И тогда глаза Вити загорелись. Он признался в страшном Даре, который столько времени прятал сам от себя, а теперь не знает, как с ним жить. С женой он развелся, а с самим собой развестись нельзя. Тогда Катя почуяла в нем родную душу и тоже открылась — рассказала про Дар, приставший к ней, словно клеймо.
В тот вечер для обоих словно бы разбилось стекло, отделявшее их от людей с нормальными, приличными, непозорными Дарами. Каждый смог открыть другому свою отверженность, страх, одиночество и стыд за ту бездну, которая разверзлась внутри 17 декабря и с тех пор всегда рядом. Однажды захотеть убить не значит стать убийцей, как и быть нимфой не значит быть шлюхой — но как убедить в этом всех, начиная с самих себя? Как жить с вечной привязкой к одному-единственному порочному желанию? Они говорили взахлеб, пока официант не сообщил, что кафе закрывается, потом поехали… она не помнит, к нему или к ней… и взахлеб разговаривали до утра, а потом… ну, в общем, с тех пор они встречаются, у них серьезно. Так что все нормально, Саша, видишь, к работе это никакого отношения не имеет, и про ту глупую выходку Ксении Витя давно забыл. Ну, не ему ли знать, какими страшными и разрушительными могут быть минутные желания; но если на календаре не 17 декабря, человек переступает через это и живет дальше.
Я искренне порадовался за Катю — авось счастье в личной жизни будет способствовать трудовым успехам. Официальное назначение моим замом добавило ей уверенности в себе, я с удовольствием наблюдал, как она строит Виталю — распекает за опоздания, неопрятный вид и запах перегара. Тот сперва кочевряжился — чего это им баба командует? Но я вызвал его к себе и провел воспитательную беседу — без мордобоя на этот раз. Объяснил, что времена у фирмы непростые, а Катерина — слабая женщина; что более достойно — собачиться с бабой или поддерживать ее?
Через неделю к нам заявилась пожарная инспекция. Я чуть не подорвался разбираться с ней сам, но вовремя сообразил, что для сотрудников это шанс потренироваться грудью встречать обычные для бизнеса проблемы. Инспектор с хамоватой ленцой начал атаку по всем правилам бюрократической науки: сигнализация проведена не по нормативам, пожарный кран заржавел, текст на плане экстренной эвакуации набран не тем шрифтом. Катя бледнела, терялась и растерянно что-то мямлила. Мне стоило колоссальных усилий не прийти ей на помощь, поставив зарвавшегося чинушу на место, как я делал всегда. И тогда за плечом Кати встал Виталя; он молчал, скрестив на груди руки, и мрачно смотрел исподлобья. Этого хватило, чтобы инспектор утратил прыть и сбавил обороты, а Катерина воспряла, взяла себя в руки и быстренько разыскала документацию, подтверждающую соответствие, предъявила параграфы, затребовала протокол по нормативам — в общем, встретила противника шквальным огнем боевого канцелярита. Штраф мы все равно огребли, но то дело житейское.
Вообще говоря, Виталий сам был не дурак — он видел, что из его друзей детства уже кто мотает срок, кто тихо спивается, кто киснет за гроши на унылой тупой работе вроде сбора заказов в супермаркете. Работа у меня стала его шансом вырваться из этой среды, и на самом-то деле Виталя упускать его не собирался, хотя усвоенные с детства модели поведения иногда брали верх. Однако наш цветок подворотни все реже лез в бычку и все чаще думал головой.
