Спенсер признал, что почтовые станции работали как часы, выдавая нам свежих лошадей без намеков на мзду. На четвертый день мы свернули в направлении городка Рени, от которого по Дунаю было всего несколько километров вверх по течению до нужного нам Галаца.
Городок встретил нас странно. Гремели пушечные и мушкетные выстрелы. Все население высыпало на улицы и, вооружившись чем попало и обливаясь потом, изо всех сил колотило по кастрюлям и старым чайникам. Вокруг носились мальчишки, вопя что есть мочи и размахивая тряпками. Многие взрослые от них не отставали. Казалось, мы попали в разгар шумного карнавала или какого-то языческого праздника.
— Саранча! — кричали вокруг.
Мы пронеслись в порт под громкое «Пади!» нашего кучера, чудом никого не задавив. Эдмонд испуганно жался в углу кареты, сжимая в руках наши паспорта. Удивительно: у Спенсера, человека со стальными яйцами, оказалось две фобии — продажные чиновники и саранча!
— Ужасная страна! Что еще она нам преподнесёт на прощание⁈
Все обошлось. Даже пограничник, оказавшийся, к моему удивлению, греком, не стал нас мурыжить. Ему не терпелось убежать, чтобы спасать свой сад. Быстро сделав нужные отметки в наших бумагах, он дал команду солдатам кордона поднять шлагбаум — символ границы Империи в провинциальном порту. Мы покидали Россию.
Спенсер рванул к пристани, чтобы найти лодочника. Он смешно все время оглядывался на бегу и приговаривал:
— Страшная страна! Ужасная страна!
Я ничего страшного и ужасного не заметил. Саранча нас не атаковала, как довелось испытать Микри в детстве. Здесь, в России, я нашел хороших друзей и устроил жизнь родных. Все страшное и ужасное впереди — в загадочной Черкесии, куда мы так стремились.
Я тащил сваленный на меня багаж и думал: «Померанцев исполнил со мной классический развод на доверии. Не то же самое ли я собираюсь проделать с человеком, который называет меня другом и кунаком? Возможно ли истинное доверие между нами, если я еду за ним шпионить?»
Тем не менее, стыдно мне не было. Только легкое волнение, как в начале любого путешествия или его нового этапа. Меня ждали черкесы и их остро заточенные кинжалы.
[1] Татарское название Евпатории. Считается, Козлов — это искаженное «Гезлев», переиначенное русскими после присоединения Крымского ханства
[2] Л. Ф. Герси исполнял по совместительству обязанности консула России в Трабзоне с 1830 по 1850 год.
[3] Чтобы избежать обвинений в использовании расхожих штампов, авторы информируют: эти слова — почти дословная цитата из книги Э. Спенсера.
Greko
Черкес 3. Побег из волчьей пасти
Глава 1
Разговоры начистоту
Напоминаем читателю. Наша книга — альтернативная история. Любые совпадения случайны! Несоответствие исторических событий с реальной историей — чистой воды авторский произвол! Как и наша оценка реальных исторических личностей. Потому что они живут в нашей выдуманной реальности. Ибо наш герой уже сместил колесо реальной истории! Пусть даже на микрон. Или даже на месяц.
Мой путь лежал в Трабзон. Город-порт, превратившийся в черноморскую Тортугу, куда сбежались в поисках лёгкой наживы шакалы — работорговцы и контрабандисты. И шпионы. Куда же без них? Трабзон был настоящим шпионским кублом.
Но не это меня сейчас волновало. Я предавался самобичеванию.
