— Зачем ты тратишь время на отработку ударов по корпусу? Мы не защищаемся, а нападаем. В клинч не лезем, из углов уходим. Поэтому, ни на апперкоты, ни на короткие боковые в корпус время не трать. И вообще, кто тебе привил такую манеру бокса? Ты, что за границей жил?
— У моего друга есть видеомагнитофон. На нём мы смотрели запись боя Рубена Оливареса с Казаюси Каназава (это был мой любимый бой Оливареса). Там он победил, проведя три накдауна в четырнадцатом раунде, забив Каназаву. В ближнем бою, между прочим, ударами по корпусу и апперкотами, между прочим. И ещё, мне мой тренер говорил, что печень натренировать нельзя.
— Правильно говорил, — не обиделся Юдин, — но у нас бои по три раунда, а не по пятнадцать.
— А в драке сколько раундов? — спросил я чуть улыбаясь.
— Так ты в бокс пришёл, чтобы научиться драться? — недовольно спросил Юдин.
— А вы, зачем в бокс пришли, рисовать научиться, или на скакалке прыгать?
Юдин не нашёлся, что ответить и, покрутив головой, отошёл. Больше он меня не трогал, а, вроде как совсем про меня забыл. Ну и слава Богу, подумал я и продолжил тренироваться по своей схеме.
С самбо было проще. Выдумывать своё тренер не запрещал, а разминка была общей. В неё я немного добавил нестандартные упражнения на растяжку, которой мы занимались самостоятельно. Я сначала махал ногами, держась за защитный щит, а потом стал класть на него ноги. Щиты были высотой метра полтора. Единственное, что сказал тренер — «не порви связки».
На бокс я ходил по понедельникам, средам и пятницам, а на самбо по вторникам и четвергам, пропуская субботу. В музыкальную школу я ходил, как и на самбо два раза в неделю, только с часу до двух. И они были рядом.
В «музыкалке», я сильно события не форсировал, налегая дома на гаммы, вспоминая нотную грамоту.
Спросил Мишкиного отца, где можно раздобыть несколько штук простых старых наушников, что используют радисты.
— Это какие? Наушников много, высокоомные, низко…
— Да, самые старые типа «ТОН», а сопротивление — без разницы. Мне магниты с них нужны.
— Это к Семёнычу в Торговый порт надо. Ты бы и сходил сам. Заодно про чаки договоришься. И ещё… Семёныч закладывает за воротник, поэтому в долю его я бы брать поостерегся. Да и зачем? Что тебе надо он и так продаст. У него, кстати, много чего есть. Кладовка у него большая и почитай в личной его собственности. Хлам там один. Эти телефоны, которые ты наушниками называешь, списанные давно. Их и не выпускают уже. У меня пара штук есть, Мишку учил, но не отдам ломать. У Семёныча должны лежать. Я видел. Сейчас у радистов и телефонистов другие.
Вот я и решил сегодня съездить в порт, дабы проветриться, успокоить нервы и мысленно подготовиться к завтрашней экзекуции.
Преодолев горку напрямик по довольно крутой тропе, я вышел на кольцо автобуса номер тридцать один, идущего до вокзала и забрался в двойной «Икарус» — экспресс и за тридцать минут добрался до конечной. Там пересел на «единицу» и доехал до «Торгового порта». Евгения Семёныча вызвал по внутреннему телефону 3–62. Ещё когда Василий Михайлович мне его говорил, понял, что Семёныч мужик с чувством юмора.
— Евгений Семёныч, я от Василия Михайловича.
— Кто таков, этот Василий Ми-ик-халыч?
— Радистом на буксире портофлотовском работал. Ваш знакомый.
— А-а-а! Василий? Сейчас выйду.
Вышел Евгений Семёныч не «сейчас», а значительно позже. Он выглядел лет на шестьдесят и имел приличный, а не «алкашеский», как я ожидал, облик. На нём был надет серенький пиджачок, из под которого виднелась клетчатая рубашка и серые, но не от пиджака, слегка наглаженные брюки. Он прошёл вертушку, не глядя на вахтёра, подошёл ко мне, стоящему у телефона.
— Ты от Василия Михайловича? — спросил он тихо.
От него всё же слегка попахивало винцом.
— Ага, — прошептал я.
— Пошли, — сказал он и повернулся к проходной.
— Я внука, к себе проведу, — уведомил он охранника.
— Не положено, Семёныч, — не очень уверенно воспротивился из будки вахтёр.
— Он мне обед принёс. Не видишь, что ли.