Мы поговорили о его жизненных перспективах. Оказалось, он даже не сдавал ОГЭ, так и живет со справкой об окончании восьми классов. «Пацаны бы не поняли», — объяснил Виталя, и видно было, что ему самому неловко от такого обоснования своего жизненного выбора. Мы вместе подыскали муниципальную вечернюю школу — оказывается, государство дает второй шанс тем, кто просрал школьные годы чудесные. Я обещал, что если он сдаст ОГЭ, то сможет выбрать колледж — фирма оплатит обучение. Еще одна причина удержать бизнес на плаву…
Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Состояла она в основном из отражения Натахиных атак; сестра очень хотела, чтобы все у нас было дорого-богато, как у людей. Тут мы с Олей выступили единым фронтом: никаких кортежей, постановочных свадебных танцев, торжественных фотосессий и прочей показухи. В свидетели выбрали Олину сестру и майора Леху. Платье Оля себе купила, но такое, которое могло пригодиться и в обычной жизни; меня тоже убедила, что однажды мне может понадобиться приличный деловой костюм. До сих пор я обходился непафосным кэжуалом, но мало ли, как жизнь повернется…
Единственное, в чем я уступил Наталье — пригласил на свадьбу дальних родственников, даже тех, с кем в последние годы перезванивался от силы пару раз в год. В конце концов, многие из них поддерживали нашу семью после смерти отца. Теперь это уже совсем пожилые люди, в их жизнях не так много событий. Потому я арендовал непафосный, но приличный ресторанчик и оплатил всем билеты и гостиницу; благо государственная зарплата позволяла, да и фирма опять стала выходить в плюс. Бешеная энергия Натальи ушла на организацию семейного праздника, и она только изредка с упреком вопрошала, как же мы переживем свадьбу без похищения невесты, водки из туфли и кукол на капоте лимузина.
А вот кого на нашей свадьбе не будет, так это Олега — он получил приглашение в Штаб и принял его. Я подозревал, что оно было по существу скорее вызовом, повесткой, но не знаю, насколько Олег это понимал. Видимо, разыскать других свободных от Дара так и не смогла ни вся королевская конница, ни вся королевская рать. Иначе зачем бы кому-то понадобился мой нелепый братец?
Странное дело, мы с Олегом теперь почти не общались — так, перебрасывались дежурными репликами, когда я приезжал к маме, но не более того. Олег как будто избегал меня, а мне было не до него. Я собирался с ним поговорить, но как-то не складывалось. Раньше меня бесило, что он не работает — что же, теперь работа у него есть, и вероятно, пожизненная, если только свобода от Дара не станет каким-то образом массовым явлением. Олежа даже отвальную не стал устраивать, только мама собрала нас на семейный ужин, и мы весь вечер хором уверяли ее, что наша секретная работа связана с научными исследованиями и нисколечко, вот прямо-таки ни капельки не опасна.
Когда мама вышла на кухню заваривать чай, я попытался ободрить братца:
— Не ссы, Олежа. Не сожрут тебя в Штабе. Там пусть и стремные, а все же люди. Ты помни главное — что ты им нужнее, чем они тебе. Проявляй уважение к ним, но не позволяй неуважительно относиться к себе.
— Это тебе легко говорить, Саня. Ты такой, что все тебя уважают…
Ну кто бы сомневался — Олежа будет ныть. Как та лягушка из анекдота «ну коне-е-чно».
— Ну какой я, какой? Что во мне такого, чего в тебе не может быть? У нас половина генов общая, между прочим…
— Ты держишь себя так, что… ну, всем сразу ясно, что лучше тебя уважать. Вот вроде ничего такого особенного не говоришь, не делаешь, вежливо себя ведешь… а считывается, что если что-то пойдет не так — ты ударишь.
— Так для мужчины и важна готовность ударить, Олежа! И даже не ради себя, а ради другого. Ради женщины, ради того, кто беззащитен… — оглядываюсь на дверь: мама все еще в кухне. — Иногда бывает правильно бить, причем бить первым, бить сильно. Нет, думать тоже надо, конечно… но не сопли жевать. А впрочем, иногда и думать нет времени. Если в тебе есть готовность бить, то до ситуаций, когда это необходимо, дело будет доходить очень редко.
— Ну это же ты у нас крутой, как яйца, а я-то, я не такой… — привычно заводит шарманку Олег.
— А теперь тебе придется стать таким. В Штабе будешь учиться и стрелять, и драться, и общей физподготовкой замучают. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Тебе полезно будет, это навыки для реального боя, не игрушки дурацкие…
Олег вздрагивает и съеживается, словно я ударил его. Забыл, что мама предупреждала — доктора велели не обсуждать эту тему. Хотя сам я, честно говоря, вообще в Олегово нервное истощение не особо верю — вечно у него то понос, то золотуха, только бы на нормальную работу не выходить. С другой стороны, больше года непрерывно играть…
