— Всегда, всегда? — в ее глазах уже плясал знакомый мне огонь.
В ней вдруг проснулась та чертовка, которая свела меня с ума с первой же минуты нашей встречи у дверей хана. Та госпожа, которой я и все мое тело сдались без боя. А еще у меня так давно не было женщины! Очень давно! Со Стамбула!
— Всегда, всегда!
— Уууууу! — довольно замурлыкала царица.
И неожиданно рука её скользнула вниз.
— Малика! — взмолился я.
— Просто хотела проверить! — наивным голосом отвечала царица.
— Убедилась?
— Да! — Малика была довольна.
— А мне что теперь делать? Так и ходить?
— Неужели ты не властен над своим телом? — прыснула Малика.
— Когда ты рядом, я уже ни над чем не властен. Я твой раб. И все мое тело подчиняется тебе. Ты же знаешь.
— Ну, тогда я приказываю своему рабу успокоиться! — действительно приказала царица.
И «раб» послушно исполнил пожелание госпожи.
— Пойдем.
Малика потянула меня к дивану. Села. Указала мне на место подле себя.
— Ложись!
Я лег. Положил ей голову на колени. Она обняла мою голову. Гладила.
— Знаешь, я тогда все думала, с чего меня так завело с тобой?
— Ты просто уже несла этого ребенка…
— Да.
— Ты счастлива, царица моя?
— Да, Коста.
— Это главное. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
— А ты?
— Сейчас я самый счастливый человек на свете. А завтра — посмотрим.
— Будь счастлив!
— Постараюсь!
— Найди себе женщину…
— Малика! — я даже чуть дернулся головой. — Как можно найти женщину после тебя?
— Тсссс… — успокоила она меня, как ребенка, опять уложив мою голову к себе на колени. — Ты обязательно найдешь себе достойную женщину…
Я вздохнул. Чуть подумав, Малика все-таки не удержалась:
— Конечно, такую, как я, ты уже не встретишь…
Я, улыбаясь, покачал головой: о, женщины! Малика рассмеялась в ответ.
— Ну, ты же сам говорил, что я лучшая⁈ — нашла себе оправдание.
Я кивнул.
— Но ты обязательно встретишь красивую и достойную женщину. Я так хочу!
— Слушаю и повинуюсь!
— Вот и хорошо!
— Как ты здесь оказалась, душа моя?
— Здесь неподалеку есть озеро — Узунгёль. Очень красивое. Не так жарко. И вокруг все такое, что глаз не нарадуется. Муж отправил, чтобы я отдыхала.
— А муж?
— О! Он теперь большой человек. Его назначили руководить разведкой в Румелии. Перевели из Измира. Очень вовремя нам наследство в руки свалилось.
— А ты теперь за ним поедешь?
— Нет. Я буду жить во дворце в Бююкдере.
Я догадался, о чем она говорила. Дворцом я тот дом поостерегся бы назвать, но поправлять ее, естественно, не стал. Как и объяснять причины неожиданно привалившей ее семье удачи. Но поворот судьбы, организованный моими руками, прямо скажем, неожиданный. Я не искал себе оправданий с самого момента убийства Барыша. Я был в своём праве. Но сейчас мне было приятно сознавать, что тот выстрел поспособствал счастливому будущему моей царицы.
— Круг замкнулся, — улыбнулся я своим словам и, главное, мыслям. — Теперь ты будешь настоящей госпожой и царицей и на словах, и на деле!
— Да! — мягко улыбнулась в ответ Малика.
— Англичане?
— А куда они денутся? Тем более, когда у мужа такая должность!
— Ты так легко об этом говоришь?
— Коста, у меня нет страха перед ними. Им больше мною никогда не командовать! Я ребенка жду! Всех загрызу, кто встанет на моём пути!
— Хорошо!
Я прижался к Малике. Она продолжала гладить меня по голове. Больше нам обоим говорить не хотелось. Малика вдруг запела. Пела на боснийском. Наверное, песню своей юности. У царицы — кто бы сомневался — и голос, и слух были великолепными. Я, конечно, не мог разобрать всех слов, но кое-что до меня доходило. Пела о любимом, который уходит в дальний поход, прощается с любимой. Обещает вернуться. Просит любимую не плакать…
Раздался тихий стук в дверь. Следом — голос служанки.
— Госпожа!
Малика утерла слезу.
— Пора!
Мы встали. Обнялись.
— Береги себя! — сказала мне моя царица.
— Я люблю тебя, Малика! — ответил я.
