Я сел в заботливо открытую незнакомым мужиком спортивного вида дверь.
И оказался в салоне, наедине с Владимиром Вольфовичем.
Политик смотрел на меня, сосредоточенно и серьёзно. В руке у него была открытая бутылка «Виттель».
— Ну, как состояние, молодёжь? — спросил он, улыбнувшись.
Я постарался улыбнуться в ответ и, кивнув, ответил:
— Вроде живой…
Он рассмеялся, после чего сделал глоток воды.
— А я вот уже чувствую: годы не те… раньше-то попроще было, а теперь вот печень ёкает…
Автомобиль тронулся, и мы поехали по Волочаевской, в сторону Шоссе Энтузиастов.
— Тут можно свободно говорить, — сказал он, сделав ещё пару глотков. — Не люблю бетонные стены. Там легче прослушку установить… в общем, не буду ходить вокруг да около: я тебе поверил.
Я сглотнул, лихорадочно пытаясь сообразить, что же я такого вчера наболтал. Что-то про будущее?.. наверняка.
— Вообще ты, конечно, храбрый мужик, раз на такое решился. Я вот всю ночь пытался представить себя на твоём месте. И не смог. Представляешь?
— Н-наверное… — кивнул я.
— Смущаешься что ли? — озадаченно ухмыльнулся политик. — Вчера-то куда как смелее был!
— Мне кажется, перебрал я сильно…
— Да уж, к гадалке не ходи… погодь. Ты что, хочешь сказать, что не всё помнишь? — он подозрительно прищурился.
— Есть такое, — я решил не отпираться. А то можно усугубить ситуацию…
— Ясно… знаешь, поначалу я решил, что ты под чем-то и что у тебя глюки натуральные. Когда ты про эпидемию говорил, этой, как её, лёгочной заразы? Но мои люди проверили все записи и выяснили, что ты ничего такого не принимал. Парочку пива, потом водку, и только. Даже абсент пригубил чисто символически, полсахарка.
У меня желудок сжался, когда я услышал про абсент, и выпитый утром кефир чуть обратно не попросился.
— Похмеляться не предлагаю — молод ты ещё, — сказал Владимир Вольфович. — В этом теле. Нечего молодой организм губить.
«В этом теле… — подумал я, — трындец… да как же так-то?..»
— Некоторые вещи я и сам предполагал, — продолжал он. — Пытался придумать противоядие. Хотел собрать вокруг себя таких вот, вроде тебя, с головой, молодых и амбициозных, которым просто воровать уже не в кайф. Которым цель достойная нужна. А видишь, как с тобой всё оказалось непросто? — он ухмыльнулся.
Получается, я скрывал то, что со мной произошло, от самых близких людей. От отца. От Мирославы… и всё выболтал, как на духу, во время первой же пьянки! И кому? Федеральному политику! Который ещё и, к тому же, мне поверил!
Происходящее казалось дурным сном. Мучительно хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться.
— С Чечнёй всё понятно уже сейчас, и только слепой может убеждать себя в том, что всё рассосётся. Когда ты сказал, что выборы, на которых Масхадов победит, признает ОБСЕ как совершенно легитимные — я в это легко поверил. И про Сербию тоже ясно было, оно уже всё к тому идёт. Вопрос был только в сроках, но то, что ты сказал, очень хорошо ложится в среде вероятностей… американцы в Ираке, предполагаемая инсценировка теракта с пассажирскими самолётами. Мне вроде такое недавно в книге попадалось, так что идеи носятся в воздухе. И это вполне в их духе.
Я внимательно слушал. Насколько далеко я успел всё рассказать? Может, хотя бы не дальше четырнадцатого года?..
— С Грузией тоже всё вроде бы логично… хотя мне казалось, что это должно было случиться гораздо раньше, лет на десять. Одновременно с массовыми терактами у нас. Но, похоже, американцы не решались инвестировать в то время по-крупному. Так только, осторожно готовились, разведывали обстановку, брали ситуацию под контроль… впрочем, сейчас слишком много акторов, которые не позволили бы реализовать силовой сценарий. И не только из политических кругов. Бизнес и криминалитет тоже не стали бы этому потворствовать…
Он допил воду из бутылки, после чего зачем-то завернул пробку и положил пустой сосуд в кармашек на дверце.
