Глава 6
Битва под флагом Санджак-Шериф
Военный лагерь черкесской конфедерации был похож на обычный бивуак. Там и сям по широкой долине были разбросаны шатры вождей. Вокруг них собирались их соплеменники, занимаясь привычными в походе делами. Кто-то тренировался обращению с оружием или учил коня плавать. Кто-то чистил доспехи. Кузнецы поправляли сабли и чинили мушкеты. А многие — просто отдыхали у костров, каждый по отдельности готовя себе обед.
Единственное отличие, бросившееся в глаза, — это присутствие большого количества женщин и девушек. Они свободно перемещались по лагерю. Разве что без оружия в руках.
— Не удивлюсь, если и они возьмутся за ружья! — возбужденно воскликнул Спенсер. — Здесь живы, мне рассказывали, предания об амазонках.
Разнообразие нарядов и лиц поражало. Орлиный нос у одного, узкие ногайские глаза — у другого и классические европейские черты — у третьего. Рядом с воином, с головы до колен укрытым кольчугой, стоял молодец в простом бешмете и традиционной папахе. Сверкающие на солнце дорогие шлемы соседствовали с белым тюрбаном, с зеленой чалмой совершившего хадж или с башлыком, длинные «уши» которого ниспадали на плечи владельца.
Порядок отсутствовал. Стоило нам спуститься с гор и въехать в лагерь, как к нам помчались со всех сторон всадники. Окружили нас гомонящей толпой, разразились криками и выстрелами в воздух из мушкетов и пистолетов. Их энтузиазм объяснялся просто: они ждали наш караван с огнестрельным оружием.
Еще больший ажиотаж вызвало знамя, которое развернул Бейзруко, приняв сверток из рук Спенсера. В воздухе затрепетало зеленое полотнище с золотыми звездами и стрелами. Юный князь ускорил своего коня и помчался в сторону священной рощи, где должен был проходить военный совет. Белые ленты его башлыка развивались за спиной, как крылья.
— Санджак-Шериф! Санджак-Шериф! — закричали все всадники и понеслись вслед за темиргоевцем, потрясая шашками в воздухе.
— Это знамя вышито руками знатной черкесской княжны в Стамбуле. Мне передал его Сефер-бей, — охотно объяснил Спенсер.
Он приветствовал встречавшую нас группу вождей, стоявших у пылающего костра. Ну, как вождей? Определить их княжеский статус и роль лидера не было никакой возможности. Простые черкески, лишенные украшений и каких-либо символов власти, и скромные головные уборы. Нужный нам князь, безбородый статный мужчина с лихо подкрученными усами, носил простой овечий темный колпак, который скорее увидишь на пастухе, чем на прославленном воине.
Он обнял Спенсера, как старого друга, дружелюбно кивнул мне.
— Ты выполнил свое обещание, англичанин, хотя прошло уже два года. Познакомься с нашим военным вождем. Это убых Исмаил Догомуко Берзег. Не смотри на его почтенный возраст. Рука его все еще крепка, а дух неистребим. В прошлом году он был тяжело ранен, но, как видишь, снова в строю и готов вести нас в бой.
Хаджуко Мансур с особым почтением поклонился 70-летнему крепкому старику в песочного цвета черкеске и светлом тюрбане. Исмаил ответил легким поклоном головы.
— Привез ли ты нам, чужестранец, письма из Константинополя?
— Да, глубокоуважаемые вожди! У меня с собой бумаги от Дауд-бея и Сефер-бея! — Спенсер передал Хаджуко сверток, тщательно упакованный в кожу. — Уркварт просил зачитать его воззвание к народу адыге на вашем совете.
— Дауд-бей умеет словом зажечь наши сердца, — серьезно заметил Берзег. — Но пушки были бы уместнее в нынешних обстоятельствах.
— Я привез ружья и снаряды!
— И письма! — хмыкнул Берзег. — Пойдемте в рощу, почитаем, что нам пишут.
Под сенью старых дубов на сентябрьской пожелтевшей траве сидели полукругом вожди и старейшины. В центре на маленьком холмике возвышались остатки древнеримского креста. На ветвях деревьев висели жертвоприношения и цветные ленты. Из некоторых древесных стволов выглядывали черные камни. Как объяснил нам Натан, адыги вращивали их в молодые дубки. Некоторые булыжники полностью скрывались внутри стволов.
