— Но ведь каждый раз одно и то же! Кто бы сюда ни приходил, мы тупо пыримся друг на друга — и ничего не происходит. Сколько уже говорил, не знаю, как это получилось тогда. Может, дело все-таки в Надежде? Ее не нашли?
Аля разводит руками:
— Нет, и сомневаюсь, что найдут… Никаких следов. Та квартира была снята на чужое имя. Паспортом она не пользуется — возможно, уже живет по новым документам. В мире технического персонала это несложно. Там вообще много такого, чего мы даже не представляем себе. Уборщицы и безо всякого Дара обладают невидимостью, никто никогда не обращает на них внимания. Спецслужбы всего мира давно привлекают их как агентов, а тут, видишь, сами же спецслужбы уборщицу не могут найти. Так что у нас теперь есть только ты… и твой брат. Я созванивалась с его лечащим врачом сегодня. Его состояние стабилизировалось.
— Я хотел бы сам убедиться в этом. По телефону мы общаемся, но это не то.
— Конечно! Хочешь, выпишу тебе командировку домой? Дня на три?
Решаюсь:
— Не командировку. Я думаю, пора мне вернуться домой, Аля. Нечего мне здесь больше делать. Эти опыты… я уже не верю, что они к чему-нибудь приведут. А значит, они ни к чему и не приведут. Прости, понимаю, они важны для твоей карьеры…
— Да при чем тут моя карьера! — вскидывается Аля. — Тоже мне, нашел, о чем беспокоиться.
— Я понимаю, твои ребята работают, отбирают людей… Но правда в том, что никто из них на самом деле, в глубине души, отдавать Дар не хочет. И, кажется, ничего с этим не поделаешь.
Я ожидал, что Аля станет доказывать, что я не имею права выходить из проекта, что рано или поздно ее группа разыщет человека, который действительно хочет расстаться с Даром… Попытается давить, манипулировать или, упаси бог, заговорит так, как тогда, по муниципальному динамику в Карьерном… Но спорить с этой женщиной — все равно что сражаться с водой. Аля чуть улыбается, склонив голову:
— Да, знаешь, а ведь очень может быть, что ты прав, Саша. Наши настоящие желания имеют мало общего с тем, что мы хотели бы хотеть. Человек вообще не то, что он о себе думает…
— И что же такое человек?
— Животное.
Вот казалось бы, что общего у топового военного психолога и недалекой шлюхи с дикого острова? А ведь Лора тоже говорила — «сильный зверь, хороший». И хотел бы забыть, а не получается. Возражаю:
— Люди все же сильно отличаются от животных.
— От других видов животных, — спокойно поправляет Аля. — Да, мы отличаемся. Двумя вещами. Мы более жестокие. И постоянно себе врем. Человек виртуозно умеет обманывать себя, так что убедить группу аналитиков ему вообще как нечего делать. Дары соответствуют не тому, что мы о себе воображаем, а тому, чего хотим на самом деле. Потому нужны действительно экстремальные обстоятельства, чтобы расстаться с ними. Ты — уникум, Саша. Пока нам не удалось найти такого же, как ты, но мы продолжаем поиски.
Вон оно что, манипуляция через лесть… грубовато для Али. Не ее уровень.
— Нет во мне ничего особенного. Просто причина была очень веская.
— Как скажешь, тебе виднее, — Аля, по обыкновению, не стала спорить. — В любом случае без твоего содействия у нас ничего не получится. Давай поступим так. Моя группа сейчас работает с последними кандидатами. Закончит дня через три. Если среди них найдется кто-то подходящий, мы попробуем снова. Знаешь, как оно бывает — последний патрон попадает в цель… Если не выйдет, не страшно. Мы пересмотрим стратегию отбора. Это займет время, так что нам так и так пришлось бы сделать перерыв. С моей стороны возражений против твоего отъезда не будет.
— Спасибо, Аля. Если что, я недалеко. Ночь на поезде — и я у вас. Как только будет шанс сделать что-то реальное — примчусь мигом.
— Не за что, — Аля снова улыбается. — Надеюсь, Юрий Сергеевич и Ветер возражать не станут. Тебе нужно быть там, где ты чувствуешь себя нужным, Саша. Иначе из тебя все равно не выйдет никакого толка.