— Но знаешь, после чего я окончательно поверил тебе? Что ты действительно можешь быть тем, за кого себя выдаёшь? — он облокотился локтем на подлокотник и подался ко мне, так что я почувствовал запах его парфюма.
— Нет… — ответил я. — Не знаю.
— Когда ты про Украину рассказал, — сказал политик. — Это размежевание не могло закончится мирно. С самого начала. Если бы кто-то сейчас это сказал публично, его бы психом посчитали, да? У нас же семьи общие! У всех есть там родственники! А производственные связи? Да и армия одна и та же, офицеры одни вузы заканчивали… но я вижу тенденции, и не боюсь смотреть туда, где остальные отводят взгляд…
Он вздохнул и чуть растерянно поглядел в окно.
— А знаешь, почему так? В чём проблема фундаментальная? — спросил он.
— Вообще жесточайшие конфликты между близкородственными народами это, скорее, правило, чем исключение, — попытался ответить я. — Взять, например…
— Да я не об этом! — перебил меня политик. — Я про государственное планирование. Задачи решались вроде бы логично: начиная с самых острых, но менее масштабных. И вроде бы вполне успешно. Вот только слона в комнате старались не замечать. Ты знаешь эту английскую идиому? Про слона в комнате?
— Слышал, — кивнул я.
— Так вот, когда до этого слона добрались — уже было поздно. Это был не слон, а динозавр. Годзилла японская… в итоге закончилось тем, чем закончилось… кстати, этот момент я тогда не очень понял, у тебя совсем язык заплетался. Случилась ядерная война, да?
Теперь настала моя очередь грустно вздыхать.
— Не совсем… ядерная война была только началом конца… — ответил я.
Глава 10
Верность — высшая ценность в феодальном обществе. Об этом мне прямо сказал Владимир Вольфович. «Это хорошо, что ты успел завести полезные связи, — говорил он. — Но рано или поздно тебе нужно будет выбрать. Березовский не дружит с силовиками. Те не всегда в ладах с теневым миром, и он создаёт им проблемы. Все вместе они конкурируют за влияние на Семью. И те, и другие и третьи относятся к элитам — но в то же время принадлежат к разным лагерям, которые отнюдь не дружат. Ты затеял интересный проект на стыке интересов. Гусинский скоро об этом пронюхает, подключатся ребята из Израиля, которые постараются устроить проблемы. А ты, если женишься на дочке того ФСОшника — однозначно будет принадлежать им. Они же попытаются кинуть твоих грузинских друзей, высосав их ресурсы на создание проекта, и запартнёриться с Гусинским. Ты же это понимаешь?»
Пожалуй, у меня действительно были мысли о будущих осложнениях. Но я не знал реального расклада. Поэтому решил сначала повысить свой статус, а потом решать проблемы взаимодействия. Играть на нюансах по мере возникновения вопросов.
Возможно, я был излишне самонадеян.
«Ни один из них не понял, с кем имеет дело, — продолжал Жириновский. — А я — понял. Алкоголь — лучший друг феодала. Ты же понял, да, что попойки нужны совсем не для того, чтобы развлекаться? Они нужны, чтобы развязывать языки. Работает лучше банального полиграфа. И повторять такое надо регулярно. Я вот сразу почуял, что в тебе что-то не то, и был прав на сто процентов, так? Однозначно, теперь у меня есть преимущество, которое я хочу реализовать. Другие стороны будут как можно дольше держать тебя в пешках. Для начала высосут твои знания и умения. Если поймут, что всё это будет работать и без тебя — спокойно выкинут на обочину, может, подкинув напоследок сладкую кость, чтобы не выступал. Потому что войти в ближний круг у тех и других достаточно сложно. Ты помог сыну одного из высших феодалов — но это не причина считать себя настоящим членом семьи, что бы тебе ни говорили. Да, возможно, теперь тебя не прибьют и не выбросят в канаву. И даже деньгами не обидят. Но бизнес есть бизнес, однозначно. И ещё. Самое важное. Ты вот умудрился не пить, даже в Грузии — так и продолжай. Не пей совсем. Ты не умеешь. Потом, со временем, научу — если со мной останешься».
Вот это «если со мной останешься» меня подкупило. Было ведь понятно, что я успел наболтать достаточно, чтобы он мог пользоваться знаниями и без меня. Скорее, я даже становился для него опасным. Но нет: дал возможность самому подумать, почувствовать расклады, не стал выворачивать руки. Это дорого стоит.