Наклонился. Поцеловал её руки.
— Прощай!
— Прощай, Коста. Прощай, любимый мой! Moj dilbere! — Малика поцеловала меня в губы.
…Я вышел. Служанка, стоявшая возле дверей, кивнула мне, проскользнула в комнату. Ахмет внимательно смотрел на меня. Я подошел, мягко хлопнул его по плечу.
— Пошли!
Шли обратно. Ахмет с некоторой тревогой смотрел на меня.
— Все в порядке, Ахмет. — успокоил его. — Я помню твой совет. Я отпустил. Теперь — навсегда.
Ахмет кивнул.
— Знаешь, Ахмет, есть такая фраза: «Печаль моя светла»?
— Нет, не знал.
— Вот совсем редко в жизни людям удается понять и почувствовать её настоящий смысл. Как мне сейчас. Печаль моя светла.
— Красиво! — оценил Ахмет. — Кто сказал?
— Один русский поэт. Пушкин.
— Хороший, наверное, поэт?
— Лучший, Ахмет! Лучший!
Я улыбнулся Ахмету, понимая, что совсем не лукавлю. Мне было грустно, но и необычайно легко сейчас.
— Ты мне лучше скажи, Ахмет, а что это у тебя за такие отношения со служанкой Малики? А? Смотрели так друг на друга…
Ахмет закашлялся.
Да ладно! Я не мог поверить своим глазам! Бог мой, я в первый раз видел перед собой не Ахмета-головореза, а Ахмета смущенного. Я засмеялся. Ахмет, не удержавшись, рассмеялся в ответ, признавая, что его подловили.
— Это жена моя! — даже чуть покраснел, отвечая.
Я перестал смеяться.
— Поздравляю! — я был искренен. — Я очень рад за тебя, Ахмет! За вас!
— Спасибо!
— И будьте счастливы!
Ахмет в знак благодарности приложил руку к сердцу.
… Вернулись с Ахметом на конспиративную квартиру англичан. Прежде, чем войти, я собрался и выкинул из головы все лишние мысли. Теперь только дело. Только путешествие к волку в пасть!
В зале, где проводился первый инструктаж, народу прибавилось за счет турецких офицеров. Среди них выделялся статью и какой-то обреченностью в глазах высокий мужчина в мундире полковника. Его властные манеры и привычка быть лидером были видны невооруженным взглядом. К нему обращались с почтением.
Меня представили. Оказалось, что передо мной тот самый Сефер-бей Зан или Заноко, о котором я так много слышал. В жизни бы не поверил, что передо мной черкес. Его аккуратная бородка с усами и явное знакомство с европейским этикетом путали картину. Я не удержался и сказал об этом вслух.
Он ухмыльнулся:
— Мальчиком я воспитывался в Ришельевском лицее в Одессе. Потом служил в полку под Анапой. Мой командир был воплощением зла. Все мерзкое и гадкое, что есть в русской натуре, соединилось для меня в этом человеке. Я бежал от него в горы и с тех пор не перестаю бороться с русскими.
Он внимательно в меня вгляделся.
— В тебе есть что-то от горца. Лысая голова и греческие черты… Борода отрастет — сойдешь за натухайца. Существует предание, что их предки прибыли из-за моря. Ахейцы или даже троянцы, бежавшие от гнева своих победителей… Давайте примерим костюмы, которые я вам приготовил.
На груде наших вещей, в которых я безошибочно признал, набор, выкупленный по совету стамбульских друзей Тиграна, лежали две белые черкески, красные чувяки, ноговицы и прочие детали кавказского костюма[1].
— Этот наряд похож на военную польскую тунику, только без воротника, — восхитился Спенсер. — Его, как я понимаю, следует перехватывать этим великолепным поясом, отделанным серебром?
— Именно так, мистер Спенсер, — согласился Сефер-бей. — Обычный наряд горца, будь он князь или простой уорк[2]. К этому поясу подвешивается кинжал, который есть все для черкеса — и щит, и оружие нападения. Но не столовый прибор! Этой цели служит вот этот маленький острый нож, если не считать ваших пальцев.
Он рассмеялся, представив картину нашего будущего недоумения за обеденным столом в гостях у своих соплеменников.
— Им же можно побриться, — кивнул он на мою лысую голову. — Так же на пояс вешается пара пороховниц и маленькая коробочка с салом, чтобы смазывать пули, с кремнями и прокладками из кожи. Нередко на пояс вешается и маленький топорик…