* * *
Здоровенные парни в легком камуфляже заканчивают круговую тренировку — отжимаются попеременно на кулаках и на пальцах. Занятия в любую погоду проходят на улице. Даже в морозном воздухе до меня доносится запах здорового свежего пота. Наблюдаю с завистью: сам-то я в приличной форме для своих лет и образа жизни, но до этих ребят мне далеко. Впрочем, Ветер, командир отряда, проявил неожиданный для вояки такт и заниматься спортом вместе с ними мне даже не предлагал. Программу для меня тренер составил индивидуально, и вскоре я, конечно, проклял каждый день сидячей работы и каждую выпитую кружку пива — с гренками, сука, что же я так любил эти чертовы гренки⁈ Но по крайней мере никто, кроме тренера, моего позора не видит.
А вот в тактических тренировках я участвую через день вместе с этими парнями, но в роли кого-то вроде объекта прикрытия.
Ветер занимается вместе со своей командой, не пропуская ни единого упражнения — хотя он старше прочих лет на десять. Видел их на пробежках — мало кто способен его обогнать.
Группа заканчивает упражнение на скручивание пресса и направляется к корпусу. Ветер ловит мой взгляд, отряхивается, подходит ко мне:
— Чего у тебя, Саня?
С Ветром мы сразу перешли на ты, как и с Алей. Но если у психолога это явно было подстройкой, то для командира спецназа просто совершенно естественно.
— Да вот, разговор есть.
— Без проблем! Через двадцать минут в кафетерии.
Ветер — это не только позывной, но еще и паспортное имя. «Родители покойные романтиками были, — пояснил Ветер. — Зато я вырос бойцом. Сам понимаешь, с таким имечком в любой компании поначалу драться приходилось. Как куда приду, сразу начинается: „Ка-ак, гришь, ття звать? Не-е, эт кликуха, а нормальное-то имя есть⁈ А если по морде⁈“»
Теперь-то я привык, а когда только осваивался на базе, не мог отделаться от ощущения, что переместился на машине времени в эпоху позднего СССР — все здесь выполнено в ее сдержанно-помпезном стиле, но при этом совершенно новое. Территория — большой парк, застроенный двухэтажными корпусами. Внутри блестящий от лака паркет, высокие двустворчатые двери, красные ковровые дорожки. Не хватает разве что кумачовых плакатов вроде «революционная бдительность — залог победоносной борьбы за коммунизм».
Но хоть кафетерий здесь — обычная кофейня, каких по десятку в любом торгово-развлекательном центре. Вот только денег платить не надо. Чужие здесь не ходят, а своим все положено безвозмездно, то есть даром. Такой как бы коммунизм в отдельно взятом межведомственном Штабе.
Заказываю большой капучино. Ветер приходит ровно через двадцать минут — по нему, наверно, можно часы сверять. Он успел переодеться в тельник, короткие волосы еще чуть влажные после душа.
— Ну, чего стряслось, Саня?
— Да не так чтобы стряслось. Просто осточертело мне тут болтаться будто говно в проруби. Дома семья, бизнес… А тут я ни зачем не нужен, если начистоту.
— Да как это — не нужен⁈ Понимаю, конечно, тебя к такому жизнь не готовила. Но дело-то серьезное у нас, а ты вроде как уникум — иммунный к воздействиям Даров. Готовиться надо.
— Мы же все равно не знаем, к чему готовиться! Где случится Прорыв? Когда? Какие в нем выйдут сверхдары? В чем будет цель, если будет вообще? Ни черта не известно. Мы ведь даже не можем быть уверены, что я действительно устойчив не только к обычным Дарам, но и к этим, мутировавшим. К чему мы готовимся, Ветер?
Бариста ставит перед командиром чашку и маленький прозрачный чайник — от напитка густо пахнет полевыми травами. Ветер ничего не заказывал — его вкусы тут просто знают.
— К чему мы готовимся? — спокойно переспрашивает Ветер. — А ко всему мы готовимся. И это нормально. Работа у нас такая — быть ко всему готовыми.
— Ты уже всех своих пацанов к Але посылал, чтобы они попытались мне Дар отдать?
— Не всех, — Ветер невозмутимо наливает себе чай. — Только тех, кто своим Даром тяготился вроде как. Без обид, Саня, но я бы предпочел, чтобы свободным от Дара оказался кто-то из наших. Ты для гражданского твоих лет в приличной форме, но в боевой операции этого сто пудов будет недостаточно.
