"Фантастика 2024-94". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Дывык Дмитрий

– Ну что, серый кардинал, не тянем мы с тобой, чтобы решать такие задачи. А всё потому, что ты в Шушенском не зимовал и, когда произносишь архиважные задачи, не проглатываешь букву «р». Далеки мы с тобой от народа, как говаривал наш вечно молодой Владимир Ильич. Давай с горя напьёмся, что ли? Глядишь, в голову какая-нибудь умная мысля заскочит.

Кац хмыкнул, но не возразил. Я посчитал это согласием, встал с дивана, на котором мы сидели, выглянул из кабинета и крикнул Пахому, чтобы он принёс что-нибудь перекусить. Бутылка шустовского коньяка была, можно сказать, под рукой, я припрятал её в секретере, еще до отъезда на фронт. Когда Пахом зашёл в кабинет с подносом, заставленным разными чашками со съестным, я чуть не плюнул в этот поднос и в очередной раз пожалел, что позволил Первухину отправиться на операцию с десантным отделением ефрейтора Никонова. Упросил меня рыжий злодей. А кто он, спрашивается, если лишил своего императора привычного закусона. Страшно ругаясь про себя матом, я всё-таки тщательно осмотрел то, что принёс Пахом на подносе. Там были блюда для чаепития, но не для закуски. Ждать, пока дворецкий, исполняющий сейчас роль и ординарца и денщика, принесёт настоящую закуску, совершенно не хотелось. Поэтому я сквозь зубы недовольно бросил:

– Ладно, Пахом, ставь поднос на маленький стол возле дивана и иди, продолжай дежурить возле телефона.

Во дворце было два телефона – один в кабинете, а второй стоял в большом холле, сейчас выполнявшем функцию приёмной. Я мог куда-нибудь выйти или, в конце концов, пойти спать, а у телефона в приёмной всегда был человек. Или адъютант, или Первухин, а сейчас вот Пахом. Так что Михаил Второй, если был в своей резиденции, всегда был на связи. Хотя если прямо сказать, меня эта связь уже стала раздражать. Когда был в тылу у австрийцев, то мечтал хоть о какой-нибудь связи, а уже в Луцке с ностальгией вспоминал, какое это счастье – быть далеко от телефона и телеграфа. Тогда хоть действовал, а когда попал к своим, большую часть времени занимался разговорами по телефону или общением с телеграфистами. Но в Луцке я хоть не шифровался, вернее шифровкой телеграмм занимались другие люди, а сейчас, находясь в собственном доме, в разговорах с доверенными людьми нужно было говорить условными фразами. Как будто я не царь, а какой-нибудь заговорщик.

Именно такая у меня возникла мысль, когда после ухода Пахома зазвонил телефон. На другом конце провода был Николай Павлович. Искажения были кошмарные, и генерала Попова я узнал по его обычной присказке – мать-перемать. Если линия связи была под контролем германских спецслужб, то их куратор наверняка бы выпал в осадок, услышав такой разговор: «Докладываю, шеф: объект трясём, мать-перемать, по полной программе. Выяснил, что трёх огурцов, мать-перемать, и сорока семечек в кошёлке не хватает. Когда прессовал фасоль, узнал, что два огурца потерялись совсем недавно». Мой ответ был не менее загадочен: «Палыч, продолжай трясти грушу и дальше, молодого и рыжего на их телегах отсылай обратно. Всё, пока». Из этого разговора я понял, что Николай Павлович приступил к разработке Кексгольмского полка. Пока всё идёт ровно и без применения вооружённой силы со стороны прибывшего с генералом воинского контингента. Это и позволило дать команду, чтобы мой адъютант и Первухин возвращались в Гатчину. Несколько беспокоило отсутствие в расположении Кексгольмского полка трёх броневиков и сорока солдат и то, что об этом ничего не знало командование полка. Генерал Попов в первую очередь должен был выяснить управляемость полка. Знает ли командование, чем заняты подразделения, вплоть до отделений, а тем более броневиков, в настоящий момент времени. Если броневики и четыре отделения отсутствуют на территории военной части без ведома её командира, то о какой управляемости можно говорить? Мне известно, что один из этих броневиков был уничтожен при нападении на царский кортеж. Остаётся выяснить, где в ближайшее время могут появиться оставшиеся броневики и сорок солдат. В голове прозвучал ответ на свой же вопрос: конечно, здесь, в Гатчине. Германский резидент, узнав, что Михаил избежал устроенного им капкана, бросит все силы, чтобы выполнить задание и уничтожить русского императора.

Нахлынувшие после звонка генерала Попова мысли отбили всякую охоту расслабляться, распивая шустовский коньяк. Какое тут, к чёрту, пьянство, когда придут убивать меня с Кацем. Естественно, я сразу же поделился своими мыслями с другом, тем более он тоже стал мишенью. Всё-таки Кац был истинным аналитиком, а не практиком, как я, которого полученное известие подстёгивало к организации противодействия гнусным замыслам врагов. Мой друг сразу же копнул вглубь, спросив:

– Михась, почему ты уверен, что броневики и солдаты из Кексгольмского полка направлены именно на наше устранение? Конечно, после участия броневика Кексгольмского полка в нападении на кортеж, в котором, по предположению штаба экстремистов, находился император, этого исключать нельзя, но всё-таки нелогично это. Не мог германский резидент узнать, что император жив и операция провалилась. Ведь у напавших финских егерей радиостанции не было, и сообщить о провале операции они сообщить не могли. Ведь так же?

