Ратибор тоскливым взглядом пробежался до гребня стены, словно выискивая невидимые ступени, ведущие к звездам.
– Влипли… – коротко сказал он. – Теперь остается два пути – либо ждать до утра, переодеваться в базарных баб и входить в ворота, либо лезть на стену.
– До утра… – Микулка совсем упал духом. – Это что, обратно ползти на брюхе сотню шагов? Не под стеной же солнышка дожидаться. Не знаю как ты, а я точно не сдюжу. Или помру на пол пути от натуги, или чихну. Тогда нас обоих нанижут на стрелы как куропаток.
– Значит из двух путей остается один. – совершенно спокойно заключил Ратибор.
– Оставался бы. – уточнил паренек. – Если б мы сделались мухами и могли ходить по стенам, как по земле. А еще лучше летать.
Он устало уселся в пыль, словно пытаясь соединиться с матерью-землей, выпытать у нее совет, как быть дальше.
А перед стрелком будто и не стояли высоченные стены – привычная залихватская улыбочка так и бродила по лицу, жесткая, как нарубленная железная нить, щетина торчала из измазанных пылью щек, а руки аккуратно скинули пояс и теперь копошились в груде всевозможных вещей. Он стал похож на страшного глиняного чародея, какие, говорят, водятся в Авзацких горах и упорно творил неизвестно что из неизвестно чего, по одному ему известной задумке. Пальцы мелькали как черепки от кувшина – ломали стрелы, натужно раздирали кожаные ремешки, вязали узлы на веревке.
Микулка уже совсем потерял терпение – неизвестность и ожидание хуже всего.
– Ты что, колдовством решил подзаняться? – попытался поддеть он друга. – Что-то я такой хитрой волшбы не видал доселе.
– Так гляди, пока есть возможность. – не задумываясь ответил соратник. – Эта волшба позволяет ходить сквозь любые стены. Гляди, гляди, потом сыновей научишь, а то у тебя хоть жена есть, а у меня если дети и были, то одни Боги ведают где. Ну… И их матери тоже. А у тебя еще все впереди.
Ратибор не случайно помянул Диву, с удовольствием подметил, как сразу оживился Микулка, в глазах вновь появилась стальная решимость и презрение ко всем на свете преградам.
– А ну дай поглядеть… – заинтересовано повернулся он. – Что ты тут навязал?
– Это стрел пучок. – охотно пояснил стрелок. – Такой, чтоб человека в кольчуге выдержал и не сломался, он на кожаном ремешке прилажен к стреле, да так, чтоб если потянуть за эту веревку, всегда становился поперек. Понял? Вот по веревке мы и полезем.
– А за что твой пучок зацепим? Стена гладкая, как кусок слюды в окошке.
– Тьфу на тебя… Учишь, учишь… Для чего, по твоему, делают на стенах зубцы?
– Чтоб стрелять сподручнее, от вражьих стрел укрываться…
Микулка удивленно пожал плечами – уж такие вещи всяк знает! Но Ратибор только усмехнулся в ответ:
– Все ты видишь как-то не так… Зубцы, друг, на стенах для того, чтоб на них можно было залезть. Вот между теми зубцами, где нет дозорных, мы этот пучок и заклиним.
Паренек только рот раскрыл от такого толкования премудростей строительства крепостей.
– Если так, так зачем тогда ворота запирать? – фыркнул он. – Люди что, совсем дураки?
– Ээээ… В ворота всяк дурак войдет. А умный человек всегда думает не как легче сделать, а как использовать в своих целях то, что до зарезу нужно врагам, без чего им не обойтись. Нашу дыру они заделали, поскольку она им только помеха, а нам легкий путь. Зато без зубцов и впрямь оборону на стене не удержишь, но их же легко приспособить для того, что нам надо. Боги вообще очень хитро устроили мир – добро и зло смешали в равных частях. И этим уравняли возможности тех, кто видит мир именно таким. А вот для кого препятствие – это только препятствие, того это препятствие и остановит. Ладно умничать… Готов лезть?
Он стянул с плеча лук, хитрое вязанье аккуратно устроилось на тетиве и со свистом рванулось вверх, словно ночная птица махнула крыльями в ночной тишине. Веревка надежно застряла с первого раза, затерялась среди ярко мерцающих звезд.
