Возраст не помеха - Мишин Виктор Сергеевич

Пока отсутствовали все члены допросной комиссии (экий я термин придумал), я перебирал в голове варианты продолжения разговора и, конечно, думал над своей судьбой. Естественно, я не надеялся на идеальный исход своей затеи, а был он очень заманчив. Ведь зачем я сюда пришел? А просто все: я воспользовался первой же возможностью сбежать, и у меня получилось. Хуже или лучше мне от этого станет, пока не известно, но я осуществил мечту, сбежал от врага. Почему через год? Так тоже все очень просто. После того, как оказался в спецлагере для обучения диверсантов, возможности не было. Первые полгода мы были на правах пленных, содержание абсолютно идентично лагерному, за исключением подготовки. Нас с первого дня начали гонять как бешеных собак. Бег по пересеченке, с утяжелением, с полосой препятствий. Зимой лыжи и все тот же бег. Весной, когда вода в озере возле лагеря прогрелась градусов до пятнадцати, нас заставили плавать и нырять, развивая способности задерживать дыхание. Подготовка была очень серьезной. Судя по тому, что выводили из обучения и куда-то увозили в разное время, такие как я попадали в разные войска и на разные участки фронта. Подготовка не сводилась только к диверсиям. Вообще, я думал, что мы войдем в состав «Бранденбурга», но оказалось все немного сложнее. Мы – дети, а там служат взрослые. Из нас готовили особое подразделение одиночек и мелких групп, и сделали его. Здесь, в Сталинграде, нас было шестеро. Две группы по три человека, причем все, кроме меня, оказались «перевоспитанными». На свое первое и, надо думать, последнее задание на службе рейху я вышел в составе группы из трех бойцов, где я был старшим. Сразу после перехода невидимой линии фронта я убил обоих сослуживцев, это были звереныши в детском обличье. У каждого из них за спиной убитые солдаты из числа пленных, мне же удалось сохранить честь и совесть. Конечно, скорее это заслуга провидения и везения, а не моя личная. Если бы вновь что-то повторилось из разряда испытаний кровью, я бы не выдержал и сейчас был бы уже мертвым. Никого из «своих» я никогда не убью, как бы ни запугивали. Лучше подставлю голову под топор, но убивать русских не стану. Поправлюсь, не только русских, а вообще наших, советских людей, среди которых много различных национальностей. В то же время, если человек окажется предателем, будет неважно, какой он национальности, русский, еврей, хохол или казах, убью и не поморщусь.

Принесли поесть. Тушенка оказалась разогретой, хлеба дали аж полбуханки. Хотелось еще чаю, но дали только горячий кипяток, но и это было плюсом. Удивительное дело, я постоянно хочу есть, организм, что ли, растет? Сунув руку за спину, вытащил нож, спрятанный между лопатками, этому не фрицы научили, сам придумал, точнее, из будущего привнес. Едва закончив с тушенкой и отхлебывая горячую воду, был застигнут вернувшимися командирами.

– Ну что, перекусил, диверсант? – вошедший первым особист застыл, едва произнеся эти слова. Его взгляд был прикован к ножу. Узкое длинное лезвие тускло сверкало в свете керосиновой лампы и привлекало внимание.

– Ага, спасибо большое, – ответил я, ставя железную кружку на снарядный ящик.

– Андрейченко! – крикнул особист, чуть повернув голову ко входу, но не сводя с меня глаз.

Полог откинулся и на пороге возник часовой, который недавно принес мне еду.

– Я! – вытянулся часовой.

– Это ты задержанному нож дал? – спросил жестко, продолжая смотреть на меня, только уже не на нож, а в глаза.

– Никак нет, товарищ батальонный комиссар! Я ему и ложку не дал, думал, своя есть. – Боец растерялся, наверное, сейчас получит по первое число. Хотя, а за что? Он меня не задерживал, не досматривал, так что вины нет.

– Свободен! – бросил особист и посмотрел на своих товарищей. Лейтенанты тоже не сходили с мест, стоя как статуи. – Это что за фокусы? – обратился, наконец, ко мне особист.