– Ну, допустим, так! Но броневики и солдаты из расположения Кексгольмского полка убыли практически перед приездом генерала Попова. Конечно, я не знаю, когда расположение полка покинули солдаты – может быть, и не вместе с броневиками, а уже после того, как Николай Павлович приступил к допросам, а территория была оцеплена ингушами и десантниками мехгруппы. Но факт остаётся фактом – из расположения Кексгольмского полка убыли в неизвестном направлении две единицы бронетехники и довольно большая группа вооружённых солдат. И это случилось после неудавшегося нападения на императора. Согласись, что это очень подозрительно и настораживает.

– Конечно, подозрительно. Если ты прав, то вся эта ситуация навевает очень нехорошие мысли, если, конечно, суета в Кексгольмском полку связана с неудачным покушением на императора. Значит, главному координатору было сообщено о неудаче операции. И это сообщение было сделано по телефону из царской резиденции. То есть отсюда, и человеком, который мог без всякого опасения воспользоваться телефоном. Телефонных аппаратов во дворце только два – один в твоём кабинете, а второй в холле, где обычно сидит твой адъютант. Отсюда вывод – предатель тот, кто имеет доступ к телефону в холле.

– Ты что, на Максима намекаешь? Это исключено! С парнем я многие сотни километров намотал по фронтовым дорогам, и случалось многое. Несколько раз он мне жизнь спасал, так что не может он быть предателем. О Первухине я и не говорю – он собой меня от пули прикроет. Так что ребят можно смело исключить из числа подозреваемых в работе на германцев. Пахома тоже – это старый, проверенный кадр Михаила. К тому же он практически не покидает территорию усадьбы. Да и телефон для него исчадье ада.

– Да я и не имею в виду Максима, рыжую бестию или Пахома, но какой-то высокопоставленный гость, кого твои доверенные лица допустили до телефонного аппарата, и есть германский агент. А таких гостей, которые знали о неудавшемся покушении, было всего трое. Генерала Попова я сразу убираю из подозреваемых. Жандармского генерала, пожалуй, тоже – я за ним наблюдал (любопытно было лицезреть настоящего жандарма), и он ни разу не выходил из кабинета. А после того, как ты уехал на место нападения на кортеж, он убыл вместе с тобой. Остаётся один человек, которого можно подозревать в связях с германским резидентом, и это генерал Кондзеровский.

Пока Кац говорил, я прокручивал в голове все факты, и они показывали, что только генерал Кондзеровский мог беспрепятственно воспользоваться телефоном. Да и то только тогда, когда за телефон отвечали Первухин или Пахом. Не то чтобы Максим не допустил бы генерала к телефону, но мой адъютант прошёл хорошую школу в спецгруппе, не верил никому и в любой момент готов был отреагировать на угрозу. А ведущийся при нем телефонный разговор намёками и условными словами обязательно насторожил бы моего адъютанта. Генералу Кондзеровскому он, конечно, ничего бы не сказал, но меня о странном телефонном разговоре проинформировал бы точно. Простодушным Первухину или дворецкому Пахому генерал Кондзеровский легко заморочил бы голову, а вот Максиму нет. А ещё вспомнилась непонятная мне настойчивость, с которой генерал Кондзеровский пытался уехать с Николаевского вокзала позже меня. Тогда я думал, что это принятое среди приближённых к Николаю Второму генералов своеобразное чинопочитание – убедиться, что твой босс благополучно отбыл, а потом, опередив его кортеж, встретить прямо у кареты. Сейчас, после расстрела царской кареты, я думал совсем по-другому – генералу Кондзеровскому нужно было убедиться, что птичка в клетке, а в Гатчине получить подтверждение, что операция удалась. Поэтому, когда я приехал живой и здоровый, он и был такой суетливый и несколько ошарашенный. «Вот же жизнь монарха, – подумал я, – вообще никому нельзя доверять. В банке с ядовитыми тарантулами и то, наверное, безопаснее, чем сейчас быть русским самодержцем». Генерал по особым поручениям Ставки Верховного главнокомандующего, которому Николай Второй полностью доверял и рекомендовал мне с наилучшими характеристиками, оказался германским шпионом. Да и я плохо разбираюсь в людях – ведь мне генерал Кондзеровский тоже понравился. Была в нём какая-то внутренняя сила, немногословность, военная грамотность и исполнительность. Да, опасный враг. И вреда он, наверное, нанёс много. Генерал наверняка был допущен ко многим секретам Ставки и сообщал их в германский Генштаб. Вот только с Юго-Западным фронтом у него произошёл облом. Вернее, с его командующим, генералом Брусиловым. Старый лис никому не доверял и детали плана наступления держал в тайне до самого последнего момента. Скрывал дату наступления даже от членов императорской семьи. Все генералы ставки полагали, что Николай Второй всё-таки прикажет Брусилову не распылять силы и наступать одним клином. В этом, наверное, был уверен и германский Генштаб. А старый лис всех обманул – удар, который ожидал противник на одном участке фронта, произошел одновременно во многих местах. Не начал наступление по лекалу германского Генштаба Юго-Западный фронт, вот и получился такой ошеломляющий успех.