Не было гвалта, как в лагере по соседству. Каждому оратору давали возможность высказаться. Лишь отдельные — вероятно, какие-то возбуждающие — фразы вызывали общий возглас и сабельный звон. Но стоило какому-либо из старейшин взмахнуть рукой, все тут же успокаивались.
— Наверное, так проходили военные советы древних ахейцев под стенами Трои! — Возбужденно шепнул мне Спенсер. Глаза его горели — не то от удачи, привалившей этнографу во время трудной экспедиции, не то от сбывшихся планов английской разведки.
Не успел Хаджуко Мансур начать публичное чтение писем из Стамбула, как в паланкине прибыл немощный старик-татарин. Все вскочили и почтительно его приветствовали. Натан, пристроившийся за нами на коленях, пояснил, что седобородого татарского князя зовут Тао Гирей-Аслан, предки которого были прежде ханами одного из могущественных ногайских племен, владевших заболоченной Таманью.
Дребезжащим голосом, то и дело вытирая слезы, старец выступил перед собранием. Натан пытался нам переводить.
— Он спрашивает: где моя страна? Где сотни шатров, которые укрывали головы моих людей? Где их стада? Где их жены и малыши? И где сам мой народ? О, Москва! Ненавистная Москва! Ненавистные русские! Они рассыпали татар пылью на четырех ветрах неба. И таков будет ваш рок, если сложите свои мечи против захватчика!
Слушавшие стоя старца черкесы громко закричали и снова стали трясти в воздухе своими шашками. Довольный Эдмонд энергично закивал.
— Он призывает следить за рабами и чужестранцами и не позволять им ездить по стране свободно, — продолжил свой перевод Натан. — Он назвал английского короля «великим падишахом всех морей и Индий». Называет его достойным союзником, но просит помнить про независимость. Не дайте ему накинуть ярмо на шею свободного народа Аттехей.
— Это явный выпад в вашу сторону, Эдмонд, — предположил я.
— Думаешь, здесь все срежиссировано?
Я пожал плечами.
Старец закончил, его унесли. Все снова расселись, многие — не скрывая слез или ярости. Но были и те, кто выслушал речь старика спокойно и не поддался эмоциям.
Один из них встал. Все сразу замолчали. Видимо, этот человек внушал всем огромное уважение, несмотря на его странную одежду. На нем была рубашка, расписанная арабскими молитвами, и зеленая накидка без рукавов типа жилета.
— Это величайший вождь черкесов, Джамбулат Болотоко. Символы на его рубашке — заговор от пули и стрелы. Называется «тачели», — пояснил Натан.
Это тот самый не знавший поражений полководец, которого Сефер-бей назвал «последним рыцарем Кавказа»⁈ До чего же обманчив вид адыгов! Ни за что бы не подумал так, глядя на него стоявшим в кругу распаленных речами воинов.
— Он говорит, — зачастил Натан, — что не все князья и старейшины собрались и не дело решать что-то без них. Он говорит: мы приняли к себе, по нашему обычаю, несчастных кабардинских князей, когда русские прогнали их с родной земли. И чем они нам отплатили? Он утверждает, что пытался их вернуть, предприняв поход в Кабарду, но ничего не вышло — русские не пустили. Он обвиняет кабардинцев в том, что они своими набегами за Кубань призывают на головы темиргоевцев гнев русских. Он понимает их боль и желание отомстить, но лучше бы они занимались абречеством где-нибудь в другом месте.
Впервые на совете поднялся шум, прервавший речь оратора.
— Ты стал мирным? — спросил Джамбулата Берзег.
— Я думаю о своих людях, вождь убыхов и остальных черкесов, доверивших тебе свои жизни! — гордо ответил князь. — Если на нас нападут, мы будем защищаться. Если вы решите снова пересечь Кубань, как я это сделал в 28-м году, мои воины останутся на своих землях между реками Лабой и Белой!
— В чем же разница, мой старый вождь? — громко воскликнул Хаджуко Мансур.
— Разница — в чести! Сверкающая река стали из лучших и знатнейших черкесских родов потекла через Кубань во имя моего долга вассала перед султаном. Теперь, когда я дал присягу Белому царю, что должно произойти, чтобы я нарушил свое слово?