Семёныч перехватил мою сумку и решительно дёрнул меня через вертушку. Мы поднялись на верхний этаж, на котором имелось три двери закрытыми на навесные замки. За одной что-то щёлкало.
— АТС, — подумал я и продолжил только что придуманную мной шутку. — Сам ты АТС, подумал Штирлиц, щёлкая от холода зубами в холодильнике.
Я улыбнулся.
— Это вам, от Василия Михайловича, — сказал я, показывая на сумку в его руках.
— Я так и понял, что ему что-то надо.
Семёныч поставил мою сумку на большой рабочий стол, частично занятый радиотехническим запылившимся хламом, и достал из неё газетный сверток с колбасой, хлебом и бутылкой водки. Водку мне выдал из своих запасов отец Мишки, а батон колбасы по два сорок и хлеб купил я сам.
— Серьёзная заявка у Василича, — сказал, качая головой Семёныч. — Могу не осилить.
— А вы всё не пейте, — пошутил я. — Завтра ещё день будет.
Телефонист посмотрел задумчиво на меня и спросил:
— Ты уверен?
Я кивнул.
— Ну, вот. В этом-то и разница между нами. Ты уверен в завтрашнем дне, а я нет. Придётся заночевать здесь, — показал он на диван. — Но сначала заявка. Что надо?
— Нужны телефонные разъёмы «чаки» с мамами.
— Ну, это понятно что с мамами. И всё? — в его тоне послышалось удивление.
— Нет. Телефоны типа «ТОН», «ТА», «ТД», и старые микрофоны, типа «МД-64». Старые, короче.
— Ого! Вот это я понимаю, заявка! Много?
— Всё, что у вас есть.
— Ого, себе! Так ты же не унесёшь всё! И стоит оно гораздо дороже этого.
Он показал на, стоящую на столе бутылку, и лежащие на газете колбасу и хлеб. Сглотнул.
— Назовите цену, — попросил я.
— Только обеспеченному человеку под силу, — сказал он тоном Коробейникова из «Двенадцати стульев» фильма режиссёра Гайдая.
— Согласен. Деньги против ордеров? Когда к вам зайти? — процитировал я Остапа Ибрагимовича.
Телефонист удивлённо посмотрел на меня.
— Достойно, достойно молодой человек. Значит, деньги при вас?
Я с готовностью приложил руку к груди.
Старик рассмеялся. Он «хе-хе-кал» и покашливал несколько минут. Потом вытер слёзы и сказал.
— Молодец! Повеселил старика. За это цену сброшу в половину. За всё всего червонец возьму. Пошли. Но ты ведь и впрямь сам всё не донесёшь. Да и Петрович может обидеться, что я так нагло имущество выношу. Хотя у меня на всё моё добро есть бумаги, но… Сам понимаешь…
Я не понимал и не собирался.
— Пойдёмте в закрома, — напомнил я о нашем «деле» цитатой из другого фильма про Остапа Бендера.
Семёныч уважительно выставил нижнюю губу.
— Силён! Если бы ты был чуть постарше, я б с тобой выпил. Тебе нужно да? Ну, эти телефоны, штекера?
— Мне! Я в кружке Дома Пионеров в радио-техническом кружке занимаюсь.
— Да? — старик снова удивился. — Ну, если для кружка, бери так.
— Нет-нет, запротестовал я. — Это не только для кружка нужно, но и для меня. Десять рублей деньги не большие.
— Да, ну ладно. Пошли в закрома.
Мы вышли и он открыл ту дверь, за которой не щёлкало. Это была больших размеров комната, заставленная железными стеллажами в три ряда. На стеллажах стояли ящики с «имуществом». Было тут всё. Я, кстати, заметил и лампы, и транзисторы, и другие радиодетали.
— Действительно — закрома. Клондайк…
— Не-не-не… Не Клондайк. Рыть тут не надо. Все богатства находятся на хранении. Вот тут микрофоны, тут телефоны, вот штекера.
Я оценил количество с возможностями, и понял, что сразу всё не унесу. Штекеров мне нужно было не много. Для усилителя с колонкой, для гитары… Туда-сюда… Взял с десяток.
Микрофонов взял шесть штук МД-30, четыре МД-64, и парочку МД-2 аж сорок восьмого года только ради уважения к старости. Хотел проверить качество.
— Можно ещё пару этих магнитов от динамиков? — показал я на железки.
— Бери. И достаточно на сегодня. Я потихоньку перетащу к себе домой. Там и заберёшь. Эх, гаража нет. Туда бы всё перенести. Сколько жить-то осталось. Не дай бог, чего, жаль такое богатство терять. Может, и вправду вам в Дом Пионеров передать? Тут много чего.
