями. Негодная, раньше-то чего молчала?
Народ по большей части пугается, особенно когда замечает, что в храме, у стола, покрытого алым сукном, неподвижно замерли три полупрозрачных фигуры. Те, что посмелее, всё-таки заходят, но многие остаются снаружи.
— А я-то уж точно не пропущу, — решительно заявляет Харди, проходя мимо меня и не обращая никакого внимания на тревожный окрик матери.
Когда все вошедшие в храм занимают места на скамьях, коза вскакивает на помост и бьёт по полу копытцем. И безумная старуха, которую держит за руки Вилхелм, меняется на глазах. Разглаживаются морщины, выпрямляется спина, седина уходит с волос, как растаявший снег, и старая женщина превращается в юную деву с каштановыми кудрями.
— Любовь моя, счастье моё, — произносит Элеонор, не отрывая взгляда сияющих глаз от Вилхелма. — Мы наконец вместе! Теперь мы можем быть свободны…
Тут раздаётся сердитое покашливание. Дочь вождя, в облике которой ничего не изменилось, пристально глядит на жену правителя.
— Освободи свою названую сестру, Элеонор, — подсказывает коза. — Исполни данную прежде клятву.
Дева ахает, озирается и с выражением смущения и вины глядит в мёртвое лицо колдуньи.
— Таавья, прости меня, — говорит она. — Я так виновата, виновата перед вами обоими.
— О боги, — ахает и Вилхелм. — Сестра моя, что же произошло с тобою?
— Я умерла, — поясняет дочь вождя. — Меня убили прежде, чем я успела вернуться домой. При жизни вы обещали отомстить за меня, а позже Элеонор дала клятву моему отцу. Почему же, Элеонор, ты не назвала мне имени моего убийцы? Почему я не отомщена?
— Я расскажу теперь всё, что мне ведомо, — обещает жена правителя, склоняя голову. — Пусть даже вы от меня отвернётесь, но я не имею права более молчать. Слушайте же, как всё было.
Глава 27. Что ж, проклятье снято, зла раскрыта суть
В храме воцаряется такая тишина, будто ни единой души здесь нет. Всем интересно услышать, что будет дальше.
