Познай своего врага. Что-то такое я слышал раньше. Ещё в прежнем мире. Там люди тоже страсть, как любили умничать. Целые книги об этом писали. Мыслями своими делились. Изобретали мироустройства всякие, одно нелепей другого. Трактаты эти пыльные кирпичи называются. Кто их читает вообще⁈
— Кстати, о врагах, — сказал вдруг другим тоном Еремей. — Вам следует быть очень осторожным, господин. Ваш отец занимается исследованиями, которые многие хотели бы заполучить. А некоторые — прекратить. И те, и другие ни перед чем не остановятся. Так что держите ухо востро, Ваше Сиятельство. А теперь дайте-ка мне вон тот кусочек. Нет, правее. Ага, это он. И вот этот. держите их крепко. Сейчас я буду наносить клей.
Мы реставрировали вазу долго. Я потерял счёт времени. А когда сосуд оказался собран и покрыт разбегающимися золотыми разводами, будто драгоценной паутиной, в зал вошёл Николай. В руке он держал металлическую шкатулку.
— Вы заняты? — спросил он.
— Уже нет, господин, — ответил Еремей. — Только что закончили.
— Прекрасно выглядит, — одобрил результат наших совместных трудов алхимаг. Я бы с этим поспорил, но что я понимаю в высоком искусстве склеивания ваз? — У меня кое-что есть для тебя, Ярик. Идём со мной, раз вы закончили.
Я поднялся и кивнул на прощанье мажордому. Как ни удивительно, время пролетело незаметно.
— До свидания, Ваше Сиятельство, — сказал он. — Помните о моих словах.
О каких именно, уточнять не стал.
Николай отвёл меня в кабинет, где поставил шкатулку на стол.
— Сегодня я охотился, — сказал он, глядя на меня. — И добыл тебе сердце василиска. Знаешь, что это значит?
Я отрицательно покачал головой. С чего я должен знать про всяких тварей, с которыми возятся жители этого мира? Их только на улицах столько, что не перечесть.
Николай приподнял брови.
— Неужели? Ладно, объясню. Это ингредиент, необходимый для создания фамильяра. Каждый алхимаг, вставший на путь познания, должен взрастить себе помощника. Процесс это долгий. Нельзя ни предугадать, сколько он займёт, ни повлиять на него. Я помещу сердце в Перегонный Куб, добавлю нужные ингредиенты, и через некоторое время родится чур — тот, с кем твоя жизнь будет связана, пока тебя не настигнет смерть. Нужна твоя кровь, и тогда дух хранителя нашего рода войдёт в него.
Николай протянул руку.
Так, и что ему нужно? Кровь? Он что, меня порезать собирается?
Подтверждая мою догадку, алхимаг взял со стола нож с изящной золотой рукоятью.
Хм… Фамильяр — это конечно, хорошо. Полезно. Помощник всегда пригодится, тем более — в новом мире. Особенно, если он такой, как мой Баюнчик, например. Стоп! А вдруг Николай сможет его призвать каким-то образом⁈ Вот было бы круто! Я и кошак — как в старые добрые времена. Ну, почти.
Ради такого шанса можно и кровь пустить. Я протянул руку, и Николай ловко кольнул меня в основание большого пальца. Ишь, навострился где-то! Прямо не хуже медсестры, которая приходила в детдом брать у сироток анализы. Только та пальцы колола, сучка крашеная!
Выступила капля крови.
— Подари её своему чуру, — велел алхимаг.
Ох, им бы тут, конечно, поработать над стилем! Пафоса поменьше, ясности побольше. Но не мне о красноречии рассуждать.
Надеясь, что действую правильно, я протянул руку над шкатулкой, внутри которой лежало сердце василиска. Оно ещё пульсировало и слегка светилось алыми лучами. Как только капля сорвалась с ладони и упала на него, Николай захлопнул крышку.
— Тебе придётся подождать, пока появится чур, — сказал он. — Ты узнаешь, как только он вылупится. Невозможно предсказать, форму какого животного, насекомого или птицы он примет, так что не пугайся, если в твоей комнате вдруг поселится кто-то ещё. Чур живёт в собственном Кармане, так что может появляться и исчезать по собственному желанию или твоему приказу. Советую почитать о фамильярах, Ярослав. Тебе это пригодится.