– Какие фокусы? – деланно удивился я. – Вы о ноже, что ли? Так это мой, просто солдаты на передке обыскивать не умеют. Опыта нет, видимо. Таким способом не пользуются простые солдаты вермахта, только диверсанты, ну и разведка. Вот солдаты и не ожидали.

– Где прятал? – Особист подходил ближе, осторожничает, но старается не показывать этого. Чтобы устранить неловкость, кружкой, что до сих пор была в руке, пододвинул нож ближе к особисту.

– Возьмите, и я не опасен для вас, надеюсь, вы уже поняли это, – я показал, полуобернувшись, указывая на место, где прятал нож.

– Товарищ батальонный комиссар…

– Ловко. Отставить, старший лейтенант. Если бы он хотел, уже бы напал, ведь так?

– Немного не так, – покачал я головой, – уже бы убил. Настоящий диверсант или разведчик, которому кровь из носу нужно выбраться из плена, убил бы не задумываясь. Судя по тому, что я видел, у входа всего один боец, он уже закончил бы свою жизнь. Дальше я переоделся в чью-либо форму из вашей и ушел бы. Сложно, но выполнимо. И да, нож можно спрятать в еще нескольких местах, как-нибудь покажу.

– Так уж и убил бы? – усмехнулся кто-то из присутствующих.

Реакция командиров мне понравилась. Не было никаких криков, попыток ударить или, того хуже, застрелить наглеца. Офицеры просто подошли и уселись на свои прежние места, особист предварительно убрал мой нож на полочку, что была сделана в стене землянки.

– Покажешь, как бы действовал, будь ты на задании? Точнее, лучше расскажи. – Особист то ли специально, то ли случайно, но сказал то, что я хотел услышать. Он мне верит. Верит в то, что я пришел сам и не хочу служить немцам. Поверил ли, что это мое первое задание и что я ни в чем не замешан, не ясно, но и это радует.

– Товарищ лейтенант, застегните кобуру, по крайней мере, при допросе пленного. Вы стали бы первой жертвой, остальных я положил бы из вашего ТТ, – повернув голову влево, где сидел молодой лейтенант, проговорил я. – Даже в тюрьме надзирателю нельзя входить в камеру при оружии, правильно, товарищ батальонный комиссар?

– Твою мать! – выругался лейтеха, а особист показал ему кулак.

– Расскажешь об обучении у фрицев? – особист не стал подтверждать истину, высказанную мной, а требовал дальнейшего рассказа.

– Конечно, скрывать мне нечего, я вообще-то для этого и пришел. Точнее, была мысль, конечно, помочь своим как смогу, но понимаю, что вряд ли такое возможно в моем положении.

– Что ты надеялся сделать?

– Я направлен сюда для внедрения. Должен вычислить все угрожающие позиции, артиллерию, противотанкистов, штаб. Затем, используя неразбериху во время ближайшей атаки войск вермахта, перейти назад и доложить. В идеале, после уничтожения той части войск, в которую попаду, я смог бы проделать такое еще не один раз, оставаясь непричастным. Или, что сложнее, просто заминировать и уничтожить командный пункт.

– Толково. Просто и толково, черт побери. Суки немцы, использовать наших же детей против нас, вот же гады! – возмущался старлей. – И ведь реально могло бы получиться.

– Сколько таких групп действует здесь, в Сталинграде? – перешел к важному особист.

– Как минимум две, – ответил я, – это те, о которых я знаю. Одна не опасна.

– Это та, в которой был ты?

– Так точно.

– Ты ж говорил, что в группе трое, сдался-то один ты? – вставил старший лейтенант.

– Двое остальных не опасны, они ликвидированы.

– Это те, кого ты убил, идя к нам? А может, это они хотели сдаться и мешали твоему плану на внедрение?

– Так точно, они самые. Ребята – идейные противники советского строя, все из Литвы, понимаю, что мое слово пока ничего не стоит, но надеюсь, что в будущем вы мне поверите. Я могу назвать вам их имена и фамилии, проверьте, если, конечно, поверите в мои слова.

– Ты понимаешь, что мы должны переправить тебя дальше по инстанциям? – кажется, даже разочарованно спросил особист.

– Так точно, но это стало бы ошибкой. Имея возможность хорошо всыпать врагу на данном участке фронта, а может, и немного улучшить ситуацию, не использовать ее…