«Люди». Это слово кузнец подчеркнул дважды. Из людских государств наибольшую опасность для Керналла представлял Америт, королю которого было определенно тесно в «исторически сложившихся» рамках. Возможно, он уже знал о «бунте» и решил использовать беспорядки в своих целях.
«Гномы». Здесь все оказалось сложнее. Поразмыслив, Дарин с горечью признал, что за последний месяц успел перейти дорогу слишком многим — от коллаборационистов до слишком ярых патриотов, желающих «идти до конца». Впрочем, предателей можно было не принимать в расчет — их осталось слишком мало, и выжившие сидели тише воды, ниже травы.
Оставались «патриоты», часть которых желала в отместку за годы оккупации стереть Небосводную с лица земли, а часть считала, что в результате бунта их заслуги не были оценены по достоинству. Сходились они в одном: «борьбу» следует продолжать, и Дарин был в этом главной помехой.
Для первых он стал идеальной жертвой, которая могла снова воспламенить костер народного гнева. Для других Дарин был выскочкой, оттеснивших от власти «по-настоящему достойных». Кроме того, за время оккупации родной клан Дарина пострадал меньше всех, и смерть последнего сына Патриарха могла стать тем ударом, который бы снова задвинул Тор-Наларов на вторые роли.
Подумав еще минуту, кузнец смял изрисованный каракулями лист и швырнул его в урну — это все оказалось слишком сложно, чтобы изобразить на бумаге. Подумав еще немного, Дарин поджег десяток листов и кинул их сверху — он начал понимать мудрость утверждения «даже у стен есть уши».
* * *
Галеас медленно полз по акватории Дилигарта, стараясь не потопить рыбацкие лодки, которые, казалось, не боялись ничего и никого. Сам порт, очевидно, переживал не лучшие времена — выщербленные, местами полностью разрушенные пристани, закопченный резной потолок Портовой пещеры и уйма вооруженных гномов с разнообразными знаками различия.
— Что тут случилось? — Гарин повернулся к куцебородому лоцману, в потрепанной куртке. На рукаве его болталась грязная алая повязка.
Лоцман смерил купца с ног до головы презрительным взглядом и отвернулся.
— Свобода.
— Ага, — Гарин ошарашенно покачал головой. Всю неделю он прикидывал, как пробраться в порт, не предъявляя к досмотру ни обломки дроида, ни огненный дротик Злукаса, ни миенниста, но так ничего и не придумал. Впрочем, даже продумай он все от начала до конца, сейчас это оказалось бесполезным. — И что тут вообще творится?
На сей раз лоцман не ответил, полностью сосредоточившись на управлении кораблем.
— Что там наверху? — нетерпеливо поинтересовался миеннист, изрядно умаявшийся сидеть в каюте. Морская болезнь явно отступила, вернув миссионеру любовь к жизни и аппетит.
— Странно все, — гном осторожно опустился в гамак. За время путешествия он так и не сумел привыкнуть к странной мебели. — Свобода, говорят.
— Так это же хорошо.
Гарин, не отвечая, пожал плечами. И довоенная жизнь, и оккупация были для него вполне понятными — в отличие от постреволюционного бытия. По счастью, гному еще ни разу не доводилось оказываться в центре бунта, но он и не стремился — судя по рассказам выживших, место это было крайне негостеприимное.
— Когда пристаем?
— Без понятия. Рыбацких лодок — просто уйма. Тащимся, как черепахи, чтоб кого-нибудь не утопить.
Дверь крохотной каюты с грохотом распахнулась, впуская внутрь троих куцебородых гномов с алыми повязками на кольчужных рукавах.
— Именем свободы, вы арестованы.
Глава 18. Сладкий запах свободы
Камера, в которой очнулся Гарин, оказалась класса «люкс» — в ней даже было крохотное окошко под самым потолком. С мебелью, к сожалению, имелись определенные проблемы — от лежанки остался только гнилой остов, а на пол Гарин сесть не рискнул. От неровно уложенных каменных плит ощутимо тянуло сыростью, стальная дверь заросла рыжей плесенью, а на подоконнике зеленел мох — что лучше слов намекало на дальнейшую судьбу пленника.