На этом наш разговор закончился. Но с тех пор я ждал появления чура. И читал о них всё, что мог найти. Очень надеялся, что «вылупится» именно Василий — мой верный Баюн, способный успокоить даже самую отчаянную душу, не желающую ступать на железный мост, ведущий в Нижний мир.
Помощники, защитники, шпионы и воины — вот, кем были чуры. У каждого алхимага имелся такой. Некоторых не видел никто, кроме хозяина, другие же любили появляться в обществе. Было жуть как любопытно, каким же окажется мой чур. Но пришлось запастись терпением.
Елену Мартынову я видел после Посвящения лишь однажды. Она приезжала спустя два месяца, чтобы проводить меня в Менториум — так называлась школа, где из детей делали алхимагов. Начался учебный год, и мы с Михаилом поступили на первый курс, официально став одними из «чёрных воронов».
Здание Менториума поразило меня. Огромное, монументальное, оно отдалённо напоминало архитектурой дворцы Верхнего мира. Трудно было поверить, что люди способны построить нечто подобное.
Территорию вокруг основного корпуса занимали другие здания, поменьше — факультеты и тренировочные залы. Между ними располагались открытые и обнесённые стенами плацы для отработки боевых навыков. Над Менториумом постоянно, днём и ночью, парили автоматические дроны — как объяснил Михаил, наблюдатели. Они следили за тем, чтобы никто не напал на центр подготовки будущих алхимагов. Страна берегла своих детей. Но не жалела на занятиях.
Перед входом в святая святых возвышалась пятиметровая бронзовая статуя: бородатый мужик в короне и свободном одеянии сидел на троне, держа в одной руке колбу, а в другой — раскрытую книгу. Мне захотелось узнать, что за перца увековечили перед зданием Менториума, и я подошёл к изваянию.
Постаментом служил покрытый алхимическими символами куб, к которому была привинчена металлическая табличка с надписью: «Царь Мидас, владыка Фригии».
— Я про него читал, — сказал Михаил. — Считается первым алхимиком. Жил ещё до открытия микрочастиц. Вероятно, персонаж выдуманный. Отчасти. Так-то он существовал, конечно, только не факт, что был алхимагом. Просто мужик стал так богат, что про него ходили легенды, будто он превращает в золото всё, к чему прикоснётся. Говорят, ещё когда Мидас был ребёнком, муравьи приносили ему крупицы золота, предвещая богатство. Кстати, в конце концов ему пришлось от своего дара избавиться, так как в металл превращалась даже пища, до которой он дотрагивался. Для этого он искупался в реке, ставшей после этого золотоносной. Сам понимаешь, сплошные сказки. Он тут в качестве символа того, что для овладения магией нужна не только наука, но и духовное развитие. Внутренняя алхимия, иначе говоря. Пойдём?
Слова Михаила заставили меня взглянуть на бородача с уважением. Золото — это то, что я уважаю! У меня самого подземные чертоги ломятся от несметных сокровищ. Только я сейчас не могу потратить ни монетки, потому что они в другом мире, чёрт побери!
Радует лишь то, что их не растащат, пока меня нет. Любой, кто приблизится к моему золоту, будет ужален сотнями огненных змей, которые высосут из воришки душу, кем бы он ни был — хоть самим Первобогом!
Мой блуждавший по изваянию взгляд упал в самый низ таблички, где был указан скульптор. С удивлением я прочитал имя и фамилию… своего «отца»!
Что за чёрт⁈ Как это может быть?
Схватив Михаила за рукав, чтобы привлечь внимание, я ткнул пальцем в надпись.
— Что там? — парень наклонился, всматриваясь в табличку. — Ого, это ж твой отец изваял! Ничего себе… Круто! В городе полно его работ, но я не знал, что он автор и этой скульптуры. Ты тоже, да? Здорово, что заметил. Дома своим расскажу. Хотя они-то, наверное, в курсе. Предки ж мои тоже в Менториуме учились. Да, когда-то твой отец был довольно известен как скульптор. Пока не стал придворным алхимагом. Ладно, давай всё-таки уже пойдём. А то опоздаем!
Вот ведь зануда!
Мы двинулись в сторону крыльца. Я вспомнил, как быстро и ловко Николай придал моему новому лицу черты своего сына в тот день, когда мне нужно было срочно ехать во дворец на Посвящение. Теперь понятно, откуда у создателя гомункулов такая сноровка.