«Какого лешего ты лезешь ко всем со своими танцами, прогрессор хренов⁈ Вот, не сидится тебе! Есть же хороший закон: напился — веди себя прилично! В твоем случае: напился — не выпендривайся! Знаешь же за собой этот грешок. Как хватанешь лишнего, тебя или тянет на сентиментальную дребедень, и чтобы обязательно слезьми облиться; или чего-нибудь этакое соорудить. Да еще, чтобы 'этакое» было непременно с коленцами и финтифлюшками. Знаешь же, что на следующее утро будешь со стыда сгорать от того, что не удержался, что ляпнул лишнего, что вел себя, как актер погорелого театра… И ладно с грузинами и шалахо. Там так сложилось. Случайно вылетело, уже нельзя было отступать. Теодоракиса ты чего так подставил и сиртаки у него отнял? Сознательно же пошел на этот шаг. С цыганами мелодию разучил. Ножками сучил и слюной изошел в нетерпении от ожидаемого эффекта и триумфа. Смотрите, греки, как Коста умеет! Ах, Коста, самый веселый грек! Ах, Коста, наш герой! Коста, может, действительно, герой! А вот ты, Спиридон, позёр и любитель дешевых эффектов. Ну, ничего, ничего! Сейчас попадешь в Черкесию, там тебе точно не до танцев будет! Я погляжу на тебя, когда ты вздумаешь их учить лезгинке! Встречай, Черкесия! К тебе едет Моисеев и Сухишвили-Рамишвили в одном лице! Придурок! Ох, как же мне боязно, все-таки…"
Так я размышлял, костерил себя и одновременно пытался справиться с нервной дрожью, разглядывая проплывающий за бортом Синопский рейд и почёсывая колющуюся щетину. Мы со Спенсером с самой Одессы перестали бриться. Подготовка к нелегальному броску началась с бороды. Требовалось придать себе подобающий Черкесии вид.
На английском пароходе «Полумесяц» мы плыли вдоль берегов страны звезды и полумесяца, как давно уже называли Турцию. Классический красно-белый флаг Османов еще не появился, но полумесяц в виде лодочки как исламский символ применялся сплошь и рядом. Насмотрелся на него и в Галаце — последнем турецком порте на Дунае, — и в Варне, бастионы которой все еще хранили следы русских пуль и снарядов, хотя война закончилась семь лет назад.
Трабзон[1] был на подходе. Если все сложится удачно, через несколько дней мы будем в бухте Пшады. Круг моих морских вояжей замкнется, я оплыву всё Причерноморье. И завершится мое «кругоморское» путешествие по Черному морю в Черкесии. О том, как там все сложится, думать не хотелось. Вот я и старался крутить в голове всякую фигню. Например, о том, почему меня все время так и тянет танцевать.
— Размышляешь о нашем будущем? — голос Эдмонда заставил меня вздрогнуть.
К нему снова вернулась его чертова проницательность. Следующая его фраза подтвердила это со всей очевидностью.
— На самом деле вопрос не в Черкесии. Ты же не можешь думать, что я не догадываюсь о причинах твоего настроения? Я слишком высокого мнения о тебе.
— О чем ты, Эдмонд?
— Как о чем? О нас. О доверии.
Я взглянул на него, пытаясь не выдать своего испуга.
— Я же прекрасно видел, что тебе не нравилось то, чем я занимался в России.
— Это не совсем верно…
— В отношении Крыма — совсем. Ты оставил там свою родню, нашел людей, которые тебе по сердцу, создал место, куда можно вернуться. Ты нашел себе новую родину!
— В царской России? — вскричал я как можно убедительнее.
— Да, я понимаю… Ты разделяешь Крым и Россию с ее имперскими стремлениями и продажными чиновниками. Но Крым пока принадлежит России. Не уверен, что навсегда.
Сперва я его не понял. Решил, что он тоже попаданец и намекает на Украину. Потом встряхнул головой, желая очнуться. Какое к черту послезнание! Он же говорит о мечте англичан отторгнуть от России Крым.
Спенсер с легкой усмешкой в глазах смотрел на меня.
— Имей в виду, Коста. Россия есть и будет нашим конкурентом. И мы, англичане, не перестанем с ней бороться! И искать точки уязвимости. Я проехал по Крыму, видел враждебность татар. Случись война на полуострове, они выступят против твоих любимых греков.
— И тогда, мистер Спенсер, — я перешел на официальный тон, и он его принял, — вы придёте мне на помощь…
— Конечно, кунак. Конечно. А ты прикроешь мне спину в Черкесии.
Я протянул ему руку. Он крепко ее пожал. Мы пришли к соглашению. Не было смысла распинаться на тему «доверяешь — не доверяешь». Там, куда мы так стремимся, следует держаться друг за друга. И доверять абсолютно! Мы оба это отчётливо понимали.
… В Трабзоне оказался не один, а три порта. Первый использовался в сентябре, когда прибывали суда, груженые орехами, во втором была якорная стоянка, а третий, в восточной части города у какой-то деревушки, был до отказа забит суденышками торговцев-контрабандистов.