Лазать Микулку Зарян научил хорошо, руки накрепко перехватывали толстую волокнистую змею веревки, ноги умело переплетались с ее податливым телом. Стена уверенными прыжками тянулась перед лицом, с каждым рывком приближая хрустальные своды вирыя. Кольчуга тяжко давила плечи, но закаленное в странствиях тело научилось не обращать внимания на такие мелочи. Ратибор сопел где-то над головой, сверху то и дело капали крупные жемчужины пота, били по волосам, смывая приставшую пыль.
После середины пути стали явственно доноситься голоса польских дозорных, смешки, понятная всем славянам ругань. Ратибор даже сопеть перестал, только едва слышно скрипели под кафтаном натруженные мышцы. Хорошо, что никто никогда не смотрит прямо под стены! Для того, чтоб так глянуть, нужно подойти к самому краю, а это боязно и глупо – всяк стрелок снимет такого любопытного со стены. Потому самое трудное – подползти вплотную, а там уже можно двигаться, если духом крепок, ведь не у всякого выдержат нервы стоять там, куда только взгляд опусти. Но боевой опыт подсказывал вернее звериных инстинктов – не опустят, потому как противоречит это разумности и боевой осторожности. А те, кто не подчиняются этим двум невидимым воеводам, долго на войне не живут.
Дозорные лучники стояли через каждые пять зубцов, значит между ними чуть больше пяти шагов. Да, боя не избежать – стоит влезть на стену, как заметят тут же. Но это будет уже совсем другой бой… Ведь внезапность на стороне незваных ночных гостей, а дозорные вооружены луками для дальней стрельбы – пока вытянут мечи, их всех можно к Ящеру отправить. Ну… Если не всех, то двоих-троих точно. Главное не мешкать!
Ратибор уцепился за край стены, подтянулся и утомленное тело втиснулось меж зубцами, рот жадно хватал воздух, но дыхание еле слышно. Дозорные как раз дружно заржали над пошленькой шуткой, в тишине кто-то сочно плюнул, снова раздался смех. Микулка влез следом, руки тряслись, пот лился в тридцать три струи, аж в сапогах хлюпало. Ратибор прижал палец левой руки к губам, а правой тихонько начал сматывать на руку веревку, паренек боялся даже дышать, не то что шевелиться, в голове аж потемнело от нехватки воздуха.
Дозорные продолжали беззаботно болтать, друзья без труда различали чужую речь, понятно через каждые два слова, а уж общий смысл и подавно. Все смешливыми байками обмениваются, про иудеев, про гульных девок… Проскользнула одна про трусливого Владимира, наверняка из самых свежих. Ратибор, наконец, смотал всю веревку, аккуратно придвинулся вплотную к опешившему Микулке и трижды обвязал оба тела одним концом, а закрепный пучок стрел перекинул с обратной стороны зубцов, словно собирался преспокойно спускаться в Киев.
Микулка вспомнил, что стрелок горазд читать по губам и молвил неслышно:
– А драться?
Ратибор только погрозил кулаком, отчего паренек чуть не утратил последние остатки дара речи.
– Ты чего, спускаться удумал? Подстрелят! – прошлепал он немыми губами.
Но стрелок объяснять ничего не стал, просто рванулся к краю стены и столкнул друга в зиявшую пропасть ночного города.
Микулка огромным усилием воли сдержал рванувшийся из груди крик, невидимая во тьме земля губительной громадой рванулась навстречу, норовя смять, раздавить, размельчить кости и смешать их с перемолотым мясом. Ветер коротко свистнул в ушах, а душа, казалось, осталась там, наверху, навсегда покинув бренное тело. Удар, хруст костей, сипло вырвавшийся из передавленной груди воздух… Паренек ничего не успел понять, только заметил, что висит вниз лицом над густым подстенным бурьяном, и земля широко раскачивается перед лицом. Шелест покидающего ножны меча, тонкий звон, будто лопнула натянутая тетива и снова удар, на это раз такой, что сознание вышибло напрочь.
7.
Душистая солома мягкой постели игриво щекотала нос, Микулка поморщился, пытаясь взмахом руки согнать несуществующую муху, крепко чихнул и проснулся. Золотистое солнышко разливало живительный свет по странно знакомой комнате, буквально затапливая ее через настежь раскрытые ставни. А вместе с этой лавиной света врывались все звуки большого города: скрип тележных колес, ржание коней, топот, лязг, крики, чей-то зазывной свист. Где-то блеяли козы и сипло проорал запоздалый петух, чуть ощутимый дымок кузнечных печей смешивался с густым запахом кожемятной дубильни. Микулка протер кулаками глаза и сбросил ноги с устеленной соломой лавки.