— Одно радует — в других камерах наверняка еще гаже, — наконец, Гарин решил пожертвовать камзолом, но спасти ноги.
— С чего ты так решил? — миеннист наполовину стянул сутану, но замер, почувствовав голой спиной подземную сырость.
— Тут есть окно. Напоминаю, Керналл — это многие версты подземелий. С окнами и светом тут плохо — особенно сейчас, когда все магические устройства выкосили. Понятно?
— В общем и целом, — миссионер все-таки решил остаться на ногах. — Интересно, что будет дальше?
— Это я как раз тебя хотел спросить, — Гарин мрачно ухмыльнулся. — Ты говорил — как только мы окажемся здесь, с тобой свяжутся, так?
— Наверно, их что-то задержало, — миеннист неуверенно оглянулся, словно рассчитывая, что таинственные связные появятся прямо из сочащейся водой каменной кладки. — Наверно.
— Будем считать, что так, — гном все-таки передумал садиться — в камере становилось холоднее с каждой минутой, что для августа было крайне необычно. — Тогда бы им лучше поторопиться.
Ответить миеннист не успел — в двери наконец-то заскрежетал ключ.
— На выход, — на пороге стоял донельзя мрачный гном. Борода его уже курчавилась, хоть и недостаточно, чтоб ее можно было заплести во взрослую косу. — Живо.
Из коридора отчетливо несло теплом, и Гарин поторопился исполнить приказание.
— Осторожно, тут лед, — буркнул конвоир, аккуратно придержав пленного под локоть.
Предупреждение оказалось как нельзя кстати. Стена коридора, куда выходили двери камер, оказалась покрыт вершковым слоем льда, камень потолка полностью исчез под инеем, а охранники превратились в ледяные статуи.
— Изрядно… — Гарин ошалело покачал головой. Такое он уже видел, когда «работал» на тракте. В тот крайне неудачный день его банда нарвалась на архимага-элементалиста. Как потом пояснили гному и еще парочке выживших, разбойников приласкали «Зябким утром» — крайне мощным, но донельзя капризным заклинанием. Простые боевые маги его не изучали ввиду полной бесполезности на войне, но теоретики просто обожали. — Это ж кто тут у вас такой умелый.
— Иди давай. Не разговаривать, — короткий тычок под ребра показал Гарину, что любезности со стороны конвоира закончились.
* * *
Уланов проснулся от нестерпимой боли в спине. Кровать, еще вчера безумно удобная, сегодня выглядела как сущее ложе для пыток — вся в буграх и впадинах. Причем это, к немалому удивлению паладина, оказалось вовсе не по вине матраса — похоже, конфигурацию изменило непосредственно само ложе.
— Вы уже встали, — в комнату вошла давешняя женщина, не утруждая себя стуком. — Ваши доспехи уже готовы.
— К чему? — непонимающе протянул Уланов. Впрочем, он давно ожидал этого дня — когда Город попросит его вон.
— Нам нужна твоя служба, — отозвалась собеседница, показывая рукой в сторону городских ворот. — Поторопись.
Пока Уланов собирался, «служба» не теряла времени даром. За каких-то пятнадцать минут разбойник успел развалить караулку, сжечь мост через ров и приступил к разгрому торговых рядов.
— Я попрошу вас удалиться, — паладин ухватил с когда-то идеально выметенного тротуара увесистый булыжник и запустил им в волосатую спину.
— Чего? — реакция у бандита оказалась отменной — он отпрянул в сторону еще до того, как булыжник пролетел половину дистанции. — Да кто ты такой, чтобы мне указывать?
— Просто человек, — Улавов пожал плечами, всем своим видом излучая дружелюбие. — Вы ведете себя некультурно.
Ответ разбойника был сплошь нецензурным.
— Фу, — с чувством сказал паладин. — Я все-таки попрошу вас удалиться.
Бандит молча метнул в Уланова обломок двери. Паладин прикрылся щитом и пошел вперед.
— Я настаиваю…
Бой оказался на удивление тяжелым — разбойник оказался мастаком в части использования подручных предметов в качестве оружия. Особенно он любил кидаться издалека чем-нибудь тяжелым, постоянно вынуждая Уланова играть с ним в «догонялки».
